Преступление. Наказание. Правопорядок - Енок Рубенович Азарян Страница 28

В. Н. Кудрявцев справедливо отмечает, что «Конвенция не рассматривает ни прагматических, ни нравственных аргументов, касающихся смертной казни. Это и не ее задача: цель Конвенции – выражение воли государств, ее подписавших. Основная же мысль, содержащаяся в Протоколе 6, очевидна: смертная казнь себя изжила».[106]

Точно такой же подход установлен в конституциях восемнадцати государств (Аргентины, Бразилии, Великобритании, Израиля, Испании, Канады, Мексики, Швейцарии, Италии и др.),[107] которые допускают введение смертной казни лишь в военное время или при чрезвычайных обстоятельствах. К примеру, ст. 27 Конституции Италии 1947 г. закрепляет, что «смертная казнь не допускается, кроме случаев, предусмотренных военными законами во время войны».[108]

Даже в такой стране, как США, где смертная казнь предусмотрена в большинстве штатах, с 1867 г. фактически был установлен мораторий на приведение в исполнение смертных приговоров.[109]

В июле 1996 г. Президент Российской Федерации издал Указ «О поэтапном сокращении применения смертной казни в связи с вхождением России в Совет Европы».

Президент РФ В. В. Путин не один раз высказывал свое мнение о восстановлении применения смертной казни: «Я буду делать все, что от меня зависит, чтобы этого не произошло… Любой криминолог скажет, что это бессмысленная мера. Если ставить перед собой задачу не повышения рейтинга политического лица, которое эксплуатирует эту тему, а борьбы с преступностью, то понятно, что введение смертной казни эту проблему не решает. Проблему можно решить напряженным трудом сразу по нескольким направлениям государственной деятельности: поднятием экономики страны, решением социальных задач, искоренением нищеты и социального неравенства, воспитательным воздействием на население, укреплением правоохранительной сферы. Легче всего объявить, что смертная казнь будет, – и будут аплодисменты на протяжении какого-то времени. Я знаю, что этим тезисом в политической сфере будут злоупотреблять… Я к этому готов».[110]

Однако не политические, а именно правовые соображения и тот факт, что в более восьмидесяти странах мира и особенно во всех странах Западной Европы смертная казнь уже отменена, дает нам основания полагать, что совершенно несправедливо называть смертную казнь исключительной мерой наказания, поскольку все термины уголовного права должны иметь правовой характер, тогда как термин «смертная казнь» обозначает только противоправную меру санкционированного государственного уничтожения людей в мирное время.

Отсюда логически следует вывод: исключить из текста конституции наших государств и их уголовных кодексов соответствующие положения, устанавливающие институт смертной казни. Однако жизнь гораздо сложнее и тоньше, нежели законы формальной логики, и к окончательной законодательной отмене «пережитка народного правосознания» следует готовиться. Другими словами, законодатели наших стран не могут абстрагироваться от издержек общественного мнения и существующего уровня правосознания населения, которое предварительно надо подготовить через идею права и научного понятия уголовного наказания как такового. Далее, основываясь на многовековых христианских традициях наших народов, следует разработать и ввести в действие экспериментальный закон об отмене смертной казни, скажем, до 2007 г., а затем на основе своеобразного компромисса между наукой уголовного права и развивающимся общественным мнением сориентироваться на поэтапное и конечное решение вопроса о полной ее отмене в зависимости от состояния и динамики общественного мнения.

Такой подход к решению данной проблемы подсказывает нам также п. 2 Минимальных стандартных правил обращения с заключенными от 30 августа 1995 г., в котором подчеркивается, что по причине разнообразия социально-правовых, экономических, географических и других условий каждой конкретной страны «не все эти правила можно применять повсеместно и одновременно»[111].

Считая смертную казнь малоэффективной в предупреждении совершения новых преступлений, Беккариа был убежден, что страх подвергнуться пожизненному рабству остановит преступника скорее, нежели опасение быть казненным: «Не страшное, но мимолетное зрелище смертной казни злостных рецидивистов представляется наиболее действенным средством удержания людей от преступлений, а постоянный и исполненный тяжких страданий пример, когда человек, лишенный свободы и превращенный в подобие рабочего скота, возмещает своим каторжным трудом ущерб, нанесенный обществу. Воздействие этого постоянно повторяющегося, а потому и наиболее эффективного напоминания самим себе: „Я буду низведен до такого же жалкого состояния, если совершу аналогичное преступление“, – гораздо сильнее, чем мысль о смерти, которую люди представляют себе в туманной дали».[112]

Таким образом, ученый признавал пожизненное рабство как наиболее эффективное предупреждающее средство для предотвращения совершения новых преступлений со стороны других людей. Однако он по тем или иным причинам воздержался от размышлений по поводу того, что цель уголовного наказания состоит вовсе не в том, чтобы низвести достоинство человека до уровня рабочего скота или раба, не в озлоблении и нравственной деградации личности осужденного и не в вечной изоляции его от общества, а гораздо шире – в создании для него условий для скорейшего возвращения в общество как равноправного и составляющего его целостность члена.

Размышляя о смысле пожизненного лишения свободы, И. Карпец писал: «Что государство хочет достичь этой мерой? Говорить, что достигается цель исправления и перевоспитания – неверно. Если человек перевоспитался, его надо освободить из заключения. Говорить, что достигается безопасность общества, тоже нельзя, ибо наступит возраст (если осужденный не умрет в тюрьме), когда его общественная опасность будет равна нулю и его можно выпускать на свободу, но… нельзя. Закон запрещает… Отсюда справедливый вопрос: не есть ли пожизненное заключение пожизненным мучительством? Вправе ли государство узаконить пожизненное мучительство, нравственно ли это?… Можно даже усомниться, что гуманнее – расстрелять человека, совершившего тяжкое преступление, сразу после суда или обречь его на медленную и мучительную смерть?»[113]

И действительно, если смертная казнь вполне необходима и оправданна в тех немногих исключительных случаях, когда общественный организм, находясь в критическом состоянии, вынужден пойти на ампутацию своего больного члена, чтобы спасти весь организм, то ничто не вынуждает держать его пожизненно в гипсе, поскольку это бессмысленно, неразумно и вредно как для общества, так и для самого больного – пожизненно заключенного. Здесь могут быть возражения, что пожизненно лишаются свободы только те, кто не поддается исправлению и представляет постоянную реальную опасность для общества. Однако ни один, даже самый опасный, преступник не может быть признан неисправимым, поскольку в основе такого признания должны лежать проверенные знания о весьма сложном сочетании генетических и социальных факторов личности, в частности, его социальной неустроенности, бесперспективности и безысходности его существования. Полный решимости и стремления протестовать против социальной несправедливости путем совершения того или иного преступления, человек под влиянием неисповедимых генетических и социальных программ в течение определенных периодов жизни может и существенно преобразиться