Екатерина Андреева - Баллада Мефистофеля Страница 13

На приисковых рабочих как будто надет особый мундир из грязи. Цвет его меняется в зависимости от размера ямы. На глубине в пятнадцать сантиметров всё тело вымазано красной глиной. На глубине в метр — костюм из белого каолина. Ещё ниже — чёрный цвет, который зависит от особого ила очень древнего происхождения, образованного вековым гниением листьев, чего-то вроде удобрения с невыносимым, тошнотворным запахом.

Под этими грязевыми костюмами на рабочих нет ничего, кроме куска холстины, обёрнутого вокруг бёдер.

Человек в глубине ямы черпает жестянкой грязную воду. Другой, стоя на коленях в липкой нише, прорытой в боковой стене, перехватывает жестянку и подымает её над перилами. Третий, на самом верху, её опоражнивает. Подобные цепи с жестянками работают по всем четырём краям ямы. Работы, начавшиеся на рассвете, едва к полудню дадут возможность рабочим добраться до драгоценного ила. Над головами рабочих виднеется кусочек открытого неба, и солнечные лучи согревают затылки людей. Но за пределами топкой прогалины возвышаются стены зеленовато-бурого непроходимого леса.

Иногда на прогалине, вырубленной в лесу, земля золотоносна, но поблизости нет воды. Родник имеется только на расстоянии сотни метров. Тогда снова надо рубить деревья, вскапывать землю, устраивать плотину из переплетённых веток, пока ручей не заструится у самой ямы. За ночь место работы превращается в настоящий бассейн, и время от шести утра до полудня уходит на вычерпыванье воды жестянками. Главная работа начинается в полдень. Широкий, наклонно установленный жёлоб наполняется илом. Облепленные илом негры или индийцы напрягают мускулы, поднимают, сгибаясь под тяжестью, вонючую массу и швыряют её со стонами в жёлоб.

По временам руки рабочих слабеют, лопаты безнадёжно застревают в клейкой земле. Многие дрожат от лихорадки, несмотря на палящее солнце, которое жжёт кожу и воспаляет глаза.

Таким приходится бросать работу, выбираться из ямы, проглатывать лекарство, закутываться в одеяло и ложиться под лиственный навес. Они бессвязно бредят и двигают неуклюже руками, как будто осторожно пересыпая между пальцами какую-то мелкую пыль… Это золотой бред, бесконечный лихорадочный бред о золоте.

Оставшиеся в яме торопятся работать. Надо спешить, потому что тропическая ночь не ждёт, она спускается сразу и не даёт насладиться предвечерними сумерками. Люди работают молча. Не слышно ни слова, только комья земли падают со звуком пощёчины да где-то на недосягаемой вершине деревьев ревёт обезьяна, прощаясь с солнцем.

Прошло уже больше ста лет, как негры-рабы получили свободу, права гражданства, имена и фамилии. В XVII и XVIII веках плантаторы, вывезя их из Африки, превратили негров в рабов. Возврат на родину неграм был немыслим, и они бежали в леса, надеясь там, в их недрах, найти новую родину и свободу. Легенда рассказывает, что один из них поднялся по реке до подножия горного хребта и вернулся оттуда с самородками золота, которые нёс в выдолбленных тыквах. Это послужило толчком для тех, которые ещё оставались в городах и на плантациях. И тогда все устремились по течениям рек, и всюду земля дарила им золото. Это было время захватов и конкуренции.

И теперь потомки освобождённых негров, смешавшись с индийцами, китайцами, яванцами, метисами и европейцами, продолжают промывать землю. За полчаса до захода солнца они все выстраиваются вдоль жёлоба, и старший среди них нагибается для осмотра.

Но на глаз невозможно определить выручку. На покрытых ртутью зазубринах жёлоба золотые крупинки соединились с ртутью.

Старший сливает драгоценную жидкость в чашку, которая наполняется до самого края. Царит гробовое молчание. Старший наполняет вторую чашку. Все охвачены нетерпением и азартом. Только ради этой минуты стоило работать в продолжение целого дня. Только ради этой минуты они будут копать и промывать на другой день, как это делали некогда их отцы.

Непосильный, каторжный, но всё-таки свободный труд!

Где бы здесь ни пристало судно, где бы сабля ни проделала тропинки в лесу, люди везде попирают ногами золотоносную почву и в эту драгоценную грязь вбивают сваи домов.

На большей части земного шара земля вспахивается, засеивается или засаживается. Здесь земля только промывается. В неё не вкладывают ни удобрений, ни семян, а наполняют ею деревянные желобы и промывают. Считается, что здесь земля родит только золото.

