Сергей Косарев - История и теория криминалистических методик расследования преступлений Страница 5

Другой формой следствия, известной Русской Правде, был так называемый «свод», т. е. последовательные очные ставки между собственником-истцом и целым рядом лиц, через руки которых прошла его пропавшая вещь. «Свод» совершался при непременном участии «послухов», т. е. представителей местного общества, удостоверяющих «доброту» или «лихость» соседа. «Свод» продолжался до тех пор, пока не доходил до человека, который не был способен объяснить, где он приобрел искомую вещь. Этот человек и признавался татем.

Процесс «свода», выработанный еще в древнейшие времена, был достаточно хорошо урегулирован обычаем, поэтому в Русской Правде подробного описания «свода» не встречается. Однако при анализе текста ст. 36 Пространной редакции Русской Правды видно, что «свод» предусматривал различный порядок розыска лица, совершившего кражу внутри города, и в том случае, если похищенная вещь обнаружена вне города. «Свод» в городе не был ограничен числом владевших украденной вещью, и его вели до конца. «Свод» на землях вне городских стен истец вел только до третьего владельца, который брал на себя дальнейший розыск[40].

В Русской Правде еще нет статей, упоминающих о праве обыска. Даже в случае уличения в краже Русская Правда считает достаточным ограничиться показаниями «послухов».

А вот в Псковской судной грамоте (ст. 57) уже говорится о таком следственном действии, как обыск. Лицо, подозреваемое в краже, обязано было допустить в свой двор приставов для обыска. В противном случае оно обвинялось в краже. В соответствии со ст. 60 Псковской судной грамоты обыск мог производиться также у человека, на которого «возклепнет» тать.

Интересно содержание ст. 22 Новгородской судной грамоты, устанавливающей порядок оценки свидетельских показаний. В соответствии с ней показания одного «послуха» не могли быть отвергнуты в связи с показаниями другого. Для этого требовались дополнительные доказательства.

Следствие могло осуществляться самими судьями, истцами или доносчиками, а иногда специально назначаемыми лицами в тех случаях, когда виновник преступления не был известен.

Анализируя содержание новгородских законов и летописей, А. П. Куницын пришел к выводу о том, что в Новгородской феодальной республике для установления сущности дела и виновника преступления следователь должен был обозреть следы самого преступления, допросить обвиняемого, взять показания от свидетелей и людей посторонних. Если обвиняемый сам признавался, или утверждал павшее на него подозрение старанием укрыться от преследования, то следователь мог задержать его и представить на суд для ответа[41].

В рассматриваемую эпоху в качестве безусловных доказательств признавались «рота» (присяга), «жребий», «поле» (сражение между родственниками тяжущихся), ордалии в виде испытаний водой и железом, свидетельские показания «видоков» (очевидцев преступления) и «послухов»[42]. Известны были домовые обыски и письменные документы[43].

На практике существовал судебный поединок, не упоминавшийся в Русской Правде, однако упоминающийся в Псковской судной грамоте[44]. На поединок противники выходили чаще всего вооруженные дубинами. Причем, если один из «тяжущихся» по своему состоянию (недуг, старость и т. п.) не мог участвовать в поединке, допускалось вместо себя выставить наймита. (Это правило, однако, не распространялось на поединки между женщинами.)

Аналогично отыскивалась истина в уголовных делах и у наших географических соседей.

Так, в Эстляндии XV в. в случае запирательства обвиняемого средством доказательства служила свидетельская и очистительная присяга, или еще и присяга особого поручителя, а в некоторых случаях «Божий суд», заключавшийся в единоборстве. Допускалось также испытание водой, а при убийствах доказательством служило кровотечение из ран убитого. Для отыскания истины и с целью предоставления обвиняемому возможности освободиться от подозрения в убийстве, в заседание суда приносилось тело убитого, или же, взамен его, рука, которая находилась в суде иногда в течение недель. Обвиняемый должен был обходить вокруг покойника или руки убитого, прикоснуться к мертвой руке и произнести клятву. Невиновность обвиняемого считалась доказанной, если при этом не текла кровь[45].

