Приключения Тома Сойера (современная интерпретация) - Влада Олейник Страница 9

Том теребил пуговицу и тупо смотрел на судью. Он покраснел и опустил глаза. Сердце Мистера Волтерса упало, как и его. Он сказал самому себе, что мальчишка не может ответить на такой вопрос, так зачем же судья его задаёт. Но всё же он счёл долгом вмешаться:

— Отвечай джентльмену, Том, не бойся.

Том всё ещё молча стоял.

— Мне-то ты ответишь, — сказала леди, — первых двух апостолов зовут…

— Давид и Голиаф!

Опустим завесу жалости происходящего дальше.

Глава 5

Около половины одиннадцатого зазвонил надтреснутый колокол маленькой церкви, и прихожане стали собираться на утреннюю проповедь. Ученики воскресной школы разошлись по сторонам церкви и уселись рядом со своими родителями, чтобы всё время быть надзором. Пришла тётушка Полли, рядом с ней сели Том, Сид, Мэри. Том посадили рядом с проходом, подальше от открытого окна, чтобы не отвлекаться на соблазнительные летние зрелища. Проходы были заполнены толпой людей: престарелый бедняк почтмейстер, который видел когда-то лучшие дни; мэр и его жена, поскольку среди прочих излишеств в городке был и мэр; вот мировой судья; вдова Дуглас, красивая, нарядная женщина лет сорока с добрым сердцем и состоятельная, её дом на холме был единственным дворцом во всём городишке, к тому же самый гостеприимный, где проходили самые роскошные мероприятия, подобным в Санкт-Петербурге; сгорбленный и почтенный майор Уорд с супругой; адвокат Риверсон, новая важная залётная знаменитость; дальше местная красавица в толпе девиц, разбивательниц сердец, одетых в батисты и ленты; за ними собрались юные клерки города, они стоят в притворе, посасывая свои трости, напомаженные обаятели прекрасного пола, пока последняя девушка не прошла их строй; последним заходит примерный мальчик, Вилли Мафферсон со своей матушкой, охраняя её, словно она хрустальная. Он всегда сопровождает её в церковь, тем самым заслуживая восхищения у пожилых дам. Все мальчишки ненавидят его, потому что он такой хорошенький. По мимо этого, он постоянно “тычит” своим благонравием. Его белый носовой платочек всегда торчит из кармана по воскресеньям, как и сейчас. У Тома никогда не было носового платка, и он считал, что мальчики, у которых он есть — позеры.

Когда вся церковь наполнялась народом, колокол прозвонил ещё раз, чтобы предупредить отставших и запоздавших, и в церкви воцарилась тишина, нарушаемая шёпотом и хихиканьем певчих. Они всегда хихикают и перешёптываются во время церковной службы. В одной церкви я видел певчих, которые вели себя более непристойно, но я не помню, где это было. Это было много лет назад, так что еле-еле могу вспомнить об этом хоть что-то, но мне кажется, это было в другой стране.

Священник назвал гимн и прочёл его с наслаждением, в своеобразном стиле, который очень нравился в этом краю страны. Он начинал с средних нот и поднимался наверх, пока не достиг до известной высоты, сделал сильное ударение на верхнем слове, а затем слетел вниз, словно с трамплина:

Найду ли путь на небеса, где радость, мир, любовь,

Пока другие бьются здесь в борьбе, где льётся кровь?

Он считался первоклассным чтецом. На церковных собраниях его всегда просили прочитать стихи; и когда он заканчивал, все дамы воздевали руки к небу и беспомощно роняли на коленки, закатывали свои глаза и трясли головами, как бы желая сказать: “Никакие слова способны описать, это потрясающе, СЛИШКОМ прекрасное для нашей смертной земли!”

Когда гимн был спет, достопочтенный мистер Спрэг превратился в листок местных объявлений, зачитывал “уведомления” о заседаниях, собраниях и тому подобных, пока не стало казаться, что список дотянется до Страшного суда, — нелепый обычай, который сохранился в Америке, даже в городах, совершенно не нужный, поскольку издаётся уйма всевозможных газет. Часто чем меньше оснований у традиционного обычая, тем тяжелее от него избавиться.

Затем священник прочитал молитву. То была хорошая молитва, великодушная, не брезгавшая никакими мелочами: в ней содержалась молитва за церковь; и о маленьких детях этой церкви; за другие церкви в этом городке; за сам городок; за округ; за штат; за чиновниках штата и Соединённых Штатах; за церквей Соединённых Штатов; за Конгресс; за президента; за членах правительства; за бедных моряков, претерпевающих жестокие бури; за миллионы угнетённых, стонущих под игом европейских монархов и восточного деспотизма; за тех, кто имеет свет и благую весть, но при этом не имеет ни глаз, чтобы видеть, ни ушей, чтобы слышать; за язычников далёких морских островов; заканчивалась она всё это горячей мольбой, чтобы слова, которые собирался произнести священник, дошли до всевышнего и были подобны зерну, упавшему на плодородную почву, и принесли обильную и добрую жатву. Аминь.

Послышался шорох платьев, прихожане, стоявшие во время молитвы, снова уселись. Мальчик, о котором повествуется в этой книге, не проникся молитвой, он только терпел её, насколько у него хватает сил. Ему не сиделось на месте: он не вникал в содержание молитвы, а только подсчитывал пункты, какие были упомянуты в ней, с целью того, что ему не нужно было прислушиваться, так как он давно уже привык к этой знакомой дороге, что существовала непрерывном маршрутом священника. По этой причине ухо его воспринимало незначительное изменение, и вся его натура противилась, надбавки казались ему чем-то сомнительным и безбожным. Во время богослужения на спинку передней скамьи присела муха, и обескуражила его дух, спокойно потирая лапки одну об другую; она охватила ими голову и взялась растирать с такого рода энергией, что шейка растянулась в ниточку и сделалась заметной, а головка, казалось бы, вот-вот отлетит от тела; задними лапками она очищала себе крылышки и приглаживала их, словно оборка фрака; да, и в целом промышляла своим туалетом так спокойно и медленно, точно знала, что может осуществлять это абсолютно безопасно. Да, и на самом деле, так и было, потому что несмотря на то, что у Тома чесались руки схватить её, он никак не отваживался на это во время молитвы, так как был убеждён, что таким образом он погубит свою душу навеки веков. Однако при завершающих словах, рука его начала извиваться и приближаться; и как только раздалось “Аминь”, муха стала пленницей. Но тётя заметила и велела отпустить её.

Священник произнёс цитату из Библии и монотонным гудящим голосом начал проповедь, до того скучную, что многие стали клевать носами, и всё же это был спор, который касался безграничного огня и серы и сократил число предопределённых избранных до такой маленькой компании,