Всякие диковины про Баха и Бетховена - Иссерлис Стивен Страница 21

6. Хотя у Брамса были комнаты в Гамбурге, он всё чаще уезжал из города, особенно после того как Гамбургский филармонический оркестр отказался назначить его своим главным дирижёром. Брамс объездил с концертами всю Германию и Швейцарию, выступая как исполнитель и дирижёр со своими произведениями и музыкой других авторов. Однако в конце концов нужно было где-то осесть, и в 1869 году Брамс выбрал Вену, город, в котором жило так много великих композиторов. Он даже согласился занять пост дирижёра одного из главных музыкальных обществ и в этом качестве познакомил публику со многими старыми, забытыми шедеврами, но через три года отказался от этого места — Брамс не хотел ни к чему и ни к кому привязываться. И всё же он оставался жить в Вене до конца своих дней и снимал там скромную квартиру с прекрасным видом на Карлскирхе — великолепную старинную церковь. Оживлённый город с его насыщенной музыкальной жизнью и волнующим смешением различных национальностей подходил Брамсу во всех отношениях.

…Брамс проводил лето в деревне, в Германии, Австрии или Швейцарии. (Он также несколько раз ездил отдыхать в Италию, которую очень любил, но обычно предпочитал страны, где говорили на немецком языке, — отношения Брамса с иностранными языками были безнадёжными!) Большая часть его произведений написана как раз в эти летние месяцы — он бродил по полям илесам, обдумывая новые композиции. Однако если ему была нужна компания, он всегда прихватывал с собой друзей. Он таскал их за собой куда вздумается — Брамсу никто не мог отказать! Иногда он заставлял их карабкаться вместе с ним на горные вершины — довольно неподходящее занятие для человека его комплекции (во всяком случае, на склоне лет). Обычно, поднимаясь наверх, он пыхтел и ворчал, как глупо с его стороны этим заниматься, но спуск вниз приводил его в более благодушное настроение, поскольку хорошая еда и питьё становились всё ближе и ближе…

7. С годами Брамс почувствовал, что его музыка выходит из моды, что молодые «модные» композиторы сбились с пути и разрушают будущее музыки. Многие из них находились под влиянием великого соперника Брамса Рихарда Вагнера, который сочинял огромные оперы на основе старинных немецких легенд. Вагнер был весьма неприятной личностью, но великим композитором, и его идеи игнорировать было невозможно.

Брамсу нравились некоторые композиторы. Особенно он любил Иоганна Штрауса, «короля вальса», написавшего знаменитый вальс «Голубой Дунай» и ещё массу другой очаровательной музыки, и Дворжака — удивительного, почти по-детски непосредственного чешского композитора, которого Брамс, собственно, и прославил. (Брамс даже просматривал новые произведения Дворжака перед отправкой в типографию, чтобы там не было ошибок, когда Дворжак был в отъезде и не мог этого сделать сам, — вот какую любезность композитор может оказать другому композитору.) Что же касается самого Брамса, то в пятьдесят семь лет он решил, что уже написал своё последнее сочинение и пришла пора уйти на покой. К счастью, потом его снова посетило вдохновение и Брамс не смог ему воспротивиться. Отчасти в этом был виноват один превосходный кларнетист, для которого Брамс сочинил четыре больших произведения. Существует также несколько удивительных поздних фортепианных пьес Брамса, исследующих новые миры, и его последнее значительное сочинение «Четыре строгих напева», каждый из которых посвящён теме смерти. Не самая весёлая музыка, но мудрая и прекрасная.

