Наталья Суханова - Многоэтажная планета Страница 6

Постепенно приспособилась и Аня.

— Адаптировалась, — сказала Заряна. — И верно. Чего долго тянуть?

Так что не это мучило по-настоящему Аню. И даже не то, что мир Флюидуса представал совершенно непонятным. Мучило Аню ощущение, что она бесполезна, не нужна здесь. Ее феномен зрения в темноте, ее феномен зрения с закрытыми глазами, ее цепкая память на движения и позы не приносили здесь никакой пользы. Темноты ведь и не было. И не было ещё высадки на Флюидус. Был только обзорный экран. То есть смотрела-то не она, смотрели приборы, а они не умели смотреть так, как Аня. Сидя перед экраном, она ничего не могла разобрать в мельтешении пятен. Словно это и не планета была, а поток красок, движущаяся картина какого-нибудь сумасшедшего художника. Все колебалось, дрожало, переливалось. Даже сеть толстенных «стволов» и «ветвей» и та не оставалась неподвижной. В глазах уже мельтешило, что ли? Но нет. Сделали замедленную съемку и выяснили, что и в самом деле сеть не только смещается, но еще и растягивается и сжимается. Это поражало. Ведь были эти «стволы» и «ветви» сверхжелезной прочности, так что роботы, уже побывавшие на самом Флюидусе, и кусочка не смогли взять на исследование.

Аня так и говорила: «стволы», «ветви». Сергей Сергеевич со своей страстью к точности поправлял ее:

— Аня, ведь это только издали похоже на лес, на деревья. Вблизи это скорее система огромных труб.

Но ведь и другие, забыв о научных определениях, то и дело говорили о вертикальных, потолще, трубах — «стволы», о горизонтальных, потоньше, — «ветви».

— Все же на трубах, Сергей Сергеевич, не вырастают листья, — говорила в свое оправдание Аня.

— «Листья»! — еще больше возмущался Сергей Сергеевич. — Два метра в диаметре! Не отщипнуть кусочка, алмазным буром не взять! Называйте уж тогда листьями карусели и танцевальные площадки!

— Но ведь и о железе говорят — «лист железа», и о родословной — «генеалогическое древо»!

— На Земле — другое дело. Здесь же потребна предельная четкость определений.

— Знаешь, Фима, — говорила на своем собственном «сеансе связи» Аня, — я это просто так называю. Вполне возможно, что это не листья, а какой-нибудь цветной телеграф или биоантенны. Ты не смейся, а подумай! Почему бы эти «листья» такие огромные, такие прочные, настолько легко вертелись? Может, они должны уловить и тут же отдать или передать свет? Сергей Сергеевич в общем-то прав насчет определений. И не думай, что он такой уж придира! Он просто точность любит. А зато когда все уже совсем запутаются и не знают что и предположить, он сразу: «Позвольте мне проиллюстрировать это маленьким анекдотом!» И хотя анекдот-то земной и ничего не объясняет в наших делах, но все рассмеются, кто-нибудь еще анекдот вспомнит, а потом что-нибудь и придумают. И еще, знаешь, Фима, почему мы все любим его анекдоты? Потому что после них космос и Флюидус уже немного земными кажутся… Он всегда говорит так старомодно: «позвольте», «благодарствую», а ведь он совсем молодой! Даже и не женатый еще… Он очень добрый. А если иногда сердится, то опускает глаза и что-нибудь переставляет с места на место, Пока успокоится и раздобрится. И тогда уж смотрит прямо в глаза…

Подумав, что она слишком о Сергее Сергеевиче разговорилась, Аня взглянула на Мутичку — и точно, та сказала, что Фима просит побольше о себе и о Флюидусе рассказывать.

— А Флюидус… ну что Флюидус? Фимочка! — вдруг воскликнула Аня. — Как я скучаю по Земле! Если бы кто знал, какая светлая, открытая наша Земля по сравнению с Флюидусом! И деревья на Земле — как пышная светлая трава! И листья — как раскрытые маленькие ладони!..

Иной раз, когда Аня вглядывалась в обзорный экран, ей удилось, что некоторые пятна перемещаются быстрее, чем другие. Ах, как бы ей хотелось, чтобы это оказались живые существа! Но уж очень плохая была видимость. Да и не понять было, движутся пятна или меняют цвет. Из-за этих «причудливейших» физических полей телесвязь работала кое-как. Однажды Аня даже усомнилась, действительно ли они видят кусок Флюидуса или все это одни помехи.

— Ну как же, старушка, а «стволы»? — мягко урезонил ее Михеич. — Стволы-то остаются при любых условиях! Ничего, вот высадимся, тогда лучше разберемся.

Видно, даже он с нетерпением ждал высадки, но никакими уговорами невозможно было добиться, чтобы он сократил установленный еще на Земле срок предварительного осмотра Флюидуса с борта корабля.

