Сергей Иванов - Бывший Булка и его дочь Страница 10

— Лида… Я совершенно, Лида, не знаю, что ещё говорить. Лида!

Вот глупый. Нужно свидание назначать.

— Лида! Я, знаешь, совсем… отсохли оба полушария… Пойдём с тобой завтра куда-нибудь?.. В Зоопарк!

— В Зоопарк?!

— Ну а куда?

А правда — куда?.. Тем более, она не была в Зоопарке уже лет сто. Туда, считается, должны дети ходить. Ну и приезжие, конечно. Московский зоопарк якобы чуть не лучший в мире. Но сами москвичи туда редко забредают. Всё думаем: вот он, под боком. Когда захочу, тогда и схожу. Да так, глядишь, за всю жизнь и не соберёшься. Что-то такое пронеслось у неё в голове, когда-то от кого-то слышанное.

— Пойдём. Я согласна.

— Ты согласна, Лида?

— Ну согласна же! — она засмеялась.

Сева молчал. Может, уже всё? Нет, оказывается, было ещё не всё.

— Лида!

— Ну что, Сева?

— Лида! Только ты не обижайся. Ты когда-нибудь ещё мне скажешь то… что сказала?

— Да, — ответила она медленно.

— Лида! — Она услышала в трубке его дыхание. — Очень тебя прошу… Только ты не обращай внимания, что я дурак… Я исправимый… — Здесь бы надо засмеяться над его шуткой. Но она не засмеялась — ждала, что будет дальше. — Лида! Скажи это сейчас.

Она вздохнула глубоко:

— Я же говорю: да…

Потом она вела себя хорошо-хорошо: приняла душ, почистила зубы, сто раз провела по волосам щёткой, чтоб они лучше отдыхали и лучше росли. Потом в тепле, в ванной, надела ночную рубашку и, чувствуя всю свою необыкновенную вымытость и свежесть, отправилась спать.

Да не удержалась!

Пошла в родительскую комнату. Там в переднюю дверцу шкафа было вправлено большое старинное зеркало. Лида, как в далёком детстве когда-то, скинула тапочки, надела мамины летние босоножки из коробки, которые были теперь почти ей как раз. Но не стала, по давней детской своей манере, вертеться и кружиться. Она остановилась перед зеркалом и долго, будто с удивлением, рассматривала себя… Месяца два назад произошёл такой случай. Девочка из их класса, Наташа Перова, получила по истории двойку. А потом на следующем уроке — на геометрии, кажется, — ещё двойку. И расстроилась ужасно. В шестом классе уже не принято плакать из-за отметок. А Наташа даже не просто разревелась, а разрыдалась.

И Лида, которая в тот день дежурила, к ней подсела. Шла большая перемена, и в классе было пусто. Они даже не очень и дружат, но в таких случаях это ведь неважно. Лида её уговаривала, вернее, отвлекала всякими разговорами. Например, сказала к чему-то, что, мол, у тебя, Наташ, хорошая фигура (она гимнастка, и в классе её фигура — общепризнанный факт). А Наталья вдруг и говорит:

«Не-а, Лид. Спортом себе любая фигуру сделает. Это теперь не ценится! Теперь ценится всё старинное и естественное…»

«Я знаю, — сказала Лида. — А фигура здесь при чём?»

«Потому что нужно, чтоб ты родилась, а у тебя уже ноги стройные, лицо красивое, без всякой подделки, поняла? — И неожиданно добавила: — Вот как у тебя, например…»

Сейчас Лида смотрела на себя, всю с головы до ног уместившуюся в не очень уж большом мамином зеркале, и думала: чего во мне такого старинного?

Лида… Говорить, что она красавица, глупо. По-моему, лицо у неё довольно обычное. И я не понимаю, как у девочки в неполных тринадцать лет может быть какая-то особая стройность. Девочка и девочка. Хотя многие мальчишки, её сверстники, придерживаются на этот счёт иного мнения. Но у меня, видно, с ними «разные глаза». Жаль, конечно, что эту повесть пишет не тринадцатилетний мальчишка!

Да ведь тринадцатилетние повестей писать не умеют. А я не умею увидеть Лидину особую красоту. И никак нам не найти здесь золотую середину!

Всё же я, пожалуй, могу кое-что сказать о её внешности. Только без эпитетов. Я вам, говоря математически, экстраполирую (то есть дам несколько точек), а вы по ним сами стройте график (представляйте Лидину внешность).

Итак, у неё были светло-коричневые, так называемые ореховые глаза; не сказать, чтобы очень большие. Брови обычные, довольно густые, но не сросшиеся у переносицы, что, считалось бы, как известно, большим достоинством. Лоб из тех, про которые говорят «чистый». Уши маленькие. Этим, между нами, Лида гордилась и потому всегда старалась делать гладкие причёски.

