Тамара Курдюмова - Литература. 6 класс. Часть 2 Страница 6

Ну что же, все это было не трудно, и мы в точности исполняли, что он просил. Во время обеда Джим стоял возле, прислуживая ему, и говорил: «Ваша милость, не угодно ли того, или этого?..» и тому подобное, а он был очень доволен.

Но старик совсем притих, не говорил ни слова и, казалось, был не очень-то доволен ухаживанием за герцогом. Он как будто что-то обдумывал. И вот после обеда он начал так:

– А знаешь ли, Бриджуотер, я очень скорблю о тебе, но не ты один имеешь такое горе на душе…

– В самом деле?

– Нет, не одного тебя свергли незаконно и лишили высокого положения.

– Увы!..

– Не у тебя одного есть тайна… – При этом старик принялся горько плакать.

– Постой! Что ты хочешь сказать?

– Бриджуотер, могу я довериться тебе? – продолжал старик, всхлипывая.

– До самой могилы! – Герцог схватил его за руку и стал трясти её. – Открой мне тайну своего рождения, говори!

– Бриджуотер… я сын короля.

На этот раз Джим и я ещё пуще вытаращили глаза.

– Кто такой?! – переспросил герцог.

– Да, друг мой, это святая истина, – ты видишь перед собой в эту минуту бедного, пропавшего дофина, Людовика Семнадцатого, сына Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты![9]

– Ты! В твои-то годы! Ну уж нет, извини! Скорее, может быть, ты покойный Карл Великий, тебе шестьсот или семьсот лет, по меньшей мере!

– А всё горе сделало, Бриджуотер, горе! От горя поседели эти волосы, от горя образовалась эта преждевременная лысина! Да, джентльмены, вы видите перед собой, в лохмотьях и в нищете, странствующего, изгнанного, оскорблённого и страдающего, но законного короля Франции!

Ну и пошёл так реветь и убиваться, что мы с Джимом не знали, что и делать, до того он нас разжалобил, – вместе с тем мы были рады и гордились тем, что он попал к нам. Мы начали за ним ухаживать, точь-в-точь как раньше за герцогом, и старались всячески утешить его. Но он говорил, что всё это напрасно, одна смерть может успокоить его, хотя, прибавил он, временно он чувствует себя как будто легче и лучше, если видит, что люди оказывают ему почтение, сообразно с его высоким саном: например, преклоняют колено, говоря с ним, называют его «ваше величество», прислуживают ему за столом и не садятся в его присутствии, пока он не разрешит.

И вот мы с Джимом принялись величать его, всячески угождать ему и стояли перед ним навытяжку, пока он не пригласит сесть. Всё это доставляло ему громадное удовольствие, он опять повеселел и ободрился. Но герцог дулся на него и, по-видимому, был вовсе не доволен тем, как всё устроилось. А король обращался с ним по-дружески и уверял, что прадед герцога и все вообще герцоги Бриджуотеры всегда пользовались благоволением его отца и он частенько допускал их к себе во дворец. Несмотря на это, герцог продолжал сидеть насупившись.

Наконец король сказал:

– Весьма вероятно, что нам придётся чёрт знает как долго сидеть на этом плоту, Бриджуотер, так какая польза тебе строить кислые рожи? Это только тоску наводит. Ведь не моя вина, что я родился королём, а ты – герцогом, чего же тут дуться? Надо всегда стараться примениться к данному положению – такое у меня правило! Право, недурно, что мы очутились здесь: пищи вдоволь, ешь себе да спи. Ну-ка, давай руку, герцог, будем друзьями.

Герцог протянул ему руку, а мы с Джимом от души порадовались, глядя на их примирение. Неловкость сразу пропала, хорошо, что всё так устроилось, а то ведь каково было бы, если б на плоту загорелась вражда! На плоту важнее всего, чтобы все были довольны, дружны и чтобы никто не чувствовал себя обиженным.

Впрочем, я скоро догадался, что эти лгуны вовсе не герцоги и не короли, а просто-напросто прогоревшие шарлатаны и мошенники. Но я не сказал ни слова, скрыл свои мысли: это самое лучшее – по крайней мере, избегнешь ссор и хлопот. Если им хочется, чтобы мы величали их королями и герцогами, – пусть! Я не стану спорить, лишь бы не нарушать мира в семье, да и Джиму не стоит об этом говорить, и я ничего ему не сказал. Если я не научился добру от отца, по крайней мере, я научился одному правилу: с людьми такого сорта самое лучшее – дать им волю, пусть делают как знают, бесполезно противоречить им.

1. Оцените рассуждение Гека и Джима о звёздах. Как они при этом решали вопросы мироздания?

2. Охарактеризуйте новых знакомых Гека. Опишите их внешность и их образ жизни.

3. Подумайте, в какой момент и почему мошенники решили заявить о своем «знатном» происхождении.

4. Как отнёсся к этой новости Гек? Оцените разумность его реакции.

1. Что помогло Геку понять, что перед ним просто шарлатаны и мошенники?

2. Почему ссорились и затем мирились спутники Гека и Джима?

1. Как получилось, что Гек и Джим стали спутниками сына Людовика XVII? Что вы знаете об этом короле?

2. Как вы думаете, почему несуществующий король стал отцом мошенника? Какой приём тут использует автор?

