Аспекты визуальности художественной литературы - Анастасия Александровна Аксенова Страница 8

Овнешнение напрямую связано с завершением, поскольку зримое для читателя расположение деталей пространства трансгредиентно сознанию героя. Важно, что это высвечивает и авторскую оценку, позволяет осуществить сатиризацию или героизацию изображённого состояния. На это указывает М. М. Бахтин: «возможна сатиризация наружностью, ограничение, высмеивание познавательно-этической значимости её внешней, определённой, слишком человеческой выраженностью, но возможна и героизация наружностью (монументальность её в скульптуре); задний план, то невидимое и незнаемое, происходящее за спиной героя, может сделать комической его жизнь» [Бахтин, 1986. С. 24]. Завершению образа героя служит всё, что трансгредиентно его сознанию, всё, что видит со стороны автор и читатель: страдание, отражённое на лице, или глупая ухмылка. Эти моменты визуально осуществляются как изображённые автором и воображённые читателем, через них внутреннее состояние героя овнешняется.

§ 4. Изучение вопроса на современном этапе

Отечественный теоретик литературы В. Е. Хализев связывает изобразительность, художественную предметность и словесное творчество в своём определении художественного мира: «Мир включает в себя, далее, то, что правомерно назвать компонентами изобразительности (художественной предметности): акты поведения персонажей, черты их наружности (портреты), явления психики, а также факты окружающего людей бытия (вещи, подаваемые в рамках интерьеров; картины природы — пейзажи)» [Хализев, 2004. С. 432]. В «Теории литературы»42 учёный отметил, что: «будучи невещественными и лишёнными наглядности, словесно-художественные образы вместе с тем живописуют вымышленную реальность и апеллируют к зрению читателя. Эту сторону литературных произведений называют словесной пластикой» [Там же. С. 107–108]. Эта эстетическая сторона произведения, способность предметов художественного мира как-то показываться читателю в словаре «Поэтика»43 определяется как «визуальное в литературе».

Структура визуального в литературе зависит от угла наблюдения за объектом, который задаёт автор, рассказчик. В читательских актах представления угол наблюдения может смещаться из-за позиции вненаходимости, из-за постоянно меняющегося в течение жизни опыта читателя. В статье «Мастерство читателя»44 В. И. Тюпа справедливо указывает на особую упорядоченность читательского впечатления «как совокупность факторов читательского впечатления» [Тюпа, 2017. С. 219].

Поведение читателя характеризуется в трудах В. И. Тюпы как «динамическое равновесие» [Там же. С. 220] сопереживания (герою) и сотворчества (с автором), — когда читатель относится к герою и его кругозору с дистанции. В своей работе «Аналитика художественного»45 В. И. Тюпа обращает внимание на феноменологию «внутреннего слуха» в литературе: «В лирическом дискурсе конструктивная роль доминирующего фактора художественных впечатлений принадлежит не объектной организации феноменов ментального “внутреннего” зрения (как это имеет место в эпических жанрах), а субъектной организации феноменов “внутреннего” слуха» [Тюпа, 2001. С. 129]. Учёный справедливо указывает на специфику лирического дискурса, для нас будет важна организация факторов «внутреннего» слуха в литературе, поскольку это тесно связан с визуальным воображаемым в процессе чтения источником любого звука, упомянутого в литературном произведении.

