Думай как великие. Говорим с мыслителями о самом важном - Алекс Белл Страница 31

Я взял несколько кусков разных видов, один аппетитнее другого, и, еще более заинтригованный, покатил тележку дальше, в сторону северных городских ворот, рядом с которыми располагался «вертеп разврата».

Я подошел ко входу под каменной аркой. К нему вела длинная аллея, благоухающая распустившимися розовыми, красными и желтыми цветами. Дверь под аркой, украшенная по краям тонкой резьбой, была приоткрыта. На подставке рядом стоял кувшин с водой и лежала хлебная лепешка. Я не удержался, отломил кусочек, и затем отпил из кувшина. Хлеб был простым, из обычной муки, но очень свежим и вкусным. Чистейшая прохладная родниковая вода хорошо освежала.

На двери красовалась табличка с надписью: «Гость, войди! Тебе здесь будет хорошо. Здесь удовольствие – высшее благо».

Зайдя внутрь, я увидел уютный ухоженный парк. Кое-где выделялись небольшие клумбы цветов и декоративных растений, были также и деревья с пышными кронами, в которых виднелись плоды. И все же это был не сад, а скорее, загородный поселок, коммуна, с центральным зданием с широкой верандой и симпатичными деревянными домиками вокруг. Общую площадь «сада», огороженного невысокими каменными стенами (служившими защитой не от воров, а от любопытных глаз) я оценил гектара в два. Время было предвечернее, солнце не палило, а в воздухе после небольшого дождя ощущался чудесный запах свежести, влаги и травы.

Меня заметили почти сразу. Ко мне подошла красивая темноволосая девушка лет двадцати, с цветком в волосах, в легком платье и изящных сандалиях, приветливая и улыбчивая. Она поблагодарила за деликатесы, аккуратно попробовала пальчиком на твердость разные виды сыра и предложила присоединиться к их компании.

На веранде я насчитал человек двенадцать, плюс, как я понял, еще какие-то участники коммуны в данный момент находились по делам в городе. В основном это были молодые люди. Помимо встретившей меня были еще две женщины, возрастом чуть постарше. Они приносили блюда из кухни, расставляя их на ковре с тонкой вышивкой, лежавшем на полу и служившем скатертью. Вокруг были разбросаны подушки, набитые овечьей шерстью, на которых во время еды было удобно сидеть или возлежать, по древнегреческому обычаю.

Никто не спросил меня, кто я и откуда. Даже называть мое имя было, кажется, необязательно. Среди молодых мужчин, как я позже узнал, были и дети афинских богачей, и отпрыски бедноты и даже один раб, которого хозяин за какие-то заслуги отпустил пожить здесь, заплатив за него взнос. Каждый перед тем, как занять место у «стола», старался побыстрее окончить свое занятие: кто-то писал на папирусе, кто-то мастерил или рисовал, двое юношей занимались гимнастикой. Когда все расселись, сама собой потекла увлеченная непринужденная беседа – с анекдотами, философскими спорами, милой бытовой болтовней. Все улыбались, при случае одобрительно похлопывали соседа по плечу и аплодировали удачным шуткам. Окончив трапезу, я спросил соседа, могу ли я поговорить с хозяином «сада». Тот ответил, что это вполне возможно и мне надо лишь дождаться, когда он вернется со своей привычной трехчасовой прогулки по окрестностям Афин.

Молодежь разбилась на группы по интересам по два-три человека. Тем временем, тихо и незаметно, в арку прошел Эпикур – я заметил его, лишь когда он подошел к веранде. Это был стройный, подтянутый, энергичный мужчина лет сорока с длинной ухоженной темной бородой и умными, немного озорными глазами. В наше время так выглядят профессиональные путешественники или альпинисты. Я представился торговцем, и он почтительно, но не без юмора меня поприветствовал. Я сказал ему, что меня прислал его давний друг, тоже философ, с которым Эпикур состоял в переписке. Тот спросил Эпикура, нуждается ли он в чем-либо, на что хозяин сада ответил, что у него есть абсолютно все, что делает человека счастливым. Но в постскриптуме добавил: «и все же отменный сыр и пара бутылок доброго вина еще никому не помешали». Я сказал Эпикуру, что видел эти письма и отдаю должное его чувству юмора (не уточняя, что видел их в музее спустя две с лишним тысячи лет).

Тот белозубо усмехнулся и предложил выпить с ним по чашке молодого вина из Фессалии урожая прошлого года. Мы сели вдвоем на мягких подушках на веранде, одна из женщин принесла амфору, в которой плескался рубиново-красный напиток, чашки, а также орехи и оливки.

– Я слышал, вы учились у Аристотеля? Это был воистину великий человек.

– Да, но, к сожалению, недолго. Ему пришлось бежать из Афин, и это был форменный стыд. Меня потом приглашали преподавать в платоновскую Академию, еще позже – завлекали в общину стоиков, которая только-только возникла. Но я отказался, сказав, что пойду своим путем. Это было давно, я был очень молод, но уже тогда в основном дал себе ответы на те вопросы, которые меня волновали.

– Мне кажется, ваши «ответы на вопросы» более-менее понятны. Достаточно оглядеться вокруг.

– Ну что вы. Это лишь видимость, оболочка. Мое учение намного глубже. Это настоящая, полноценная философия, хотя и не все в Афинах ее признают таковой.

– Да уж. Чего только мне не наговорили о вас по пути сюда. Говорят, что вы безбожник. Это правда?

– Это личное дело каждого человека – верить в богов или нет. И никто не вправе ни навязывать веру другому, ни, тем более, злословить о нем за его спиной. О себе я могу сказать лишь, что в богов я безоговорочно верю. Они – ну а кто же еще? – создали весь этот прекрасный мир, всю Вселенную. Но я не могу не понимать и того, что с тех самых пор им нет никакого дела до людей. Боги живут в свое удовольствие в недостижимых заоблачных сферах, даже не вспоминая о нас. Не переживаем же мы с вами о судьбе муравьев в лесу, хотя и не имеем ничего против них.

Философ взял в руку чашку, наполненную вином до середины, долил туда родниковой воды, затем с наслаждением, прикрыв глаза, не торопясь, сделал пару глотков, после чего положил в рот крупную маслину. Пауза в разговоре вышла приличная, но торопить его не хотелось совершенно.

– Так вот. Кто-то может посчитать подобное положение дел невыносимым. Многим кажется, что без богов человек бессилен, одинок в окружении темных сил. Я же полагаю, что это замечательно. Выходит, что судьба человека – только в его руках. В его собственной власти сделать свою жизнь ужасной, греховной, беспросветной, полной губительных страстей, или мудрой, спокойной, приятной, счастливой – такой, чтобы до старости улыбка ни на день не сходила