Во многом старомодный и консервативный, Брамс тем не менее восторженно относился к некоторым новым изобретениям, например к электрическому освещению и фотографии. (Однако он не любил велосипеды: считал их слишком быстрыми и слишком шумными!) Он даже испробовал одно изобретение — это было примитивное звукозаписывающее устройство, созданное великим Томасом Эдисоном. Оно сохранилось до сих пор и представляет собой восковой цилиндр (очень древняя разновидность музыкального диска), на котором сперва кто-то что-то невнятно бормочет, а потом вдруг раздаётся высокий голос, который говорит: «Я доктор Брамс! Иоганнес Брамс!» (Во всяком случае, так слышится. Довольно трудно точно определить, что говорится или кто говорит.) Затем раздаётся шипение и скрежет и звучит расстроенное фортепиано, расслышать которое можно лишь отчасти. По-видимому, это Брамс играет свой «Венгерский танец № 1». Музыки почти не слышно, но всё равно запись зачаровывает.

8. Смерть Клары Шуман в 1896 году стала для Брамса тяжёлым ударом. Он потерял своего самого близкого друга и, наверное, чувствовал, что вскоре последует за Кларой. Мало того: спеша на похороны, он дважды сел не на тот поезд, из-за чего добирался до места более сорока часов и в конце концов прибыл, измученный и отчаявшийся, когда похороны уже начались.

Другой его старинный друг, Йозеф Иоахим (тот самый, что познакомил его с Шуманами), пережил Брамса, но их дружба зачахла много раньше. Брамса всегда раздражало то, что Иоахим вечно озабочен искренностью его отношения: действительно ли Брамс его любит. Ежам не нравится, когда им задают подобные вопросы! Однако полный разрыв произошёл, когда Иоахим хотел получить развод, а госпожа Иоахим была против, и Брамс встал на её сторону. Брамс и Иоахим не разговаривали друг с другом несколько лет, тем не менее последний продолжал исполнять музыку Брамса. В конце концов Брамс нарушил молчание, написав двойной концерт для скрипки, виолончели и оркестра. В нём содержалось несколько маленьких посланий Иоахиму — цитировались одна из его самых любимых пьес, несколько раз использовался музыкальный девиз Иоахима «F.A.E.» (что расшифровывается как «Frei Aber Einsam» — «Свободный, но одинокий»), а звуковые перебранки между скрипкой и виолончелью завершались весёлым (музыкальным) примирением. Иоахим не смог устоять, и они возобновили дружбу, хотя теперь, пожалуй, были не столь близки, как раньше. Иоахим, возможно, порой бывал невыносим, но ведь и Брамс тоже! Когда у Иоахима родился сын, Брамс написал ему «поздравительное» письмо, в котором высказал сожаление, что теперь слишком поздно желать малышу наивысшего счастья — а именно вообще не родиться на свет. Нечего сказать, чудный способ нести радость и веселье…

9. Вскоре после кончины Клары Брамс сам стал похож на больного. Кожа у него пожелтела, потом почти позеленела. Он начал терять в весе, хотя и отрицал это, — дескать, одежда всё так же хорошо на нём сидит. В действительности же, когда Брамс спал, к нему прокрадывалась хозяйка дома и тайком ушивала одежду, чтобы он не заметил, насколько похудел. Вскоре стало очевидно, что Брамс умирает (хотя сам он не воспринимал свою болезнь всерьёз). Во время исполнения Четвёртой симфонии венская публика устроила Брамсу восхитительную прощальную овацию — Брамс стоял, купаясь в аплодисментах, а по щекам у него текли слёзы. Его колючки размякли, он был трогательно мил со всеми! Брамс умер 3 апреля 1897 года. Последние слова его были обращены к другу, который подал ему стакан белого вина: «О, это было чудесно! Ты так добр». Кто бы мог подумать, что колючий ёж уйдёт так кротко? Однако тогда-то и проявился подлинный Брамс.

Вена устроила Брамсу роскошные похороны, полные помпезности, церемоний, музыки и речей. Брамс, наверное, сказал бы по этому поводу пару резких слов. В его комнатах нашли цикл хоральных прелюдий для органа — это была последняя музыка, над которой он работал. Последняя из прелюдий называется «O Welt, ich mus dich lassen» («О мир, я должен покинуть тебя»). Как Бах до него, Брамс подарил нам на прощанье религиозный хорал — он словно хотел сказать, что готов встретить свой конец. Естественно, что последнее «прости» Брамс решил выразить музыкой.