Нина Дашевская - Я не тормоз

Нина Дашевская

Я не тормоз

— Игнат, ешь медленно! Жуй, Игнат! У тебя тридцать два зуба для этого!

— Двадать восемь, — говорю я. Правда двадцать восемь, я считал.

Я и сам себе говорю — ешь медленнее! Потому что съел и сидишь, а остальные ещё жуют.

Если один дома, то нормально, поел и пошёл. А если люди? Сидишь, а они едят, едят…

Тогда достаёшь телефон, потому что скучно же смотреть, как другие едят! Папа меня страшно ругает за телефон этот. Но он редко дома бывает.

А в школе я стараюсь есть один.

Но тут у маминой подруги Жени был день рожденья, и она нас с Лёвкой тоже взяла. И вот тут я говорил себе: ешь медленнее! Но не получалось меленно, вкусно ведь! А Женя эта мамина всё говорила — а, ты уже всё съел! Растущий организм! Я тебе ещё положу!

Я отбрыкивался, а она всё равно. А потом ещё торт!

В общем, я объелся, как никогда в жизни. Там один дядька за столом смешное рассказывал, а я даже смеяться не мог!

Никогда в жизни не буду столько есть. Люди в некоторых странах вон голодают, а я продукты перевожу…

Левой, правой. Самое лучшее на свете — ролики эти. На них у меня голова проветривается. Лечу, рассекаю… Воздух свистит, я чувствую его, воздух. Только не наушники, это не люблю: тогда я теряю окружающий мир, и страшно. И потом, отвлекает.

Наушники я люблю дома. Будто отгородился ото всех и сидишь один со своей музыкой.

А на улице не люблю уши затыкать. Я люблю город слышать. Я его люблю, город свой. На роликах очень круто по нему: левой, правой! Если бы только машин поменьше. Я читал, в Стокгольме так: машин мало, и все на велосипедах.

Но велосипед у нас негде хранить. И поднимать неудобно на девятый этаж. А самокат или ролики — пожалуйста.

Я решаю обычно так: если мне потом в метро, то лучше самокат. Если же можно без метро, то ролики проще. Быстрее. Но это если лестниц нет на пути. Вообще можно будет исследовать, что лучше. Самокат vs ролики. Когда-нибудь займусь. В школе можно, там часто времени полно. Если не забуду.

— К доске пойдёт Зайцев, — все вокруг тихонько хихикают. Ну и что, и что. Сколько уже можно, надоело.

Иду к доске, решаю задачу эту. Простая.

— Игнат, куда ты торопишься? На поезд опаздываешь?

— Я не тороплюсь, — пожимаю я плечом, — я как всегда…

В общем, пропустил я действие. Ну и что; ответ-то правильный. Я в голове уже потому что сосчитал и забыл записать. Руки у меня не успевают за головой.

— Ладно, — говорит она, — пять с минусом. Хотя вообще это ошибка.

— Ответ же правильный, — говорю.

— Решение тоже имеет значение. Мне нужно видеть, как ты мыслишь.

Ещё чего. Чтобы кто-то видел… Мои мысли — моё личное дело, нечего…

— Ой, Игнат, а почему тебя в журнале нет?

— Потому что я не Зайцев, а Волков, — говорю в стотысячный раз. Никогда не запомнят, я уже не поправляю. Иду на своё место и задеваю ведро; оттуда вываливается швабра и лупит меня по голове.

Опять.

Это мои грабли, швабра эта.

— Зайцев! Тебе самому не надоело в классе клоуном быть?!

— Я Волков, — говорю я.

Вот скажите, это такие похожие фамилии, да? Заяц и Волк — это совсем-совсем одинаковые звери. Да? Или мне не подходит фамилия Волков?!

Может, если бы я был брюнетом, меня не звали бы Зайцевым. А так — волосы жёлтые. Дурацкий цвет, как у Иванушки-дурачка. Жёлтые и торчат. Первый день голову помоешь — нормально; а на второй — уже будто сто лет не мыл. Я пробовал стричься коротко, вышел ужас. Будто один нос на лице торчит, причём на чужом каком-то лице. Лучше уж так, как есть: отросли и нормально вроде, лицо не очень видно. Но зайцы же белые! Или серые, русаки там. Разве бывают такие жёлтые?

Или у меня лицо травоядное, не хищное? Лицо как лицо. Ну, не хищное. Но причём тут зайцы!

Обидно, в конце концов. Никакой я им не Зайцев.

И ещё имя: Игнат. Нормальные люди родители вообще, нет?…

Ну, это папа назвал. В честь друга, который погиб. Папа, наверное, хотел, чтобы я был на того Игната похож. А я не похож. И что мне теперь?… Виноват я, да? Знаете, как меня бабушка зовёт? Ну, как думаете?…

Натик.

Ноу комментс.

Хотя, с другой стороны — хорошо, что папиного друга звали не Сигизмунд, например. И очень плохо, что он погиб. Он, конечно, был очень хороший. И его имя осталось бы при нём, а мне бы досталось Лёвкино.

