Неугомонный - Соломон Яковлевич Лурье Страница 10

ни в чем не бывало справлять пышные праздники, пиры:Важно ходили они, расчесавши холеные кудри, В Геры святилище вместе, в нарядных цветастых одеждах, В белых рубахах. Узорные шлейфы за ними влачились, Волосы ж ветер трепал, заплетенные нитью златою, На волосах были броши чудесной чеканной работы В форме цикад...

Архилох же никак не мог забыть тот страшный набег наксосцев, когда и он, и Необула, и многие другие паросские граждане находились на краю гибели. Он все время думал о том, что надо готовиться к отражению нового нападения. Архилох был храбрый юноша и не боялся смерти. Он мечтал о славе среди потомков. Этой славы легче достигнуть военными подвигами, чем сочинением самых красивых песен.

Вскоре Архилоху действительно представился случай показать паросцам и свое умение писать военные песни, и свою храбрость. Снова на Парос напали наксосцы — на этот раз огромным ополчением. Наксосцев было так много, что даже самые храбрые паросские воины не решались выходить из укрепления и из-за зубцов городских стен с ужасом наблюдали, как враги разоряют их страну.

Архилох обратился к паросскому военачальнику Эрксию с негодующей песней, но он написал ее не размером поэм Гомера, а новым размером, размером народных песен — хореем[7]:

Дым вокруг. Дома пылают. А по морю, глянь, плывут К нам все новые отряды остроносых кораблей. Эрксий! Рубят негодяи виноградники, сады, Тащат в плен и убивают женщин, старцев и детей. Кровь вокруг течет ручьями: даже мертвых не щадят, И у трупов отрезают кисти рук и пальцы ног. Солнца, что ль, вы испугались — как бы вам не загореть! Словно женщины, бледнея, вы глядите на врага Из-за стен, дрожа от страха, а в глазах блестит слеза... В городе припасов мало... Лучше в схватке умереть, Чем от голода и страха! Ну ж! Сомкнув свои ряды, Эрксий, дружно устремимся в бой! Победа или смерть!

В этом бою много воинов погибло, но благодаря отчаянной храбрости Архилоха и его товарищей удалось заставить наксосцев вернуться на свой остров.

В этом бою бок о бок с Архилохом сражался Главк, сын Лептина. Он принадлежал к самой знатной и богатой семье на Паросе. Высокий, стройный красавец, он тщательно следил за своей наружностью, умащался благовонными мазями, заменявшими нынешние духи, завивал в крутые локоны свои пышные кудри. Он храбро бросался в бой, но Архилоху удалось подметить, что это был порыв отчаяния: в душе он трепетал перед опасностью и потому во время сражения терял способность думать и трезво оценивать положение.

Архилох, наоборот, был совершенно спокоен во время боя и мог хладнокровно обдумывать свои действия. Это успокаивало и Главка. Архилох подружился с Главком. Но поэт не преклонялся перед его красотой, богатством и знатностью, он нередко посмеивался над его щегольством. Так, он сочинил шуточную песню. Как «Илиада» начиналась словами «Муза, скажи мне о том многоопытном муже», так и Архилох свою шутливую песенку о Главке начинал с обращения к Музе:

Главка мне воспой с кудрями, завитыми в рог!

Это, однако, не испортило отношений между друзьями. Мы увидим еще, как помогла эта дружба Архилоху, когда он оказался в беде.

Прошло немного времени, и произошло другое ужасное событие, которое еще больше потрясло всех жителей Пароса.

Приближался великий праздник в честь рождения бога Аполлона. По греческому мифу, он родился на острове Делосе. Во время этого торжества, по обычаю, все должны были радоваться и веселиться. Всякое невеселое слово или слово с дурным значением, произнесенное во время этого праздника, могло, по суеверным представлениям древних греков, навлечь беду на весь город. Во время этого праздника жрецы восклицают: «Эуфемейте! Эуфемейте!»[8], — напоминая гражданам, что они не должны ни говорить, ни делать ничего такого, что может помешать веселью на празднике.

В связи с предстоящим праздником в Делос для подготовки торжества в честь рождения Аполлона уже заранее отправился из Пароса празднично разукрашенный корабль. На нем плыли самые видные граждане города, в том числе руководители государства — архонт и верховный жрец.

Этот корабль на обратном пути погиб со всеми пассажирами: в их числе погибли зять Архилоха — Археанактид, муж Эльпиники, старшей его сестры, и Просфен — жених Пасифилы, старшей сестры Необулы. Самым ужасным было то, что гибель всех этих людей произошла на глазах у их родных. Перед самым прибытием корабля на Парос началась сильная буря; судно опрокинулось у входа в гавань, на виду у граждан, собравшихся, чтобы встретить его. На небе собрались черные тучи, полил сильный дождь, поднялись волны, высокие, как горы, и ни один человек из упавших в воду не спасся, хотя порывы ветра доносили жалобные крики о помощи.

Осиротевшие граждане, по древнему обычаю, сожгли на погребальном костре трупы, выброшенные бурей на берег. Затем они, также по древнему обычаю, ссыпали пепел в урны и зарыли урны в землю, а потом публично предавались горю: рвали на себе одежды, царапали себе лицо, валялись в пыли. Были люди, которые действительно переживали безутешное горе, но больше было таких, которые делали это в силу обычая и суеверных представлений, будто исполнение этих обрядов дает облегчение духам покойников. В перерыве между причитаниями они рассказывали друг другу о всяких мелочах жизни и сообщали сплетни о живых и умерших.

Но невозможно было одновременно соблюсти два старинных обычая. Из уважения к празднику Аполлона надо было пить и веселиться — вера запрещала горевать. Но из уважения к духам погибших