Владислав Крапивин - Дырчатая Луна Страница 8

– Не…

– Через него видно, как одно пространство расслаивается на несколько… Вот смотри…

Лесь привстал, дотянулся до одежды, из кармана вытащил крошечный стеклянный кубик – он заискрился на солнце. Лесь уселся на камне, опершись правой рукой, – щуплый, изогнувшийся, похожий на бронзовую статуэтку. На груди висел дырявый камешек с продернутым шнурком. Левую ладонь с кубиком Лесь протянул девочке:

– Посмотри сквозь него.

Девочка приподнялась, поднесла кубик к глазу. … Пространство расцвело радужными пятнами, раскололось, увеличилось, вместо одной скалы, у которой Гайка чуть не утонула, стало несколько. И горизонтов – раз, два, три, четыре… Разноцветные… Может, и Носов теперь не один? Однако глянуть на Носова Гайка не решилась. Посмотрела еще на скалу и протянула кубик хозяину. Сказала с сожалением:

– Это ведь только кажется.

– Это не только кажется. Здесь и по правде хватает чудес…

– Каких?

– Всяких. Например, со временем… ты помнишь, когда сюда за мной пролезла… пришла? Я знаю – точно в двенадцать…

– Да! Я смотрела на часы!

– А сколько времени, по-твоему, уже прошло?

– Не знаю… Ой! Наверно, давно домой пора. Мама сегодня дома и уже с ума сходит из-за меня!

– Не сходит, не бойся… – Лесь прыгнул с камня, принес девочке ее часики. – Видишь, все еще двенадцать. Секундная стрелка бежит, а другие стоят…

– Испортились…

– Нет! Просто время здесь замирает! Купайся и загорай хоть целую вечность. Ну, такой подарок для нас в этом месте!

– Честно-честно? – ее глаза опять стали большущими.

Лесь немного обиделся. Не всерьез, а для порядка.

– Думаешь, шучу с тобой? И когда вытаскивал – шутил, и сейчас, да?

– Ну, не сердись. Просто трудно это… понять сразу.

– А ты не сразу, – посмеялся Лесь. – Понимай постепенно, спешить-то некуда. Пока мы здесь – все время будет полдень. Я это давно открыл.

– Чудеса какие, – выдохнула девочка.

Она сказала «чудеса какие», но большого удивления не было. Гайкой овладела легкость и беззаботность. Раз время не движется и раз эта бухта волшебная (или почти волшебная), значит, и она, Гайка, – не совсем Гайка. Все вроде бы как в сказке или во сне. И можно ни о чем не тревожиться. И этот коричневый белоголовый мальчишка – вроде бы уже не Носов из четвертого «Б», а маленький волшебник. Этакий Питер Пэн…

Гайка опять прилегла на камень, закрыла глаза. Услышала, что Лесь тоже лег, а потом весело спросил:

– Тебя как зовут? А то даже не знаю имя родственницы…

– Галя… Галька… А когда маленькая была, букву «эл» не выговаривала, получалось «Гайка». Все так и стали звать.

– Ясно. А меня – Лесь.

– Какое хорошее имя! Не то что мое!

– А чем тебе твое не нравится? – удивился Лесь.

– Маме сперва не нравилось. Говорила, что «гайка» – железная, тяжелая, а про меня она мечтала, что стану балериной или музыкантшей. Но потом привыкла.

– А ты станешь балериной? Или музыкантшей? – с неожиданным интересом спросил Лесь.

– Не-а, – беспечно откликнулась Гайка. – В ансамбле мне не понравилось. А в музыкальной школе сказали: слух недостаточный. Мама была в отчаянии…

– А ты?

– А я нет. Надоели все эти гаммы…

– А кем хочешь быть?

– Понятия не имею, – отозвалась Гайка все с той же беззаботностью. – Я вообще бестолковая. В школе – троечница. И даже плаваю, как… гайка.

– Не горюй, Гайка, – утешил Лесь. – В школе многие талантливые люди были троечниками, только педагоги скрывают от нас эти факты… А плавать научишься. Главное – чаще тренироваться.

– Тебе хорошо. Ты, наверно, каждый день тренируешься. Все время на море и на солнце….

– Отчего ты так думаешь?

– Ну… – Гайка несмело хихикнула. – Ты весь такой солнцем обжаренный, даже пятки. Они и у негров-то иногда розовые, незагорелые, а у тебя…

Лесь объяснил чуточку горделиво:

– Это не от загара. То есть от загара, но не от здешнего. Я таким коричневым на свет появился… Знаешь отчего?

– Нет… не знаю…

– Оттого, что я родился ближе всех к солнцу!

– Да? Не может быть, – робко не поверила Гайка.

– Ну, вероятно, это не единственный случай, но ужасно редкий. Мама родила меня на высоте одиннадцать тысяч метров.

– В самолете?!

