Что такое искусство? - Вера Васильевна Алексеева Страница 32

Что значит защищать Отчизну «в жизни» и «в скульптуре»? В жизни — это армия, способная штыком к штыку встать на защиту родной земли иль сомкнуться кольцом вокруг нас, опять-таки защищая нас. Вот эти-то качества скульптор увидел среди других, отобрал их в своем внимании и перевел в пластический образ-изображение. «Лицом к лицу», «стальным кольцом»* сомкнулись лица рельефа. Стальное снаружи для врага, изнутри мозаичное, яркого цвета жизни, которую и защищает. Под защитой кольца, в его середине — мохнатая зеленая голова кургана родной земли. А земля растит своих защитников, из нее и вырастают в небо сомкнутые штыки-обелиски[102]. * 185

Скульптура всегда требует от зрителя усилия распознать заложенный в ней смысл. И, как ни странно, он легче открывается в формах, специально для того созданных (идее «кольца» отвечает форма кольца), и много труднее распознается в пластике человеческого тела. Мы слишком привыкли к образу человека, он нам всегда кажется слишком «старым знакомым», чтобы увидеть в нем что-то новое. А между тем именно «Человек» для скульптора уподобляется тончайшему инструменту для выражения разнообразных мыслей. И как музыкант раскрывает идею композитора через звучание инструмента, так скульптор раскрывает самые глубокие жизненные темы через пластику человеческого тела*, через ее ... «видимое звучание». И вот почему. * 174—177

Мы помним из первых разговоров о скульптуре: человек — сложный объем, созданный природой, хотя по внешнему своему облику он уступает формам животных, среди которых есть ... «объемы» и посложней. В мире животных вообще великое разнообразие форм, и все эти «формы-объемы» движутся, каждый по-своему в своем жизненном пространстве. Ходят-бегают по земле, плавают медленно-быстро в воде, парят низко-высоко в воздухе. Словом, выполняют только те движения, какие кому отпущены природой.

Тем удивительней Человек (!), способный переключаться на любое движение (!) — бегает ли он, ходит, плавает, летает, танцует ... на земле, на паркете, на льду ... А сколько движений профессиональных, художественных! И каждое из них по-своему изгибает и ставит человека в пространстве, запечатлеваясь таким образом в пластическом рисунке тела. (Сравни танцующего на льду и боксирующего на ринге.) Но движения человека порождены смыслом, значит пластический рисунок тела и есть рисунок смысла движения.

Смысл? Сама жизнь, сам человек ... Радость, скорбь, характер ... Не правда ль, радость поднимает голову, распрямляет плечи, делает уверенней, шире шаг? Или наоборот — «съёженная» пластика тихой скорби. Последовательность очевидна: смысл — движение — пластика, хотя в жизни все это сомкнуто, и мы просто узнаем застенчивый характер по робким движениям, меньше всего вглядываясь в скованность пластики. А между тем от застенчивости (характер-смысл) и пошло робкое движение, которое, в свою очередь, как бы едва пошевелило тело, оставив его в общем малоподвижным ... пластически скованным.

В жизни трудно наблюдать пластические проявления наших обычных движений. Движение в жизни — все равно что волна бегущая, постоянно меняющая свою форму. А движение в скульптуре — все равно что волна, замерзшая в одной из форм — «на гребешке ли» иль всего лишь — «на всходе к гребешку». Мы с тобой не привыкли и не очень умеем разглядывать движущуюся «волну» — пластические проявления движения. У скульптора же привычка (!) останавливать воображением «бег волны», то есть выбирать из разных моментов движения именно тот, в котором особенно ярко вспыхнет, пластически выразится смысл.

Но если человек способен вложить в движение любой смысл, значит и скульптор через пластику найденного движения также способен выразить смысл любой, причем самый разнообразный — и простой и сложный. И если в жизни смысл рождает движение, а движение — пластику тела, «пластический отклик» на смысл, то в скульптуре наоборот. Созданная пластика заставит увидеть в себе движение, а в движении прочесть породивший его смысл.

В напряженной сверкающе-вихревой пластике прославленных «Рабочего и колхозницы» Веры Мухиной* отпечаталось редкое в жизни движение: шаг огромного размаха, от которого тела напряглись предельно. Зато руки свободно, властно подняли в мощном единстве орудия своего труда. Движение как бы состоит из двух фаз[103]: сначала напряглись, чтобы затем свободно поднять серп и молот. Вот смысл и прочитан: через напряженье едва возможного рывка-шага к свободе труда-жизни. А разве это не история нашей страны, трудовых пятилеток, каждая из которых все тот же «сверхшаг»! Справедливо сказать: через найденную пластику движения стальные гиганты выражают идею движения нашего общества к социализму, далее — к коммунизму. И настолько точно, что стали символом[104] социалистического государства уже тогда, когда впервые появились, венчая собой советский павильон на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. Недаром восхищенные парижане повторили изображение двадцатитрехметрового монумента в малом значке, превратив символ в эмблему. * 36, 186—187

Оба слова древние, греческие. Они перекликаются друг с другом, потому что всякая эмблема — символ, хотя символ не всегда эмблема. Эмблема — всего лишь знак, нередко выпукло-плоскостной, более или менее подробно изображающий задуманный смысл (серп и молот, красная звезда ...). А символ, как мы видели — это уже художественный образ. Образ неоспоримо точный в найденной художником форме, меткий в выражении главной идеи, что особенно часто встречается именно в скульптуре, склонной к перевоплощениям — «метаморфозам» (гр.).

Этой способностью пластики пользовались в древности, в старину. Многочисленные скульптуры высекались и отдельно, и в каменных «телах» храмов Азии, Африки, Америки, Австралии. Работали «каменных дел мастера» и в разных странах Европы. Умея заключить в скульптуру нужный смысл, с ее помощью в те далекие времена просвещали неграмотных людей. Ведь немногие умели читать книги, зато все читали по скульптурным (и живописным) изображениям священную историю, объяснявшую на свой лад Мир и Порядок Природы.

Скульптура располагалась перед входом в храм*, на его внутренних стенах, и горожане не только с детства знали всех святых, все их поучительные истории; они легко находили каждого из своих молчаливых «учителей», начиная от Высшего бога, кончая земными Отцами; ибо каждый из них имел в храме определенное место. * 188—189

Порядок расположения скульптур на архитектурных плоскостях повторялся из века в век. И если прежде каменная пластика «учила» людей, то для наших современников она всего лишь причудливое украшение храмов. Порядок Природы теперь объясняют Наука и Книги, воспитавшие у людей другие взгляды, другое отношение к храмам