А вот Лёва. Я же им говорил, что так нельзя: Лев Волков. Зоопарк какой-то! Но они разве послушают… Мама всю жизнь, оказывается, хотела, чтобы сын Лёвка, Лёвушка. И не виновата она, что папа Волков оказался.

— Есть же Лев Лосев, — сказал тогда папа. — И Волков же — это не Зайцев. Если бы Зайцев, тогда глупо: заяц и лев. А волк что; вполне самостоятельный зверь.

И он туда же. Его-то, кстати, никогда в жизни Зайцевым не называли, никто.

Ладно, хватит об этом, погнали дальше, а то опоздаю.

Хочу обогнать и не могу. Время останавливается. Я еду на этом эскалаторе сто лет. За это время у меня выросла борода. Я прямо чувствую, как она лезет. Потом седеет…

Уф, спрыгиваю с эскалатора. Обгоняю эту с телефоном, тычет туда ногтями самими разноцветными, фу… И встанет же слева, не обгонишь; кому талдычат каждый день — стойте справа, проходите слева! Наконец, соскакиваю, ставлю самокат… И вижу: переднее колесо всё ещё крутится.

Вечный двигатель. Оно крутится сто лет, с того момента, как я вскочил на эскалатор.

Я всё-таки успел, чудом. Сменку не переодел, проскочил так, куртку бросил на решётку в гардеробе, так можно, когда опаздываешь. Сижу на литературе. Вдох — выдох, наполняю лёгкие воздухом. Фуууу. Успел. Бух. Сижу. Влетел секунду до звонка; то есть за секунду, ух, пропускаю предлоги, ещё будто бегу.

А разогнался, не могу остановиться. Прямо чувствую, как у меня там всё внутри: сердце колотится, кровь к ушам почему-то, зачем она сейчас ушам?! Горят, как фонари.

— Достааали учееебники, — бесконечно тянет Марго, надо же так медленно говорить! И всё стало так медленно… Я бы уже всё сделал давно! А так… Бесконечные 45 минут.

Время застывает, как асфальт. Вообще не двигается.

И я начинаю дёргаться. И сам понимаю, что дёргаюсь, как дурак, как псих. 45 минут неподвижного сидения для меня — невыносимо.

— Не вертись! — говорят мне. Да я и не верчусь вроде. Ноги затекли только.

Ручка падает. Почему ни у кого не падает, а у меня всегда? Тынь-тынь, ребрами стучит по парте, как поезд по шпалам; щёлк — и я ловлю. Медленно падает потому что.

Рёбра у ручки. И у меня рёбра. Об них сердце колотится, тук, тук. Двигаются рёбра, когда дышу. Там лёгкие внутри мягкие, рёбра их берегут, но и не дают вдохнуть глубже, мне бы глубже ещё… Наполнить лёгкие, расправить, как дирижабль… Я бы тогда полетел под потолок. Смешно. Рёбра жёсткости. Рёбра, бра, бррр. Слово само такое, как ручка стучит.

— Откры-ыли двадцать шесту-ую страни-ицу!

Открываю. Смотрю. И никак не могу понять, какое отношение имеют эти графики функций… А, черт, литература же! Другой учебник!

На обложке написано: «Литература». Я давно уже прочитал его, этот учебник, в первую неделю сентября. Всегда говорю себе — не читай! Что потом делать будешь?… Но всё равно прочитываю. Они чего-то говорят на уроке, обсуждают… Нет, я слушаю. Когда Тонька говорит, всегда интересно послушать. Правда, она давно уже не говорит, это я отключился. Литература. Хорошее слово, длинное.

Литр

Трата

Утрата

Талер

Алеут!

Отличное какое это «алеут», прямо горжусь.

Трёхбуквенные слова я не пишу. Это слишком легко. Потом, когда у меня наступит ступор, я могу их сразу все написать, есть алгоритм. А сейчас… 6 букв — это удача. Пока только одна «утрата» получилась.

О!

Раритет!

Проверил — точно, походит!

Йес!

— Волков, ты о чём сейчас таком думаешь, а?

Вот же, это я вслух заорал «Йес», что ли?!

— О литературе, Маргарита Павловна, — совершенно честно отвечаю я.

Потом ко мне Ященко подошёл, просил показать, во что я играю.

— Как ты без телефона играешь? У тебя гарнитура, что ли, какая стоит?

Неумный человек, не понимает, как без телефона можно играть!

Друзей у меня нет. Ну, можно сказать, я со всеми дружу; врагов у меня нет тоже. Но так, чтобы прямо друг — нет. Они все какие-то слишком медленные, не догоняют меня.

Рассказывают там чего-то… Я уже давно понял! А они объясняют, объясняют… так медленно! Они думают, я что, тупой?! Или вот в столовую мы идём. Если идти с кем-то, обязательно притащишься к середине перемены, и там будет очередь на километр. А если никого не ждать, то!

Они приходят, а я уже всё купил, и даже почти всё съел. Ненавижу тратить время на еду.

Ведь можно ещё кучу всего успеть!

Ай! Ууу, почему у меня всё падает!!! Хорошо, поймал стакан, не разбил. Всё в чае, какое-то свинство…