Звукоулавливатели тоже работали плохо, хотя Сергеев бился над ними день и ночь. Это уже не звукоулавливатели были, а какие-то сплетники, «испорченный телефон».

Однажды даже такое случилось. Сидели в обзорной камере, вглядывались в экран, вслушивались в свист и вой, мяуканье и уханье, которыми неизменно приветствовал их загадочный, ни на что не похожий Флюидус. И вдруг в динамике зазвучала… человеческая речь. Настоящая речь! Кто вскочил, кто, наоборот, сел. На лицах было такое, словно сам господь бог явился. Еще бы! Значит, на Флюидусе есть разумные, человекоподобные! Только как-то уж очень буднично говорил голос, а когда вслушались, то и понятно: о датчиках, о перископе и еще о том, что есть хочется.

— Что такое? — сказал Михеич, и лицо у него было настолько забавное, что Аня не удержалась от смеха.

Никто, конечно, не обратил внимания на этот ее нервный смех — не до того было.

— Послушайте, да это же наш Козмиди! — сказал удивленно Маазик.

— Козмиди спит, — возразил Михеич, но не очень уверенно, потому что голос-то был в самом деле Козмиди.

— Это и есть Козмиди! — стукнула себя по лбу Заряна. — Только не сейчас, а утром. Я сама с ним была в шлюзовой камере.

И точно. Минуту спустя из динамика раздался голос Заряны, хотя она находилась сейчас рядом, в обзорной камере. Слов они не разобрали, но по голосу ясно было, что Заряна и Козмиди шутят. Так оно и было, потому что Козмиди тут же затянул свою любимую песенку:

Сердце красавицыСклонно к изменеИ к перемене…

— И к перемене, — послышалось из динамика слабым эхом еще раз.

И все. Словно пленка с записью кончилась. А ведь не было никакой записи, и слушали они не корабль, а Флюидус. И снова свист, и вой, и грохот, и дрожание, и переливание звуков…

Что это было?

А этот странный, необычный флюидусовский свет! Пока он оставался слабым, рассеянным, хоть что-то удавалось разглядеть. Но едва пробовали его концентрировать, он рассыпался совсем уж невообразимой, радужной мозаикой. Высветить что-нибудь на Флюидусе оказывалось невозможно. Этот свет так перевирал все, что многие предпочитали ходить флюидусовским днем наощупь. Земное зрение воспринимало предметы, точно это были не вещи, а их отражения, светящиеся следы. Предметы, казалось, движутся, оставляя по себе светящиеся, неверные, подрагивающие образы.

Тихая на свой лад осваивала освещение Флюидуса. Она ходила, подавшись головой вперед, слегка повернув ее набок, и как-то искоса приглядывалась, если можно так выразиться, носом к окружающему. Только сначала это ей плохо удавалось. Она жаловалась, что трудно дышать в таком спертом воздухе, что нужно проветривать помещение, вытирать пыль.

— Пыль, не приведи господи, какая пыль! Полон терем народу, а чистоты не было сроду!

Она подслеповато тыкала тряпкой в какое-нибудь светлое пятно на стене или столе и пыталась стереть его. Как ни объясняла Аня, что это такой свет, Тихая не верила и даже сердилась:

— «Свет»! Ленивая ты, а уже большая девка. Что ж из тебя дальше исделается, ежели пыль тебе светом кажется?

Но люди честно старались приспособиться к свету флюидусовскому и искусственный свет включали по возможности реже.

Все рвались на Флюидус, чтобы «на месте» во всем разобраться. Но высадку вновь отложили. Дело в том, что в корабль стали проникать запахи.

Это было невероятно: в герметически закрытый корабль сквозь защитное поле проникали запахи! И что было еще удивительнее — системы тревоги молчали!

В авральном порядке Михеич одел всех в скафандры. Но запахи проникали и в них!

Аня помалкивала, ученые разговаривали о своем, но бабушки, каждая по-своему, вели себя очень капризно.

Тихая ворчала — мол, чего это ради нарядили их в водолазные «дутики»? Ежели от запахов, то вот они, запахи: как были, так и есть.

Сейчас вот резедой пахнет, резедой с тухлыми яйцами!

А сейчас — жженой резиной и железом!

Пороховым дымом и ромашкой!

Можжевельником и подсолнухом!

Ирисками и зеленым овсом!

Петушками и анисом!

Куриным пометом и розами!..

Вдруг Тихая замолчала. С опаской Аня вгляделась в лицо за стеклом гермошлема, но глаза Тихой были открыты, а рот поджат. Аня решила, что старушка наконец образумилась, но та опять принялась за свое: известкой пахнет, купоросом, жареными семечками, пустырником, карамелью «Дюшес», мхами и лишайниками!