Марсианин: Цандер. Опыт биографии - Голованов Ярослав Кириллович Страница 15

Разобрав проблемы энергетические, ровно через месяц Цандер формулирует для себя новую задачу. «Произведем расчет запаса кислорода на борту космического корабля, необходимого для обеспечения жизнедеятельности одного человека в течение определенного времени. Вентиляция в кабине космического корабля может быть осуществлена за счет постоянного прохождения выдыхаемого воздуха через адсорбирующую жидкость, например КОН, поглощающую углекислый газ. При этом в этот очищенный воздух добавляется необходимое количество кислорода из кислородного баллона. Чтобы постоянно знать содержание кислорода в кабине космического корабля, необходимо определить его автоматическим указателем. Если в настоящее время такого указателя нет, то его необходимо создать».

Каково?!! Удивительный пример инженерного предвидения. Ведь в современных космических кораблях и на орбитальных станциях в принципе все так и делают: основную работу по созданию искусственной атмосферы выполняет система регенерации, поглощающая углекислый газ и выделяющая кислород. Цандер почти угадал и адсорбент, назвав соединение калия. У него едкий калий просто поглощал углекислый газ, образуя углекислый калий и выделяя воду. В современных космических кораблях употребляют другое соединение, но тоже калия — надперекись. Она не только поглощает углекислый газ, но, кроме воды, выделяет кислород. Остаток углекислоты забирают поглотители на основе лития. Добавки атмосферы из баллонов, о которых пишет Фридрих Артурович, тоже реальность сегодняшних космических полетов — ведь часть воздуха неизбежно теряется при различных шлюзованиях и выходах в открытый космос. Наконец, автоматические анализаторы атмосферы, на необходимость создания которых указывает Цандер, также существуют и следят за газовым составом внутри корабля или станции, не обременяя этими дополнительными заботами космонавтов.

Вот вам и юношеские забавы!

Проведя необходимые расчеты, как теперь бы мы сказали, по системе жизнеобеспечения, Цандер переходит к проблемам баллистическим: «Теперь ответим на следующие два вопроса: какие условия необходимы для передвижения космического аппарата с одного расстояния от Земли на другое 1) с наименьшей затратой работы? 2) в кратчайшее время?»

Интересно, что Цандеру, как вы знаете, уже давно была известна работа Циолковского, определяющая условия полета ракеты. Но он хотел подойти к той же проблеме с другой стороны. Как пишет один из исследователей его творчества, Б. Л. Белов, «преднамеренная самостоятельность исследовательского подхода Цандера удержала его даже от анализа основной формулы Циолковского, в явном виде указывавшей на основные пути достижения максимальной скорости ракетного аппарата»… Цандер как бы заново синтезирует выводы Циолковского, употребляя для синтеза другие вещества. Он связывает в своих вычислениях такие величины, которые, разумеется, подразумевались Циолковским, но которых в явном виде он в свою формулу не включил. И Цандер делает это вовсе не потому, что не доверяет Циолковскому или сомневается в его выводах. Вовсе нет. Не сомневается. Еще в реальном училище все проверил не раз и убедился, что Циолковский абсолютно точен. Но не в характере Фриделя было переписывать чужую формулу и просто считать, тупо вставляя в нее свои цифры. Неинтересно. Скучно. Бездумно, а значит, для настоящего инженера даже несколько унизительно. Да, разумеется, формулы для того и выводятся, чтобы ими пользовались другие, но если он может позволить себе не делать этого, если сам поиск новых путей — удовольствие, то почему в этом удовольствии надо себе отказывать?

Вряд ли стоит перечислять все идеи, заложенные студентом Фридрихом Цандером в его космической тетради. К ним еще придется вернуться. Тетрадь эта, которая заполнялась четыре года (последняя запись, датированная 18 сентября 1912 года), открывается фразой программной, которую можно было бы ко всей этой тетради поставить эпиграфом: «Я хочу попытаться доказать, что, даже используя известные в настоящее время топлива, космический аппарат сможет улететь далеко за пределы Земли».

Цель сформулирована ясно. Он определил главную задачу. Интересно, чувствовал ли он тогда, что решать ее он будет всю жизнь?

