Астрид Линдгрен - Рони, дочь разбойника Страница 10

– Рони, тебе не пора домой?

Она с трудом подняла веки. Перед ней стоял Бирк.

– Там внизу я нашел твою лыжу. Вот удача, а то тебе отсюда и не выбраться.

И он воткнул ее лыжу в снег рядом с ней.

– Тебе помочь?

Тут Рони так громко и безудержно зарыдала, что ей самой стало стыдно, и она не смогла ему ответить. А когда Бирк наклонился к ней, чтобы вытащить ее из сугроба, она обхватила его шею обеими руками и зашептала в отчаянии:

– Никогда, слышишь, никогда больше не оставляй меня одну, прошу тебя…

Бирк улыбнулся:

– Хорошо, я всегда буду ходить за тобой, но только на расстоянии ремешка! А теперь отпусти меня и не реви так, а то я не соображу, как тебя высвободить…

Он снял лыжи и лег ничком рядом с ней. Затем сунул руку чуть ли не по плечо в снег и долго шарил там, а потом произошло чудо – Рони вытащила ногу. Теперь она была свободна!

Но лохматые тюхи снова рассердилась, а маленький тюхонок заорал благим матом.

– Разбудилаханцы малюткуханцы! Получиханцы пескомханцы в глазаханцы! Почемуханцы онаханцы такханцы поступаетханцы?

Рони все еще плакала, она никак не могла успокоиться. Бирк протянул ей лыжу:

– Говорят тебе, не реви, – сказал он. – А то до дому не дойдешь!

Рони глубоко вздохнула. Да, с ревом надо было кончать, это ясно. Она уже стояла на лыжах и проверяла, держут ли ее еще ноги.

– Попробую дойти, – сказала она. – Ты поедешь со мной?

– Поеду, – ответил Бирк.

Рони оттолкнулась и покатилась по склону, а Бирк помчался вслед за ней. И все время, пока она, с трудом передвигая лыжи, шла домой, он следовал за ней по пятам. Рони то и дело оборачивалась, проверяя, здесь ли он. Она так боялась, что он вдруг исчезнет и оставит ее одну. Но Бирк шел за ней на расстоянии ремешка до самой Волчьей Пасти. Там их пути расходились, он должен был повернуть назад, к башне Борки. Некоторое время они стояли молча, а снег все падал и падал. Рони никак не могла проститься с Бирком, расстаться с ним.

– Знаешь, Бирк, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты был моим братом.

Бирк улыбнулся:

– Я могу стать твоим братом, если ты этого хочешь, дочь разбойника.

– Да, хочу, – сказала она. – Но только зови меня Рони.

– Рони, сестра моя, – сказал Бирк и исчез в снежной мгле…

– Как долго ты сегодня гуляла в лесу, – сказал Маттис, когда Рони сидела у огня и грелась. – Хорошо провела время?

– Неплохо, – ответила Рони и протянула к огню свои озябшие пальцы.

6

В ту ночь намело столько снега, что даже Лысый Пер за всю свою долгую жизнь такого не видывал. Лишь вчетвером разбойникам удалось чуть-чуть приоткрыть тяжелые ворота, чтобы, с трудом протиснувшись в щель, разгрести снежный завал. Лысый Пер тоже высунул нос наружу и оглядел пустынную белую пелену, покрывшую все живое. Волчья Пасть оказалась как бы замурованной. Если эти чертовы снегопады не прекратятся, предупреждал Лысый Пер, то по нашей дороге раньше весны не проедешь.

– Эй, Фьосок, – крикнул он, – говорят, разгребать снег для тебя самое большое удовольствие. Обещаю, этой зимой ты всласть повеселишься.

Предсказания старика обычно сбывались, и на этот раз он не ошибся. Много дней и ночей подряд валил снег. Разбойники, проклиная все на свете, каждое утро разгребали новые сугробы, однако нечто приятное снегопад все же принес: незачем было день и ночь стоять в дозоре у Волчьей Пасти и на стене замка, у провала.

– Хотя Борка и глупее барана, – говорил Маттис, – но все же он не настолько глуп, чтобы затевать с нами схватку, когда снегу по горло.

И Маттис не был настолько глуп, поэтому все это время он почти не думал о Борке. Его сейчас тревожило совсем другое: Рони заболела, впервые в жизни. Наутро после того случая в лесу, когда она чуть не замерзла, девочка проснулась вся в жару и, к своему удивлению, почувствовала, что ей совсем не хочется вставать с постели.

– Что это с тобой! – воскликнул Маттис и опустился на колени у ее кровати. – Уж не захворала ли ты?

Он взял Ронину руку в свою и ужаснулся – такая она была горячая, да и все ее тело пылало. Его охватил страх. Он привык, что Рони всегда здоровая и веселая. А теперь его дочка, его любимица, лежала, запрокинув голову, и Маттис сразу понял, чем это кончится, что ей грозит. Конечно, он потеряет Рони, она умрет, он это чувствовал, и сердце его разрывалось.

