О нашем жилище - Вячеслав Леонидович Глазычев Страница 40

Точно такую же структуру мы обнаружим в другие времена и в других местах: в древнейших городах Китая, описанных венецианцем Марко Поло; в Киото, столице Японии в тот период, когда Киевская Русь придвинулась к вершине своего расцвета; в стоявшем на месте Мехико Теночтитлане, захваченном испанскими конкистадорами. Это означает, что перед нами не культурное исключение, а функциональное правило, согласно которому все население города расчленяется «сверху» для удобства управления, и только.

58. Ж. Кандилис и др. Жилой ансамбль Тулуз-ле-Мирай. 1970-е годы

Решая проблему развития старинной Тулузы, французские архитекторы пошли по пути, намеченному Ле Корбюзье в 20-е годы: оставить старый город в стороне и строить новый на некотором удалении от него. Примыкая с юга к новому университетскому комплексу, жилой ансамбль Ле-Мирай, одно из трех жилых образований по 20 тысяч человек каждое, был спроектирован еще в начале 60-х годов, но реализован лишь десятью годами спустя. Ансамбль представляет собой один «сверхдом», расположившийся на озелененной территории в 400 га, включившей школы, различные центры обслуживания, спортивные сооружения.

Будучи интересен как самостоятельное произведение архитектуры, Ле-Мирай, будучи повторенным несколько раз, грозит воссозданием такой же монотонности прямоугольной «решетки» жилых домов, протестом против которой был в свое время проект.

Практически тот же принцип «бесконечного дома», составленного из блок-секций, был в 60-е годы разработан и реализован ленинградскими архитекторами при застройке Юго-Западного района города. Тот же принцип, но с большим числом вариаций, использован московскими архитекторами при застройке района Теплый Стан, минскими - района Зеленый Луг и др.

Несколько иначе складывалась судьба квартала в городах-оазисах Месопотамии, где царская власть (неограниченная в военных походах) уравновешивалась мощью храмов, игравших заодно роль банка, и коллективной силой купцов и ремесленников. Тот факт, что владыки, наводившие ужас на земли от границ Индии до Средиземного моря, вступая на престол, непременно подтверждали особые права и привилегии городов, говорит о прочности общественной структуры, опиравшейся на права собственности. Разработанность кодекса Хаммурапи во всем, что касалось финансовых отношений между заказчиком и исполнителем, завещателем и наследниками, детальность правил общения между людьми свидетельствуют о том же. Немногочисленные надписи Мохенджо-Даро и прочих городов цивилизации Инда пока еще «молчат», но планировка, размещение в городе хранилищ зерна и бассейнов явственно говорят о наличии как общегородской, так и поквартальной организации жизни.

К этому образцу восходят (или самостоятельно его воспроизводят) сложные структуры города, дошедшие до нашего времени в Северной Африке, на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Пример такой «живой» структуры - на нашей иллюстрации. Экономика каждого домовладения совершенно самостоятельна, жизнь его укрыта от взгляда извне и проходит по-своему в каждом внутреннем дворе, окруженном галереями. Однако наряду с общегородскими налогами все домовладельцы уплачивали некоторую толику в «казну» квартала для помощи вдовам и сиротам, для платы за обучение беднейших детей. Все обитатели квартала объединялись неписанными правилами взаимопомощи во время бедствий. На ночь ворота в единственную улочку, ведшую внутрь квартала, закрывались и охранялись поочередно жителями домов, так что весь квартал превращался в своего рода крепость.

Иначе развивалась жизнь кварталов в Древней Греции. Там, где начиная с V века до н. э. города были перестроены по регулярной планировочной схеме, изобретение которой традиция приписывала Гипподаму, монотонная одинаковость и самих кварталов, и домов, объединенных в квартал, препятствует тому, чтобы увидеть неявное. В городах которые подобно Афинам сохранили древнюю лабиринтоподобную планировку, интересующая нас особенность тоже не очевидна. Только из чтения документов, из некоторых реплик древних историков по поводу конкретных событий следует, что многие века кварталы неправильных очертаний заселялись родственниками и свойственниками, которых объединяли узы крови. Разумеется, ко времени Перикла в связи с развитием товарных отношений этот принцип организации был уже анахронизмом. Тем не менее и к тому моменту, когда Греция, потеряв независимость, стала римской провинцией Ахайей, кровно-родственные связи соседей сохраняли свое значение. Более того, эти связи могли тянуться за моря в новоосвоенные города-колонии, и получалось, что житель домика где-нибудь на территории афинского Керамика (как следует из названия, район гончаров и художников, расписывавших вазы) чуствовал себя прочнее связанным с кем-то из италийского Неаполя, чем с жителем соседней улицы.

Постепенно, однако, прямые связи между гражданами и выборным общегородским управлением все заметнее перевешивали кровно-родственные связи внутри кварталов, и архаическая организация была в конечном счете обречена. Этой организации во многом было обязано столь долгое сохранение запутанной древней планировки жилой части городов, наглядно проступающей из текстов Фукидида или Диодора:

«Платеяне стали собираться друг к другу на совещание, проломав промежуточные стены в своих домах, чтобы не ходить открыто по улицам… Когда платеяне бросились на фиванцев с сильным шумом, когда к тому же женщины и слуги с криком и воплями стали кидать в них с домов камнями и черепицею… фиванцы, объятые ужасом, обратили тыл и бежали через город. Большинство их не знало переулков, где можно было бы укрыться; они бежали в темноте (случилось это в конце месяца) и по грязи, тогда как преследовавшие их знали расположение города…» В яркой речи Фукидида логика построения города проступает так ясно, будто перед нами лежит его точный план (заметьте, кстати, совпадение новолуния и тьмы с концом месяца - месяцы лунные, а год в каждом городе начинается в «свой» день): дома прижаты один к другому, коль скоро можно было проломать стены между соседями, когда по улицам ходят патрули из войск соседних Фив, внезапно захвативших Платеи; кривые переулки (иначе фиванцы разобрались бы в них незамедлительно) пролегают между узкими кварталами.

Точно такую же картину создал Диодор, повествуя о том, как в 409 году до н. э. карфагеняне захватили после изнурительного боя греческую колонию Селинунт на Сицилии: «Селинунтяне… столпившись у входов в узкие переулки, старались запереть улицы… Долгое время карфагенянам приходилось худо, так как они не могли оцепить селинунтян в узких переулках, - сделать это мешали им стены домов…» и т. д. Любопытно, что Платон, героизировавший архаическое прошлое, возводит в принцип именно эту архаическую систему: «…если уже нужны людям какие-нибудь стены, то надо с самого начала, при постройке домов так располагать частные жилища, чтобы весь город представлял одну сплошную стену; при этом благоограждением будет служить соответствие и сходство всех домов, выходящих на улицу. Приятно было бы видеть город, имеющий облик единого дома…» Ученик и оппонент Платона Аристотель, занятый не столько сочинением идеала, сколько изучением сущего, не без сожаления констатирует переход к новой модели общежития и заодно лишний раз подтверждает живучесть архаической общественной организации