Путей решения этой задачи было много. И каждый из пионеров космонавтики выбирал свой путь. Выбор этот определялся не только техническим озарением, материальными возможностями, окружением единомышленников, но и временем, в котором живет человек. Пожалуй, Циолковский — первый из первых пионеров — был самым независимым от времени. Калуга не влияла на умственные построения Константина Эдуардовича, а если и влияла, то отрицательно — полным равнодушием своим к тому, что всецело поглощало его мозг. В лучшем случае были сочувствующие ему, как сочувствуют городским сумасшедшим, хотя «космические» традиции у Калуги были: в 1804 году здесь выходил журнал «Урания».

Рига оказала на Цандера влияние, бесспорно, благотворное. Прежде всего потому, что именно в студенческие годы Фридриха Артуровича этот город становится одним из нарождающихся центров юной российской авиации.

Впрочем, тогда слово «авиации» было не в ходу. Тогда существовало ныне почти забытое, архаичное, словно прадедушкиным нафталином пропахшее слово «воздухоплавание». Произнесите его и вслушайтесь: какое замечательное, благородное, наполненное какой-то высокой значительностью слово: «воздухоплавание»! «Воздухоплаватель»! Ведь «воздухоплаватель» гораздо ближе к «небожителю», чем «летчик». «Летчик» — какой-то стремительный росчерк в небе.

Это слово должно было родиться в эпоху уже реактивных самолетов[20]. А тогда и самолетов не было. Тогда были аэропланы. Вслушайтесь снова: «аэроплан» сродни «альбатросу». Это именно что-то летящее, торжественно движущееся в небе. «Аэроплан» ближе к живой птице, «самолет» — к механизму. «Самолет», «ледокол», «мясорубка» — слова без души, просто определяют функцию чего-то железного…

Впрочем, не будем отвлекаться, тем более что все это так ненаучно и субъективно… Не будем отвлекаться, не будем вспоминать, как в декабре 1903 года два упрямых брата — Уилбер и Орвилл Райт — приспособили бензиновый мотор к какому-то хлипкому сооружению, похожему на этажерку, и пролетели по воздуху 59 секунд — первое робкое движение весла в необозримом просторе пятого океана. Не будем вспоминать, как вслед за ними начали летать другие, тоже очень упрямые и отважные. Не будем вспоминать неутомимого француза Луи Блерио, который, начав в 1907 году строить аэропланы, за три года построил 15 типов, и имя его гремело над миром не меньше, чем тридцать лет спустя гремело имя Михаила Громова. Не будем вспоминать, отвлекаться и увлекаться этой прекрасной юношеской страницей истории воздухоплавания, не будем увлекаться, потому что это действительно очень увлекательно и можно было бы написать замечательную книжку об этом замечательном времени, а мы должны возвратиться к Цандеру…

Итак, Рига становилась одним из центров воздухоплавания, а лидирующее место в нем занимал Рижский политехнический институт, а в институте — Цандер.

С давних времен, с вечерних рассказов отца о неугомонном Лилиентале, которые Фридель воспринимал как какую-то волшебную полусказку-полубыль, томило и звало его к себе воздухоплавание. Прослышав о показательных полетах Уилбера Райта в Европе, о первых успехах Блерио, он понял, что надо действовать. Найти единомышленников труда не составляло: весь политехникум бредил воздухоплаванием и не было, наверное, студента, в мечтах своих не совершавшего какой-нибудь фантастический, невероятный полет, скажем, из Риги в Петербург!! Позднее в автобиографии Цандер напишет: «К этому времени (лето 1908 года. — Я. Г.) мы, студенты, сорганизовали 1-е Рижское студенческое общество воздухоплавания и техники полета».

Подобные общества и кружки организовывались тогда во многих технических высших учебных заведениях России. Наиболее знамениты были воздухоплавательный кружок Киевского политехнического института, организованный чуть раньше — в 1906 году, кружок при Петербургском институте инженеров путей сообщения — детище замечательного энтузиаста Н. А. Рынина, великого пропагандиста всего, что летает, — от воздушного шара до космической ракеты, и, конечно, «гнездо Жуковского» в Императорском техническом училище, где в 1902 году уже работала одна из первых в мире аэродинамических труб.