В Литве до второй половины XVII в. действовали законодательные положения (в частности, Судебник Казимира 1468 г., Литовские Статуты XVI в. и другие акты разных веков)[46], являвшиеся развитием аналогичных положений Русской Правды. Такое состояние дел во многом объяснялось тем, что большую часть территории Великого княжества Литовского составляли древнерусские земли, захваченные литовским феодалами во второй половине XIII в.

Так постепенно в недрах древнего и средневекового общества зарождались первые знания об организации расследования преступлений.

Эти протокриминалистические знания, базируясь на практике расследования, затем, как правило, конкретизировались в нормах законодательства того времени.

Таким образом, подобные положения проанализированных исторических актов отражали не просто нормативный характер их материального содержания, но процедуру и даже практику их применения в расследовании преступлений.

Правосудие в Древней Руси, в основном, осуществлялось представителями феодальной знати (князьями, посадниками, тысяцкими), вынужденными в этих целях, равно как и в целях сборов дани, разъезжать по подвластным владениям[47]. С течением времени князья стали передавать свои судейские полномочия наместникам (лицам, возглавлявшим уезды. – С. К.) и волостелям (лицам, возглавлявшим волости. – С. К.) – людям, посторонним для общины, которые получали судебные округа как награду за службу для «кормления», извлекая для себя из каждого судебного действия законную прибыль. Князья таким образом делили право отправления правосудия как частную собственность или доходную статью[48].

Аналогично обстояли дела и в Западной Европе.

Как отмечает известный британский историк права сэр Генри Мэн, сам английский король Иоанн (XIII в.) в целях осуществления суда много ездил по стране. С течением времени короли сделались более оседлыми и начали посылать от своего лица разъездных судей, которые со всеми обстоятельствами разбираемых дел должны были знакомиться сами. Нередко этим судьям приходилось посещать самые места разбираемых актов насилия. Более того, как пишет Г. Мэн, судьи должны были разъезжать вооруженными на тот случай, если придется отстаивать свое решение в поединке. Это правило, в частности, устанавливал капитулярий Карла Лысого[49] (короля Франции второй половины IX в. – С. К.).

Пытки при состязательном процессе не практиковались.

Впрочем, стремление отыскать истину в уголовном деле путем использования аморальных методов ее установления, по-видимому, было всегда. Новгородские летописи донесли до нас сведения об одном из таких довольно курьезных случаев.

В 1447 г. расследовавший дело о фальшивомонетничестве посадник Секира допрашивал монетчика Федора Жеребца о том, для кого тот чеканил деньги не по установленному весу. Чтобы выведать правду, посадник напоил обвиняемого допьяна и в таком состоянии допрашивал. Монетчик оговорил восемнадцать человек[50]. С тех пор минуло пять с половиной веков…

Таким образом, с учетом вышеизложенного можно сделать вывод о том, что вопросы методики расследования преступлений в Древней Руси лишь эпизодически и неподробно затрагивались в отдельных законодательных актах.

§ 4. Возникновение инквизиционного процесса на Руси

Постепенно практически полное преобладание состязательного процесса начинает уменьшаться. Уже в эпоху действия Русской Правды наблюдаются определенные попытки поставить преследование преступлений на публично-правовую почву. Это сказывается, например, в установлении обязанности общины уплачивать «дикую виру» (денежное вознаграждение) и производить расследование, когда виновный в преступлении не был известен.

Например, в ст. 24 Псковской судной грамоты подчеркивается активная роль судей в процессе, что не свойственно состязательному процессу. Суд ведет следствие, посылает своих людей на место для выяснения обстоятельств дела[51].

Преступления начинают рассматриваться не только как нарушение прав частных лиц, но как нарушение общего законного порядка в государстве. Община постепенно становится помощницей в расследовании важнейших преступлений, принимая на себя обязанность разыскивать и выдавать преступников независимо от требования частного лица. Эти функции общины постепенно усиливались по мере усиления централизованной государственной власти.