Сергей Утченко - Древняя Греция. Книга для чтения. Под редакцией С. Л. Утченко. Издание 4-е Страница 5

Изучая мифологию древних греков, можно узнать много полезного. Без знания древнегреческой мифологии нельзя изучать искусство, так как на протяжении многих веков замечательные художники и скульпторы, писатели и поэты всех стран использовали древние мифы в живописи, скульптуре, музыке, литературе.

Песнь аэда

(М. Н. Ботвинник)

Пир подходил к концу. В большом бревенчатом зале с потемневшими от дыма стенами стояли длинные низкие столы, некоторые из них были украшены бронзой и медью. За столами на низких скамьях сидели гости. Во главе стола на мраморном сидении со спинкой и подлокотниками находился хозяин дома — вождь племени — басилей. Гости уже утолили голод, и юноши черпая ковшами вино из большого золоченого сосуда, наполняли кубки и обносили гостей, начиная с правой, почетной стороны стола.

В стороне от гостей, прислонясь спиной к высокой колонне, сидел седобородый слепец. Над его головой висела кифара — музыкальный инструмент, имевший только четыре струны. Рядом со старцем стояла корзина, наполненная едой, и небольшая чаша с вином. Это был приглашенный на пир аэд.

Аэдами в Греции называли бродячих певцов, которые под аккомпанемент кифары пели о подвигах вождей и героев. Песни эти передавались из уст в уста, из поколения в поколение. С появлением письменности многие из них были записаны и вошли в знаменитые поэмы «Илиада» и «Одиссея», автором которых предание называло слепого Гомера.

Видя что гости насытились и наступил час развлечении, хозяин велел подать старику кифару и спросил гостей, какую из песен старины они хотели бы услышать. Один из наиболее знатных гостей попросил спеть о троянской войне и о посрамлении Терсита. Старик встал со своего места, взял в левую руку кифару, правой ударил по струнам и запел.

Он пел о том, как во время осады Трои поссорились два ахейских вождя: могучий и быстроногий Ахилл и предводитель всех ахейских племен Агамемнон. Так начиналась знаменитая поэма о троянской войне — «Илиада». Обиженный Агамемноном, Ахилл отказался сражаться и ушел в свой шатер. Уход Ахилла и его воинов ослабил ахейское войско. Война длилась уже десятый год и много воинов погибло. Все устали от длительной и неудачной осады Трои. Чтобы решить вопрос, продолжать ли воину Агамемнон созвал народное собрание, так как только оно могло решать такой важный вопрос, как прекращение или продолжение войны. Даже совет басилеев не имел права решить его без.

Глашатаи звонкими голосами созывали всех воинов на площадь в середине лагеря у кораблей, вытащенных на берег. От шатров и палаток спешили воины, собираясь по племенам и усаживаясь на площади. Воины садились полукругом, а для вождей в центре были специальные места на обтесанных камнях. Часто при решении важных вопросов в народном собрании возникали долгие споры. Так и сейчас. На площади стоял несмолкающий шум. Девять глашатаев неистово кричали, убеждая народ успокоиться и прислушаться к голосу вождей.

Наконец, когда все успокоились, поднялся Агамемнон, держа в правой руке скипетр — разукрашенный жезл, знак власти верховного предводителя. Вождь хотел испытать своих воинов и совершенно неожиданно для собрания предложил прекратить осаду и возвратиться домой:

В милую землю родную бежим с кораблями немедля!Широкоулочной Трои нам взять никогда не удастся!

Едва Агамемнон произнес эти слова, все собрание ахейцев всколыхнулось, как разбушевавшееся море. Поднимая тучи пыли, неистово крича от радости, воины ринулись к своим остроносым кораблям. У судов, стоявших на суше, выбивали подпорки и тащили их к воде. Общее ликование охватило лагерь. Все снимали свои шатры, несли к кораблям поклажу.

Только Агамемнон и несколько вождей, стоя в стороне, злобно глядели на эти приготовления к отплытию. Вожди о чем-то совещались. Один из них, вождь племен, прибывших с острова Итаки, хитроумный Одиссей, взял у Агамемнона его скипетр и, отделившись от кучки басилеев, быстро двинулся к суетившейся на берегу толпе воинов. За ним, едва поспевая, бежал глашатай. Подбегая то к одной, то к другой кучке шумевших воинов, Одиссей старался найти того, кто своими речами увлекал остальных к кораблям. Если это был простой воин, то с ним Одиссей не стеснялся:

Скиптром его избивал и ругал оскорбительной речью:«Смолкни, несчастный! Садись-ка и слушай, что скажут другие,Те, что получше тебя! Не воинствен ты сам, малосилен,И не имел никогда ни в войне, ни в совете значенья».