Л. Ю. Фуксон в статье «Место созерцателя», ссылаясь на М. М. Бахтина, акцентирует внимание на том, что визуальные образы художественного мира даны читателю в разных позициях: читатель обращает взгляд на героя со стороны и на мир глазами героя. Но это зависит именно от художественного задания: «…усилие художественного созерцания имеет форму ответа. Это означает, что читатель (зритель) не сам переносит себя на место героя, а оказывается на этом месте, идя вслед за изображением»46. Читатель, оставаясь в пределах своего реального жизненного плана, может параллельно этому почувствовать себя в окружении тех вещей и пространства, в котором пребывает герой произведения. При этом некий пространственный сегмент целого мира читатель видит (на какое-то время) глазами самого героя. Динамика визуальных образов связана с тем, что читатель может смотреть на мир глазами не одного единственного героя (как сам этот герой), но ещё и глазами других персонажей (что самому герою уже недоступно). Об этом Л. Ю. Фуксон высказывается так: «в художественном произведении субъекты видения могут меняться, и читатель оказывается таким образом попеременно на различных точках зрения и оценки, обретая определённую стереоскопичность зрелища и сложность душевного участия в происходящем» [Фуксон, 2018. С. 187]. Сами симпатии и антипатии героев говорят с читателем языком окружающего их пространства. Симпатии и антипатии автора выражаются в выбранных им ракурсах. Читатель не только смотрит на мир глазами этих героев, но и смотрит на всю систему персонажей, то есть со стороны.

В этой работе Л. Ю. Фуксона сформулирована специфика поведения созерцателя (читателя, зрителя): «Взаимное дополнение этих горизонтов видения и оценки, дающее искомую эстетическую полноту, происходит в ходе описаний транспозиции созерцателя» [Фуксон, 2018. С.190]. В отличие от бытовых сцен жизни, которыми окружён сам читатель, бытовые сцены из жизни героев произведения всегда свидетельствуют о чём-то большем, чем сами факты случившегося или не состоявшегося, приключившегося в их жизни. Отсюда необходимо указание на неслучайность и устремлённость к обобщению (в плане значимости) всех визуальных подробностей изображённого художником мира.

В диссертации этого автора «Проблемы интерпретации и ценностная природа литературного произведения»47 обоснована связь точки зрения и аксиологии: «следует подчеркнуть важность того, что оценка — это не ракурс созерцания только, но событие предпочтения; не только мысленный выбор, но жизненный; отношение к миру» [Фуксон, 2000. С. 173], что явно относится к нашему изучению аксиологических аспектов визуальности. Л. Ю. Фуксон указывает на тесную связь понятий «точка зрения», «кругозор» и «ценностный контекст» с персоналистической аксиологией М. М. Бахтина. Понятие ценности в указанной диссертации имеет прямое отношение к личной ответственности субъекта сознания, а не к абстрактным всеобщим ценностям. Для проблемы визуального в литературе это означает, что эстетическая оценка проявляется со стороны автора — в выборе визуальных образов и их ракурсов, а со стороны читателя — в воображении-видении.

Неслучайно в истолковании финала повести Гоголя «Сорочинская ярмарка» Л. Ю. Фуксон отмечает, что «оценка является не только точкой зрения, но и зрелищем, именно в таком качестве представая повествователю» [Там же. С. 181]. Все эстетические оценки опредмечены, они имеют цвет, форму, место в пространстве. Этическое отношение может обойтись без визуального воплощения (опредмеченность ему противопоказана), поскольку этические оценки — это область мнений. Увидеть авторские оценки в этих видах — значит обнаружить его ценностные полюса.

Зримость литературных образов имеет оценочный характер. Это отражено и в названии самой работы «Аксиологические и рецептивные аспекты визуального в литературе». Оценочность предполагает систему умозрительно-наглядных противопоставлений в самом интерьере, пейзаже, потрете героя. Эта мысль перекликается с высказыванием Л. Ю. Фуксона: «оценка не запечатлена непосредственно в самом слове, а опосредована образом. В отличие от высказанной («безобразной»), она обнаруживается не в тексте, а в мире художественного произведения» [Там же. С. 194]. Проблема самого исследования связана с тем, что образ художественного мира (авторская оценка жизни) даётся читателю в умозрительном (визуальном) созерцании.

А. М. Павлов в диссертации «Проблема читателя в эстетике литературного модернизма: креативно-рецептивные аспекты лекционного дискурса В. Набокова»48 указывает на значимое для нашей работы обстоятельство оформленности мира произведения зрением читателя: «Автор и читатель становятся как бы на одну точку видения. Читатель в этой точке перестаёт быть субъектом биографическим, а становится «эстетически деятельным субъектом» (М.