Перед завтраком старик опять ходил в город, но безуспешно: Тома нет как нет! За столом муж и жена сидели молча, понурые, с грустными, убитыми лицами, – кофе у них давно простыл. Они ни до чего не дотронулись.

– Ах да, отдал я тебе письмо? – спохватился вдруг старик.

– Какое письмо?

– То, что я взял вчера в почтовой конторе.

– Ты не давал мне никакого письма!

– Должно быть, позабыл.

Он стал шарить в карманах, потом пошёл куда-то отыскивать письмо, наконец принёс его и отдал жене.

– Это из Санкт-Петербурга, – сказал он, – от сестрицы.

Услыхав это, я хотел бежать, но от страха не мог двинуться с места. Однако не успела тётя распечатать письмо, как выронила его из рук и бросилась вон, увидев что-то в окне. Тут и я увидел нечто ужасное: Тома Сойера несли на матраце, позади шёл старик доктор, потом Джим в тётушкином ситцевом платье, со связанными за спиной руками, за ними целая толпа народу. Я спрятал письмо в карман и выбежал вон. Тётя Салли с плачем кинулась к Тому:

– Ах! Он умер, он умер, я знаю, что умер!

Том слегка повернул голову и пробормотал что-то несвязное, – вероятно, он был в бреду. Тетушка всплеснула руками, восклицая:

– Слава тебе, Господи, жив! С меня и того довольно!

Она порывисто поцеловала его и полетела в дом приготовить постель, а по дороге проворно раздавала приказания направо и налево неграм и всем прочим домашним.

Я пошёл за толпой посмотреть, что будут делать с Джимом, а старый доктор с дядей Сайласом последовали за Томом в комнаты. Фермеры очень горячились; некоторые хотели даже повесить Джима, для примера прочим неграм, – чтобы те никогда не пробовали убегать, не смели поднимать кутерьмы и держать целую семью в смертельном страхе несколько суток. Но другие отсоветовали вешать: вовсе это не годится, негр – чужой, его владелец вступится и заставит заплатить за него. Это немного охладило их пыл – обыкновенно так бывает: кто больше всего желал бы повесить провинившегося негра, тот именно менее всего расположен платить за него, натешившись над ним вдоволь.

Джима осыпали бранью, угостили его двумя-тремя тумаками по затылку, но бедняга не говорил ни слова и не показывал даже вида, что знает меня. Его отвели в тот же сарай, где он жил прежде, переодели в его собственное платье и опять посадили на цепь, только цепь прикрепили не к ножке кровати, а к большому столбу. Руки и ноги у него были тоже закованы в цепи. Кроме того, решили проморить его на хлебе и на воде после такой проделки до тех пор, покуда не явится его владелец или покуда он не будет продан с аукциона. Яму нашу зарыли и пообещали, что каждую ночь вокруг сарая будут караулить два фермера с ружьями, а днём у двери будет привязан бульдог. Затем, распорядившись, эти господа на прощанье опять принялись ругать Джима, как вдруг явился старик доктор.

– Не будьте к нему слишком суровы, – сказал он, – Джим не дурной негр. Придя к больному мальчику, я убедился, что не в состоянии вынуть пулю без посторонней помощи, а он был в таком положении, что я не мог отлучиться и позвать кого-нибудь на помощь; между тем мальчугану становилось всё хуже да хуже, скоро он совсем потерял сознание, не подпускал меня близко, говоря, что если я срисую его плот, то он убьёт меня, и тому подобные глупости, – я увидел, что мне ничего с ним не поделать одному, и хотел пойти за помощью. Вдруг откуда ни возьмись является этот негр и предлагает помочь мне. И помог прекрасно. Разумеется, я сейчас же догадался, что это беглый негр. Каково положение! Мне пришлось сидеть там, не трогаясь с места, весь остаток дня и всю ночь. Приятно, доложу вам! У меня в городе несколько пациентов, больных лихорадкой, и мне, конечно, надо было навестить их, но я не решался, потому что негр мог убежать, и тогда меня стали бы обвинять, что я помог негру убежать, а между тем ни одной лодки не подплывало настолько близко, чтобы я мог окликнуть кого-нибудь. Так я и просидел на месте до самого рассвета, и, скажу прямо, я ещё не видывал негра такого верного, такого преданного, хотя ради этого он рисковал своей свободой, да и, кроме того, измучен был ужасно: вероятно, много работал за последнее время. За это я полюбил негра: скажу вам, джентльмены, такой негр стоит тысячи долларов – и ласкового обхождения вдобавок. Я захватил с собой всё необходимое: мальчику было хорошо на плоту, как дома, может быть, даже лучше, потому что там тихо, спокойно. Таким образом, я застрял на реке с двумя пациентами на руках, пришлось мне просидеть вплоть до утренней зари. Тут проплыл мимо ялик[10]… к счастью, негр сидел в это время на краю плота, опустив голову, и крепко спал. Я окликнул людей: они тихонько подкрались, схватили его и связали, прежде чем он успел опомниться, так что всё обошлось без хлопот. А мальчик был в забытьи. Мы обернули весла тряпками, привязали плот к ялику и тихонько, бесшумно подтащили его к берегу. Негр не противился, не произнёс ни единого слова. Он не дурной негр, джентльмены! Вот моё мнение о нём…