Он не знал, куда себя деть. Он так страдал, что ему хотелось биться головой о стену и орать благим матом, но он боялся испугать бедную девочку, на это разума у него еще хватало. Поэтому он лишь положил руку на ее пышущий жаром лоб и пробормотал:

– Хорошо, что ты лежишь в тепле, детка! Когда болеешь, надо лежать в тепле…

Но Рони видела, что творится с отцом, и, хотя вся горела, попыталась его утешить:

– Успокойся, Маттис. Это все пустяки. Могло быть куда хуже.

«Да, могло быть куда хуже. Я могла пролежать всю зиму до весны под снегом», – думала Рони. Бедный Маттис! Она снова представила себе, как бы он горевал, если б она замерзла, и не смогла сдержать слез.

Маттис увидел это и решил, что Рони грустит оттого, что должна умереть такой юной.

– Детка моя, конечно, ты выздоровеешь, только не плачь, прошу тебя, – сказал он, с трудом подавляя горький вздох. – Ну, где мама? Куда она запропастилась? – крикнул он и, зарыдав, выскочил из зала.

В самом деле, почему здесь нет Ловисы с ее целебными травами? Ведь жизнь Рони висит на волоске. Он побежал в овчарню, но там ее не оказалось. Увидев Маттиса, овцы с голоду громко заблеяли, но вскоре им стало ясно, что от него ничего не дождешься. Вместо того чтобы задать им корму, он уперся лбом в поперечную балку и так горько плакал, что они разом замолкли, видимо, из сочувствия к нему.

Маттис плакал до тех пор, пока Ловиса, накормив кур и коз, не появилась в овчарне. Тогда он крикнул:

– Жена! Почему ты не заботишься о своем больном ребенке?

– Больной ребенок? У меня? – спокойно спросила Ловиса. – А я этого и не знала. Сейчас вот подкину веток овцам и тогда…

– Я сам подкину им веток, беги к Рони! – крикнул он и добавил шепотом: – Если она еще жива.

Он принес охапку сухих осиновых веток и кинул их овцам, а когда Ловиса ушла, стал им жаловаться:

– Вот вы, овцы, не знаете, что значит иметь ребеночка. И каково на душе, когда теряешь свою любимую маленькую овечку…

И тут он умолк, сообразив, что у всех овец этой весной были ягнята. И где они сейчас?… Превратились в жаркое!

Ловиса напоила дочку отваром из целебных трав, и уже три дня спустя Рони, на удивление и радость Маттиса, поднялась с постели. Она снова стала такой, как прежде, только, пожалуй, чуть более задумчивой. Она много думала те трое суток, что болела. Что теперь будет? Как Бирк? Брат у нее есть, но где и когда им видеться? Только тайно!… Никогда она не решится сказать Маттису, что разбойник из шайки Борки стал ее другом. Это все равно, что ударить его кулаком по темени, но только еще хуже. Его это убило бы или он пришел бы в такую ярость, в какую еще никогда не приходил. Ну почему ее отец ни в чем не знает удержу? Радовался ли он чему-нибудь, печалился ли, или просто злился, все свои чувства он проявлял так буйно, что их хватило бы на целую шайку разбойников.

Рони никогда не обманывала отца, она только не говорила того, что могло его огорчить или взбесить. Но что поделаешь, раз у нее появился брат, должна же она с ним видеться? Даже если для этого пришлось бы пробираться к нему тайком. Да разве куда-нибудь проберешься по такому снегу? В лес идти нельзя – Волчью Пасть совсем замело, а кроме того, Рони теперь все же немного побаивалась зимнего леса. С нее достаточно того, что случилось, во всяком случае, на ближайшее время.

А вьюги все выли вокруг замка. День ото дня росли сугробы, и наконец Рони поняла, что до весны ей Бирка не увидеть. Он был рядом, но так же недосягаем для нее, как если бы жил за тысячу миль отсюда.

И все из-за снега. С каждым днем Рони злилась на снег все больше и больше, да и разбойникам он уже донельзя надоел. По утрам они спорили, кому идти разгребать дорожку к роднику, который был примерно на полпути к Волчьей Пасти. Всякий день ее приходилось пробивать заново. Добраться до родника, когда вот так свистит ветер и снег режет глаза, было очень трудно, а тем более возвращаться назад с неподъемными, полными воды бадьями – ведь вода была нужна не только людям, но и скотине.

– Вы ленивы, как волы, – понукала Ловиса разбойников. – Вам бы только драться да разбойничать!

А разбойники и вправду тосковали по весне, когда снова придет разбойничья пора. И в томительном ожидании тепла они по-прежнему разгребали снег, стругали лыжи, чистили оружие, холили коней, а по вечерам, как всегда, дулись в кости, пели, сидя у камина, свои разбойничьи песни и плясали разбойничьи пляски.

Рони играла с ними, пела и плясала и не меньше разбойников тосковала по весне и весеннему лесу. Тогда она наконец снова увидит Бирка и спросит у него, в самом ли деле он хочет быть ей братом, как обещал тогда, в снегопад.