Обыкновенно в деревнях ночуют женщины, дети и старики. Все мужчины на приисках. Но когда они возвращаются в дни праздников с кошельками, наполненными золотыми лепёшками, спрессованными из золотого песка, начинается общее ликованье. Вечером оркестр приступает к исполнению танца. Громко бьёт барабан, неистовствует шарманка, флейта издаёт нежные звуки. Золотоискатели говорят на разных языках, — здесь представители всех рас, всех цветов кожи, всех наречий. Они танцуют, пьют ром, иногда дерутся, но все поют: «Мы промоем землю! Мы опять промоем землю!»

В Гвиане, кроме одиночек и частных артелей, добывают золото государственные монополии золотопромышленников. Но этот американский клад с золотом в Гвиане напоминает шкатулку скупого, зарытую в землю. Долгое время рабочие копошились в ямах, ОРУДУЯ над комками ила там, где должны были бы действовать землечерпательные и дробильные машины, поднимая миллиарды кубов наносной земли и разбивая утёсы. Землечерпалки действительно привозили на прииски. Одна из них, стоившая восемьсот тысяч франков, затонула в реке Марони, куда её наугад спустил директор приисков. Он продолжал скупать золотой песок у местных креолов и этим отчитывался перед акционерами. Другая землечерпалка исчезла в речных волнах в Спэруине. Какой-то шотландский инженер извлёк её из ила, и она могла ещё работать. Но инженер внезапно умер, и машина погибла. Мёртвая машина покоилась и в реке Синнамари. На голландский прииск Пакира привезли локомобили и механические черпалки, но главный инженер опасно заболел и принуждён был уехать, и без него все механизмы были заброшены и погрузились в ил. И так по всей Гвиане ещё в 30-х годах нашего века люди копошились в грязных ямах, добывая золото доисторическими орудиями и способами, которые были известны ещё римским рабам.

Кто был в этом виноват? Конечно, не «золотой король» волшебной страны Эльдорадо, а какие-то короли-дельцы в Париже, Нью-Йорке, Лондоне, которым это было выгодно. В последние годы прииски монополий были механизированы. Известно, что в 1947 году из Французской Гвианы вывезено 254 килограмма золота, из Нидерландской — всего 187 килограммов, а из Английской — в 1948 году — 380,7 килограмма.

Как золото насмеялось над человеком

7 июля 1834 года в Нью-Йорке с американского парохода сошёл эмигрант из Парижа — Иоганн Август Зутер, швейцарец по происхождению. Это был человек тридцати одного года. Разорившийся полковник республиканской французской армии, он оставил в Париже семью и на последние гроши поехал в Америку искать счастья.

В течение двух лет в Нью-Йорке Зутер переменил несколько профессий: работал упаковщиком на складе, потом аптекарем, был зубным врачом-шарлатаном, содержателем кабачка и наконец открыл небольшую гостиницу. Но всё это его не удовлетворяло. Он хотел разбогатеть, мечтал стать миллионером.

Продав гостиницу, Зутер переселился в Миссури, где хотел попробовать счастья в земледелии. Ему удалось дёшево купить ферму, и в Миссури он действительно сколотил небольшое состояние. Но жить спокойно и всю жизнь только возделывать землю было не в его характере.

В Миссури мимо его фермы непрерывным потоком проходили всевозможные люди, и все они направлялись на Запад: торговцы, охотники, солдаты, искатели приключений… Все тащились на заманчивый Запад, в неведомое, в ещё неизвестную страну Калифорнию, о которой рассказывали невероятные чудеса. Именно там будто бы находятся несметные богатства: там текут молочные и медовые реки, там плодороднейшие земли, которые не надо даже вспахивать, там пасутся тысячные стада и растут целые леса замечательных фруктовых деревьев.

В 1837 году Зутер продал свою ферму, купил волов, фургоны и подобрал в дорогу несколько спутников: двух офицеров, пять миссионеров и трёх женщин — жён миссионеров. Они пересекали бескрайние прерии, где паслись огромные стада бизонов и где можно было ехать неделями, не встретив ни одного человека. С невероятными трудностями перебирались через горные хребты навстречу Тихому океану.

До форта Ванкувер они ехали три месяца. От тяжких лишений в пути погибли женщины, офицеры покинули Зутера ещё до Ванкувера, а здесь расстались с ним и миссионеры. Зутер остался один. Не теряя энергии и мужества, он нашёл старый разбитый парусник и на нём достиг Сан-Франциско, представлявший в то время жалкий рыбацкий посёлок. На берегу гавани, которая теперь может вместить флоты целого мира, возвышалось только с полдюжины жалких хижин, обитатели которых были отрезаны от всего мира, потому что на восток, за горами, простиралась бесконечная ненаселенная страна, а на западе был совершенно пустынный океан.