– В самолете!.. Она с подругой летела из Москвы домой и… в общем, не рассчитала. Вернее, это я поторопился.

Гайка засмеялась:

– Захотелось поближе к солнцу?

– Наверно… А оно любит тех, кто к нему тянется, вот и покрасило меня раз и навсегда. Ультрафиолетом…

– Значит, все нормально кончилось? – заботливо спросила Гайка. – Самолет – это ведь все-таки не роддом.

– Почти нормально… Там целая бригада врачей была, летели на какую-то конференцию. Они быстро управились с мамой и со мной… Только одна неприятность все же случилась…

– Какая?

– Самолет тряхнуло в воздушной яме. И от этого получилась родовая травма. Вернее, потом сказали, что, наверно, от этого…

– А… какая травма? – Гайке и спрашивать было неудобно, и промолчать неловко: вдруг Лесь подумает, что ей безразлично.

Лесь глянул в упор желтовато-серыми глазами.

– Разве ты не видишь, что левый глаз у меня косит?

Гайка заставила себя несколько секунд не отрывать взгляд. Потом все-таки заморгала, но ответила твердо. И честно:

– Нет, Лесь. По-моему, ничего не заметно.

– Вот и славно! – обрадовался он.

– Просто иногда… кажется, что ты смотришь как-то… загадочно. Тебе это даже идет, – собравшись с духом, выговорила Гайка. – А никакой косины вот ни настолечко нет…

– А мама все беспокоится: «Давай закажем новые очки». Это специальные, чтобы оптическую ось выправлять. Меня такие с младенчества заставляли носить, а недавно я… то есть они тюкнулись о камень. Одно стекло вдребезги.

– А почему же новые-то не заказать? – со взрослой озабоченностью сказала Гайка.

– Да ну их. Надоели.

Гайка понимающе спросила:

– В классе дразнят, да?

– Что ты! Никто не дразнит! У нас в классе четыре человека в очках и два из них знаешь какие авторитетные!.. И вообще класс у нас дружный, все ребята хорошие.

– А Вязников? – не удержалась Гайка.

– Ну, что Вязников… – потускнел Лесь.

Гайка моментально испугалась, но отступать было некуда.

– Это ведь ты сегодня подрался у гаража с тем мальчишкой? Все говорили: «Вязников, Вязников…» – И она подсказала Лесю: – В семье не без урода, так ведь?

Лесь быстро возразил:

– Вязников не урод! Он наоборот даже… В него еще в первом классе девчонки влюблялись.

– Да я не про то…

– И вообще… Многие считают, что он человек хоть куда…

– А ты? – не удержалась Гайка. – Ты как считаешь?

Лесь отвернулся, и треугольные лопатки у него дернулись.

– Что поделаешь, раз у нас эта… психологическая несовместимость. Я никогда первый не лезу, это он ехидничает.

– Ну и что же, что ехидничает, – осторожно осудила Леся Гайка. – Драться все равно не стоит. Кругом и так столько всего… всякой войны и драки…

Лесь понял ее. Сказал примирительно:

– Мы же только раз в году. И всего-то до первой крови.

– Где первая, там и вторая. С этого все и начинается, а потом не остановить. Вон сколько стрельбы недавно было опять по всем берегам. И толком никто не знает, из-за чего…

– Ты не сравнивай…

– Да я и не сравниваю…

– Отчего тогда дуешься? – улыбнулся Лесь.

– Я не дуюсь…. Просто как подумаю про такое, всегда расстраиваюсь… из-за отца.

Она сказала «из-за отца», а не «из-за папы», словно показывая Лесю недетскую серьезность своей печали.

– А что с ним? Ты говорила, что он командир корабля.

– Он был… Его уволили. За то, что сбил вертолет.

– Чей? – Лесь приподнялся на локтях.

– Кто же его знает… Папа командовал большим охотником, и они вывозили беженцев с Горного берега… Понимаешь, город горит, танки палят по домам и по гавани, на берегу тысячи людей собрались, все плачут, кричат… Папа нагрузил охотник так, что он сел ниже ватерлинии, еле управлялся на ходу. Ладно еще, что море было тихое… Отошли, а милях в десяти от берега на них вертолет налетел. Без всяких опознавательных знаков… И с первого захода – две ракеты по кораблю. А на палубе людей битком: и большие, и маленькие. Хорошо, что ракеты мимо. Папа спрашивает по радио у начальства: что делать? А те: не отвечать…

– Не поддаваться на провокацию, – уточнил с сердитым сочувствием Лесь.

– Да, так и сказали!.. А вертолет – снова! И еще две ракеты, и взрыв у борта. Кого-то осколками ранило. Папа и скомандовал зенитчикам… А его потом чуть под суд не отдали за нарушение приказа. Хорошо, что люди вступились, кого он спас. И газеты… Но с флота все равно уволили в запас…