Литература родного края - Ася Борисовна Горская Страница 29

Алёна огляделась. И оказалось, что многие вещи дружат с металлом:

телевизор,

пылесос,

плита,

стиральная машина,

дверные замки,

кастрюли,

ложки-поварёшки

и даже — детские игрушки!

Так вот отчего днём и ночью громыхает огромный завод! По широким лентам стремительно проносятся огненные слитки. Металл становится станками, машинами. И жаркие его реки текут и текут...

Алёна давно заметила — когда дед рассказывает о заводе, о домне, о металле, лицо его сразу молодеет. В голубых глазах прыгают искорки, а морщинки на лбу куда-то исчезают.

Дед говорит о чугуне, словно о старом добром приятеле. Алёна даже представила: дед приходит в свой доменный цех и крепко жмёт горячую руку чугуна:

— Как поживаешь, дружище?

Вопросы и задания:

1. Расскажи о жизни, привычках, играх Алёны.

2. Как ты понимаешь слово «династия»?

3. Какие же секреты могут храниться в каслинской шкатулке? Опиши её.

Нэлли Ваторопина

Осенью 1948 года мы с бабушкой вернулись из Бродокалмака в Челябинск. Своего жилья у нас не было, и нас приютила дальняя родственница бабушки тётя Уля. Бабушка пошла работать на ферросплавный завод, а я поступила в 41-ю школу, в четвёртый класс. Для меня настали очень трудные времена.

Дело в том, что у тёти Ули были два сына-подростка, два отчаянных хулигана. Они не только наводили страх на весь заречный посёлок, но и постоянно обижали меня. Ведь днём взрослые были на работе, и никто не мог меня защитить. Самое страшное — голодные мальчишки съедали всю еду, которую оставляла мне бабушка, а я боялась об этом рассказать.

День шёл за днём, я худела, слабела, в школе у меня начались голодные обмороки. Трудно сказать, чем бы всё это кончилось, если бы не моя одноклассница Нурия.

Родители Нурии и её старшая сестра работали на заводе, за тремя младшими братишками присматривала бабушка. Это была дружная татарская семья, где почти всегда говорили по-татарски.

Как-то после школы Нурия пригласила меня зайти к ним, сказала, что её бабушка хочет угостить меня лепёшками. В большой комнате, где не было стола, мы все сидели на стареньком ковре, по-татарски скрестив ноги. Нурия каждому дала пиалку чая с молоком, варёную картофелину с кружочком лука и горячую лепёшку. Для меня это был просто царский обед.

Родители Нурии знали тётю Улю и её сыновей-разбойников, видели, как мы с бабушкой частенько сидим за оградкой, вяжем, разговариваем. Им тоже жилось очень трудно. Они держали корову, имели большой огород, работали на заводе. Но сколько тепла и доброты было в их отношениях между собой, так тепло они приняли меня, совсем чужого ребёнка, что я оттаивала душой в их доме.

Теперь каждое утро Нурия заходила за мной перед школой, и всегда у неё для меня была горячая лепёшка. Обедала я теперь у них, видимо, была какая-то договорённость бабушки с этой семьёй. Мы очень подружились с Нуриёй. А её забавные братишки, плохо выговаривавшие русские слова, звали нас «две Нэльки», «две Нурии». Они усердно учили меня татарскому языку, мы пели вместе татарские песни, играли в карты, танцевали, читали. Бабушка Сагида учила меня вязать красивые узоры на варежках и носках.

К весне нам с бабушкой дали четырёхметровую комнатушку в доме №25а по улице Российской, и я перешла в 44-ю школу.

Ещё около года я приходила в эту семью, как на праздник, потом они куда-то уехали. Но до сих пор, слыша татарскую речь, я угадываю до боли родные, знакомые слова, и во мне оживает что-то доброе, тёплое, как та горячая лепёшка, которую совала мне в руку каждое утро десятилетняя татарская девочка Нурия.

Вопросы:

1. Кто из героев рассказа тебе нравится больше всех?

2. Зависит ли характер человека от национальности?

Осень — моё любимое время года. Осень — и этот сквер над рекой Миасс возле Дворца культуры ЧЭМК. Здесь, напротив, в доме №45а по улице Российской, началась моя жизнь более полувека назад, здесь прошло моё военное детство и юность.

В этом сквере назначались первые свидания, проливались первые слёзы. Сюда, на берег Миасса, я приводила потом своих детей — дочку и сына, а когда они стали взрослыми — внучек, Машеньку и Настеньку, приведу и внука Илюшку, когда он подрастёт.

Этот сквер, маленький зелёный островок среди большого шумного Челябинска, обладает какой-то волшебной способностью успокаивать, возвращать силы и надежды. Я часто прихожу сюда одна, особенно осенью, когда все чувства обострены до крайности и всё видится в чёрном цвете.

Сегодня я снова стою на гранитном выступе обрыва. Вокруг всё серое: небо, воздух, вода в Миассе. Крупные капли редкого дождя тоже серые. В разрывах туч изредка показывается скучное солнышко, совсем ненадолго, и тут же тучи прячут его в свои глубины. Ветер налетает порывами и швыряет под обрыв сорванные с берёз листья. Покружившись в воздухе, они исчезают внизу. Над серой пеленой воды стремительно проносится чайка и тоже исчезает. Как только они тут живут? Ещё десять лет назад в Миассе можно было купаться. Сейчас нельзя, настолько он грязен. Но ребятишки купаются. Река всё же.

Под обрывом, как раз подо мной, есть маленькое чудо — родничок с живой водой. Вокруг грязно, замусорено, а он, упрямый, пробивается из горы, по капельке — прозрачный, холодный, чистый. До чего же вкусна вода из него! Когда мне совсем худо, я собираю в ладошку эти драгоценные капельки и, наслаждаясь, пью. Живая вода.

Темнеет. Напротив, на том берегу, в девятиэтажках засветилось множество окон. А когда-то на месте этих громад был посёлок из маленьких деревянных домиков. Ни один из них не был похож на другой. Во время половодья Миасс становился грозным, и первые две-три улицы от