Матросские досуги - Владимир Иванович Даль Страница 20

Покуда оба флота были в этом тесном и жестоком бою, где каждое ядро пробивало оба борта навылет, турецкие корабли, будучи все под ветром, стали думать только о своем спасении: все они стали рубить канаты, ставить паруса и уходить без оглядки в Чесменскую бухту. Страх объял их, чтобы горящие корабли с наветру на них не навалили.

Как только турки пошли на побег, то главнокомандующий, обрубив и сам канат на «Трех Иерархах», поднял сигнал: «Гнаться за неприятелем» — и турецкий флот в такой тревоге и беспорядке тискался в бухту, что корабли давили и ломали друг друга.

У нас не было брандеров, которые бы легко было пустить на неприятеля, бывшего в таком расстройстве; граф Орлов велел всем кораблям бросить якоря, а сам стал у самого входа в бухту, на пушечный выстрел от неприятельского флота. Граф Алексей Григорьевич тотчас послал в самую бухту командора Грейга на бомбардирском судне «Гром», чтобы в неурядицу эту бросать бомбы; в то же время приказал он снарядить брандерами четыре греческих судна, бывших при флоте. Это поручено было бригадиру Ганнибалу[9].

Все замечательное дело это (24 июня), за которым следовало, как мы увидим, еще славнейшее, длилось не более как полтора часа. В два часа пополудни турки уже стояли в бухте. Мы потеряли, конечно, много, на одном только погибшем «Евстафии»: офицеров, морских и сухопутных, 35, нижних чинов 473. На прочих кораблях: всего 13 убитых и около 25 раненых. Турки стреляли так бестолково, что все ядра шли через верх и только шальное ядро попадало в корпус. На флагмановом корабле избиты были все три мачты, бушприт, реи; но этим турки, конечно, не могли унять пальбы нашего флота. О потере у турок ничего даже близкого к делу не знаем, но она, как видно по всему, была очень велика.

До самой ночи корабли наши чинились и снаряжали брандеры; во все время это «Гром» бросал снаряды свои на турецкий флот, беспокоил его и держал в страхе. Он уже и не смел более отстреливаться. Брандеры, под надзором бригадира Ганнибала, поспели только на другой день (25 июня) к вечеру.

Между тем турки также чинились и строили на берегу батареи; шесть больших кораблей поставили они поперек, против входа в бухту; остальные по бокам и за первыми, противу промежутков. В этом положении ожидали они нашего нападения; уйти им было некуда. Ветер дул норд-вест, нам попутный в бухту, которая была битком набита турецкими кораблями, транспортами, гребными галерами и даже купцами; при самом же входе в бухту можно было стать не более как трем кораблям в ряд.

По всему этому назначены были для приступа четыре корабля: «Ростислав» — командир Лупандин; «Европа» — командир Клокачев; «Не тронь меня» — командир Безенцов; «Саратов» — командир Хметевский; два фрегата: «Надежда» — командир Степанов; «Африка» — командир Клеопин; затем бомбардирное судно и четыре брандера. Начальство над отрядом поручено командору С. К. Грейгу, и ему приказано: войти лунною ночью с эскадрой в Чесменскую бухту, поставить суда как можно ближе к неприятельским, разгромить их пушками и сжечь брандерами. Командирами брандеров назначены были охотники: капитан-лейтенант Дугдал, лейтенанты Мекензи и Ильин и мичман князь Гагарин.

В 11 часов ночи 23 июня командор Грейг поднял фонарь на мачте, чтобы не встревожить неприятеля выстрелами; это был условленный сигнал: «Сняться с якоря». Корабли эскадры, идущей в дело, ответили фонарем на кормовом флагштоке: «Готовы». Командор поднял три фонаря: «Идти на неприятеля».

«Европа» в полночь бросил якорь в самом близком расстоянии от турок, они открыли по нем с кораблей и с береговых батарей сильный огонь; он стал на якорь и отстреливался от кораблей и от батарей. Вскоре подоспел командор и бросил якорь с «Ростислава» по самой средине бухты близко от «Европы», оставив его справа. «Не тронь меня» в то же время бросил якорь левее «Ростислава», фрегаты стали еще левее, против береговых батарей.

Час с четвертью длилась страшная пальба, от которой земля и море стонали. Тогда каркас, или зажигательное ядро, брошенное с бомбардирного судна, упал в парус турецкого корабля; парус был из бумажной парусины, сухой, как порох; пламя обняло его мигом, перегоревшая грот-стеньга упала на палубу и обдала огнем весь корабль. Страх объял турок, и командор, не упуская времени, подал сигнал брандерам: «Спуститься на корабли неприятеля и, сцепившись, зажечь их».

Капитан-лейтенант Дугдал на передовом брандере, поставив все паруса, прошел мимо командора, но тут встретил две гребные турецкие галеры, которые, видно, стерегли его и кинулись на абордаж; он зажег брандер, бросился за борт и выплыл на свою шлюпку, которая отдала буксир при самом нападении галер и далеко отстала. Но турки пустили брандер ко дну.

Лейтенант Мекензи подошел очень близко к неприятелю и зажег свой брандер; но в это время пожар с горевшего турецкого корабля перешел уже под ветер на три других, а с этих стало осыпать головнями соседей, и едва ли не половина турецкого флота стояла уже в огне, и брандер Мекензи навалил на горевший корабль.

Когда затем третий брандер, лейтенанта Ильина, проходил мимо командора, то этот закричал ему: не зажигать брандера, не сцепившись наперед с одним из кораблей, бывших у турецкого флота на ветре, потому что подветренные уже сами собой загорались. Ильин исполнил это: сошелся борт о борт, зажег брандер, бросил брандскугель на неприятельский корабль и сам кинулся в шлюпку.

Мичман князь Гагарин подошел на четвертом брандере; но как уже большая часть турецкого флота, в тесноте этой, стояла в огне, то и он попал на горевший корабль. Таким образом один только брандер Ильина мог исполнить дело свое удачно; от брандера Ильина загорелась вся наветренная часть турецкого флота.