Если же в толпе спешащих воинов Одиссей встречал вождя или знатного человека, он старался мягкой речью убедить его вернуть своих воинов в собрание:

Что приключилось с тобой? Не тебе бы как трусу пугаться!Сядь же на место и сам, усади и других из народа.Что на уме у Атрида, сказать ты, наверно, не можешь.Вас он сейчас испытует и скоро, пожалуй, накажет.

Эти слова вселили тревогу в сердца вождей. Все они боялись Агамемнона и только сейчас поняли, что притворная речь вождя была лишь испытанием. Он хотел выявить тех, кто подбивал войско бежать от Трои, опозорить их перед лицом собрания, сурово наказать и таким образом укрепить дух воинов перед предстоящим решительным сражением. Увещания Одиссея и жезл оказали свое действие. Воины вернулись от кораблей. Скоро все снова собрались ил площади и водворилась тишина. Только в одном месте продолжался шум. Это шумел и кричал простой воин Терсит…

Аэд отложил кифару и отпил из чаши золотистого вина. Гости из дальних углов пиршественного зала пересели поближе к певцу. Имя Терсита было известно всем. Аэды часто пели об этом воине, который осмеливался перечить басилеям, обличая перед народом их жадность. Его насмешливые слова нередко повторял простой народ, и за это басилеи ненавидели Терсита еще больше.

Все теперь ждали, как слепой певец изобразит этого врага басилеев.

Аэд взял кифару и запел. Чтобы угодить своим слушателям, он изображал Терсита необычайным уродом:

Самый он был безобразный из всех, кто пришел к Илиону:Был косой, хромоногий, сходились горбатые сзадиПлечи на узкой груди. Голова у него поднималасьВверх острием и была только редким усеяна пухом.

Последние слова были покрыты громким хохотом. Среди здоровых и сильных гостей образ Терсита казался особенно смешным.

Но когда аэд перешел к речи Терсита, часть гостей, сидевших на левой нижней половине стола, перестала смеяться. Послышались даже сдержанные, одобрительные возгласы… «Чем ты опять недоволен, Атрид, и чего ты желаешь?» — спрашивал Терсит Агамемнона:

— Золота ль хочешь еще, чтоб его кто-нибудь из троянскихКонников вынес тебе для выкупа сына, которыйСвязанным был бы, иль мной приведен, иль другим из ахейцев?

«Вот и я тоже, — забывшись, громко произнес лохматый, бедно одетый человек, сидевший на нижнем конце стола, — привел локрийского вождя на ремне в наш лагерь. Все их племя собирало золото для его выкупа. А много ли я получил?»

Но он внезапно замолчал, когда заметил устремленный на него грозный взгляд хозяина дома…

А речь Терсита, о которой пел аэд, становилась все дерзостней. Терсит призывал народ покинуть Агамемнона и вернуться домой:

— Слабые, жалкие трусы! Ахеянки вы, не ахейцы!Едем обратно домой на судах! А ему предоставимЗдесь же добычу свою переваривать! Пусть он увидит,Есть ли какая-нибудь и от нас ему помощь, иль нету.

Голос аэда звучал грозно и громко. Словно невидимая стена разделила гостей: верхний конец стола во главе с хозяином дома мрачно молчал, на нижнем шептались, у многих разгорелись глаза. Аэд почувствовал, что пора ослабить впечатление, произведенное речью Терсита. Он стал рассказывать, как против Терсита выступил хитроумный вождь Одиссей, которого за его ум ценили больше других ахейских вождей:

— Глупый болтун ты, Терсит, хоть и громко кричишь на собраньях!Смолкни, не смей здесь один нападать на царей скиптроносных.

Одиссей напомнил собранию, что во время войны твердая власть единого начальника необходима:

— Царствовать все сообща никогда мы, ахейцы, не будем,Нет в многовластии блага, да будет единый властитель!

Обращаясь к Терситу, он закричал:

«Брось-ка ты лучше трепать языком про царей на собраньях,Их поносить всенародно и день ожидать возвращенья…»— Молвил и скиптром его по спине и плечам он ударил.

«Странное доказательство своей правоты, — пробормотал тот гость, который прежде вспоминал, как он захватил в плен локрийского вождя, — дубиной можно доказать все, что угодно». Певец и сам чувствовал, что посрамление Терсита вышло неполным. Боясь разгневать знатных слушателей, он всячески старался теперь показать представителя народа жалким и смешным трусом: