Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл Страница 16

подросткового возраста, сдавшие лично основателю братства экзамены по математике и логике, переходили к обучению основам музыки: играли на лирах и больших духовых инструментах, пели, овладевали основами музыкальной теории. Третья стадия отводилась взрослым, и на ней предполагалось обучение философии. Этот странный на первый взгляд термин («любовь к мудрости») придумал сам основатель общины, и таким образом слово «философия» впервые попало в обиход. Философские занятия велись на столь сложном, почти полностью «зашифрованном» языке, что, проходя мимо такой группы, я не понял из их беседы почти ни слова.

Те, кто успешно преодолел все три стадии – а таких было немного – могли либо навсегда покинуть общину, получив благословение ее великого основателя, чтобы разносить свет его мудрости по всему эллинскому и не только миру, либо остаться в качестве наставников. Желающих присоединиться к братству было все больше, но попасть в него дозволялось лишь самым одаренным.

Мне пришлось прождать Милона несколько часов. С утра он был по делам в городе, вернувшись в общину лишь после полудня. Когда он наконец появился, я безо всяких представлений сразу понял, кто передо мной. Он отличался особой статью, сильным и мускулистым телом и могучим торсом. Милону было около сорока, в его коротких волосах уже пробивалась седина. Он был высокого роста, но все же не великан. Его тело в тунике атлета, с почти открытой грудью и крупными, мощными руками напоминало ожившую статую Геракла. На мой изумленный взгляд он никак не отреагировал, выслушал мой краткий рассказ и сказал, что отведет меня к Мастеру.

Перед этим он внимательно ощупал мою одежду, убедившись, что под ней нет кинжала или другого оружия. Я решил пошутить, чтобы сделать разговор более непринужденным.

– Насколько я слышал, мастер – уже в преклонном возрасте. Я намного моложе. Вы не опасаетесь, что во время разговора один на один я могу напасть на него без оружия, с одними лишь голыми руками?

Милон расправил богатырские плечи, откинул голову назад и негромко, но от души рассмеялся.

– Ты? Голыми руками? В молодости Мастер был чемпионом Олимпийских игр по кулачному бою. Даже в свои шестьдесят с небольшим он может сломать тебе шею двумя пальцами. Но не бойся, он добрейший из людей. Даже не ест мяса, считая убийство животных большим грехом. Он так силен от природы, что мог бы победить на Играх еще не раз. Но в финальном поединке со знаменитым борцом Мастер случайно сломал ему шею, и тот погиб. На Играх такое случается каждый день, и не только в борьбе: ни один заезд колесниц не обходится без смертей под колесами. Но для Мастера это была трагедия: он отдал все свои деньги вдове погибшего и поклялся больше никогда не выходить на арену.

– Но я слышал, что он все-таки не прекратил занятий и какое-то время тренировал?

– Да, мы тогда жили на Самосе, и он не хотел, чтобы известная школа борцов с этого острова прекратила существование. Мои родители привели меня к нему. Юношей я был крепким, ловким и жилистым, но слишком худым. Тогда он попросил родителей привести новорожденного бычка. Он сказал, что я каждое утро должен таскать его на вершину горы. Днем и вечером бычок отъедался, его вес увеличивался с каждым днем. Осенью он стал уже почти взрослым быком, но я по-прежнему таскал его на гору. Я изменился так, что когда я пришел их навестить, родители едва меня узнали.

– А что произошло потом?

– А затем Мастер поссорился с тираном острова Поликратом, который хотел демонстрировать его умения и знания высоким заморским гостям, как ученую обезьянку, во время застолий, полных пьянства и разврата. Однажды Мастер резко отказал ему и был вынужден бежать, перебравшись сюда. Он взял с собой лишь нескольких самых близких учеников, включая меня. Мы живем здесь уже более двадцати лет. За это время я пять раз становился чемпионом Олимпиад по кулачному бою, ни разу не проиграл на арене. В этом году я хотел установить рекорд всех времен, став чемпионом в шестой раз. Но, как ни уговаривал меня учитель, я не поехал в Афины. Боюсь оставлять его одного даже ненадолго. Слишком сейчас тревожно. Впрочем, мы с тобой заговорились. Пойдем.

Мы вдвоем прошли мимо веранды над морем, украшенной мраморными статуями полуобнаженных атлетов и задрапированных в длинные платья девушек. Когда мы спустились вниз к небольшому гроту, окруженному морем, я увидел благостную, почти идиллическую сцену. Крепкий мужчина среднего роста с могучими плечами, густой, черной, почти лишенной седины бородой (которую в общине дозволялось носить из всех мужчин только ему) и такими же длинными курчавыми волосами – правда, с крупной лысиной на затылке, – с любовью держал на руках крошечного младенца, видимо, всего нескольких дней от роду. Рядом сидела его прекрасная юная жена – Феано, со светлыми волосами и голубыми глазами. Здесь же играл их сынишка лет трех, уже довольно самостоятельный. Почти до старости Пифагор сторонился женщин (хотя и принимал их для учебы), считал блуд наравне с пьянством причиной многих несчастий, был убежденным девственником. Но, дожив до преклонных лет, неожиданно для всех без памяти влюбился в юную ученицу общины, равно блиставшую красотой и умом и ответившую ему взаимностью.

Милон дождался, пока девушка взяла младенца на руки, нежно поцеловав мужа, и ушла. Он подвел меня к учителю, коротко представив. Видимо, ему уже утром передали новость о моем прибытии, поэтому он понимающе кивнул и обернулся ко мне, оценивая проницательным взглядом. Лицо его казалось чуть простоватым для столь выдающегося мудреца, но глаза сияли исключительным умом.

– Приветствую тебя, чужеземец. Я очень рад, что ты проделал долгий путь ради знакомства со мной. Как гостю тебе окажут все почести, дадут лучшую еду, ты будешь спать сегодня на ложе, а утром сможешь посмотреть, как происходит наше обучение. Но прежде я хотел бы задать тебе один вопрос. Ты представился математиком. И тебе, разумеется, знакомы священные числа: два и десять. Скажи же, сколько будет, если число два перемножить само на себя десять раз? Я могу дать тебе время, чтобы произвести расчеты.

– Тысяча двадцать четыре.

Я выпалил ответ мгновенно и с некоторым удивлением. Два в десятой степени – один килобайт информации. Об этом знает любой школьник, начинающий изучать программирование.

Мастер был удивлен скоростью ответа, и сделал рукой знак Милону, что тот может идти. Оставшись наедине, он спросил о том, что еще в моей стране знают о математике. Я сказал, что в моей стране о математике знают многое, но для начала