Губы — довольно полные, щёки — скорее впалые, чем надутые. И скорее бледные, чем румяные.

Нос?.. Небольшой такой и с тою самой вздёрнутостью, которая якобы говорит о задорном характере.

Долгим взглядом Лида посмотрела в глаза себе. Сейчас при электрическом свете они были вовсе не ореховые, а значительно темнее.

«Здравствуй, Сева! — пошевелила она губами. — Севу позовите, пожалуйста».

Это было так всё странно, настолько всё вверх ногами. И между прочим, перепутано — не дай бог! Кое о чём Лида пока могла только догадываться. Она звонит, а трубку поднимает… Надя. Да, представьте себе, Надя! Вот горе-то какое!

«Севу позовите, пожалуйста…»

Почему-то именно в этот момент Лида почувствовала, что стоять здесь в одной тоненькой рубашке — дело довольно ненадёжное. От окна, за которым налит был крепкий январский мороз, здорово дуло. Да ещё после душа… Ноги Лидины и голые руки покрылись гусиной кожей и сразу стали какие-то синюшные, цыплячьи. Вот тебе и старинная красота!

Она влезла в тапочки, поскорей убрала мамины босоножки. И за этой коротенькой суетой немножко разогрелась — забыла те свои подводные, трудные мысли. Но уже больше не заглянула в зеркало ни разу!

Потушила свет и, прикрыв дверь в родительскую, по тёмной большой комнате (которую мама называла гостиной) прошла в свою, тоже тёмную. Залезла под одеяло, полежала минутку и, окончательно согревшись, повернулась на спину, руки за голову — любимая её поза, когда не надо сию минуту засыпать, а можно подумать. Да и не только одной её, верно?

Будто целый век прошёл с тех пор, как она вылезла из лифта и, сделав пять решительных шагов, надавила кнопку звонка у чёрной кожаной двери с цифрой «127».

Телебомкнул современный электрический колокольчик — такой современный и такой сидящий при каждой двери, что уже просто невозможно: у всех, буквально у всех такие. Об этом Лида подумала с некоторым удивлением, потому что у Нади всё должно быть особенное.

Потом-то она поняла, что дело объяснялось очень просто. У Старобогатовых в семье рукодельных людей нету (как, например, Лидин батянька), поэтому, что слесари поставят, на том и спасибо…

Дверь ей открыл какой-то мальчишка. От волнения Лида почти не рассмотрела его. Как потом оказалось, это был Сева.

Она вообще-то знала, что у Нади есть брат-сват. Ну да что ей было до него за дело, когда она шла к Наде, и думала только о Наде, и любила одну только Надю. В тот момент.

Мальчишка включил в прихожей свет и довольно ловко, но в то же время без всяких штучек помог Лиде снять пальто.

Лида обернулась и впервые увидела лицо этого мальчишки.

Нет, неправильно!

И впервые увидела лицо Севы.

Она и тогда и сейчас не могла сказать, красивый он или нет. Она только один раз посмотрела ему в глаза — и всё!

А что это «всё»?

В какой-то сказочной пьесе по телевизору были принцесса и, кажется, простой музыкант. И там один из друзей этого музыканта говорит: «Они, как увидали друг друга, так и влюбились». А другой, который, что называется «без понятия», спрашивает: «Что? Любовь с первого взгляда?» А этот первый удивился: «Разве другая бывает?»

Наверное, это неправда, наверное, это просто сказки. Но никаких других объяснений у Лиды не было.

Сева отошёл в сторону, чтоб не мешать ей, пока она распустит и причешет свой хвостик. А Лида от волнения с треском драла волосы, хотя сейчас их вовсе не надо было расчёсывать сильно. Просто немного распушить — и достаточно.

Наконец он повернул свою насмешливую изучающую физиономию. И Лида сразу подобралась.

— Ну? Готовы?

Лида с довольно стандартной небрежностью хмыкнула в ответ.

И тут же пожалела, чуть ли не испугалась, что он примет её за самую обычную девчонку. Теперь, когда кто с кем знакомится, не говорят по-человечески, а обязательно острят, или хохмят, или хмыкают… Острить и держаться так, знаете ли, небрежненько теперь все научились. Считается: будешь острить, уж за дуру не примут. Но всё это, между прочим, чушь.

И Лида, чтобы загладить свою невидимую вину, улыбнулась ему, потому что никаких слов, подходящих для такого положения, она не знала. Да и вряд ли эти слова существуют вообще!

У Севы в глазах, показалось ей, что-то мелькнуло. Но тут же он продолжил остряковскую программу знакомства. Он вообще, как потом заметила Лида, удивительно мог меняться.

— Пррашу! — сказал он голосом телевизионного официанта, сделал приставной шаг, будто в балете, и распахнул дверь.