Валентина Чаплина - Голубая ниточка на карте Страница 11

Зина Вольтовна во время Шуриного «купанья» была в соседней деревне, где, как ей сказали, был промтоварный магазин. Когда она, вернувшись, обо всём узнала, то расхохоталась на всю каюту. Сказала, что не верит. И обозвала Шура «артистом». А Фанера как взовьётся! Как крикнет: «Если б ты своё брильянтовое кольцо потеряла, то сама бросилась бы топиться. И другим поверила бы, если б из-за вещей! А из-за любви тебе смешно, потому что ты до этого не доросла!»

— Так и сказала?

— Ага! Прямо рявкнула!

— Слушай, а наша Фанера, оказывается, ничо-о… Соображает, — удивился Шур, но тут же понял вдруг: — Это она знаешь почему стала соображать?

— Почему?

— Из-за Веснушки! Точно!

Ромке Шур сказал, что поскользнулся и случайно бухнулся в воду. Тот поверил. А Лилия с улыбочкой:

— В кого это ты смертельно влюбился на теплоходе?

— Ни в кого, — только и смог выдавить Шур.

А она посмотрела ему в глаза длинным-длинным взглядом, от которого Шур стал медленно и прочно краснеть. Будто был в чём-то виноват. А в чём? Да совершенно ни в чём.

— Ой, Ромка, у тебя кровь!

— Где?

— На шее.

Оба мальчишки стояли на верхней палубе. Роман провёл рукой по шее, посмотрел на ладонь.

— А-а, чепухня! Почти перестала. А знаешь, как капала!

— Отчего?

— Дак, понимаешь… Иду по берегу, впереди девчонка, и у неё из-под мышки висит хвост.

— Какой хвост?

— Рыжий. Симпатичный такой хвост. Ну, я же нормальный человек, я, конечно, подошёл и дёрнул. А она ка-ак кинется! Как сумасшедшая!

— Кто? Девчонка?

— Какая девчонка? Кошка! Это же был кошкин хвост. Она сначала на девчонку кинулась, потом на меня. И кричит «ма-ама-а!»

— Кто? Кошка?

— Какая кошка? Девчонка!

— Не цапай грязными лапами. Тебе в медпункт надо.

— Не пойду я. Там йодом намажут.

— Конечно, намажут. Будешь знать, как хвосты дёргать. Айда!

— Сказал, не пойду.

— Тогда к Елене Иванне. Она всех лечит. У неё целый мешок лекарств.

Шур знал, что бабушка Лилии всё время сидит в каюте и довязывает «Летучую мышь». Подбежал к окошку, оно наполовину открыто. Стукнул в стекло. Но вместо Елены Ивановны на стук высунулись две девчачьих головы. Лилина и Фанерина. Обе то ли испуганные, то ли просто взволнованные. Непонятно. Глаза у них какие-то растопыренные.

Девчонки переглянулись и молча исчезли.

— Чего это у них не глаза, а растопыры какие-то?

Шур всё понял.

— Они ж ресницы накрасили. К концерту готовятся.

— А-а… Точно. Сегодня встреча с ветеранами. Э-э, вы, а где Елена Иванна? — теперь уже Ромка постучал в стекло.

Девчонки больше не показывались.

— Вы что, оглохли? Где бабушка? А? Из меня, может, половина крови вытекла!

Шур прыснул.

Четыре растопыренных глаза опять замаячили в окне.

— Видите, рана?

— Пострадал на кошачьем фронте, — добавил Шур.

Лилия кинула на него свой растопыренный взгляд, и вдруг он, этот взгляд, стал жёстким, колким и злым.

— Я не знаю, где бааб и… знать не хочу. Больше у меня про неё не спрашивайте.

И опять обе скрылись.

Мальчишки не знали, что и думать. Молча присели на стулья возле окна. На Шурином носу сидели его запасные очки, которые всё время съезжали с переносицы вниз и их то и дело приходилось водворять на место. А они имели упрямый характер. И опять съезжали на кончик носа.

Ребята слышали, как девчонки шепчутся в каюте, но что именно говорят, разобрать не могли.

«Что я ей сделал плохого? Почему она на меня так посмотрела? — не мог понять расстроившийся Шур. — Да нет, это она, наверно, не на меня… на бабушку. Видно, за что-то на неё обиделась. За что можно на такого человека?» — Шур опять подтолкнул очки на переносицу.

И вдруг за спиной у мальчишек в каюте прямо взвизг девчачий:

— Я тебе этого не прощу! Так подвела меня! А говоришь, что любишь! Куда исчезла? Скоро концерт, кофта недовязана, — это Лилиным голосом.

А Фанериным:

— Елена Иванна, уже через час собрание.

Ребята поняли, что в каюту вошла бабушка. А Фанерин голос продолжал:

— Вам тут немножко осталось. Только воротничок закончить… Может быть, вы…

Лилин властно перебивает:

— Чтобы ты до концерта, пока идёт собрание, всё успела доделать! В перерыв я прибегу, переоденусь. Слышишь?

А бабушка молчит, будто её нет в каюте.

— Ты слышишь, что я сказала?

А в ответ — тишина. Шур не может узнать Лилиного голоса. Высокий, с неприятным металлическим оттенком. Словно это говорит кто-то другой, а не она. «Конечно, столько ждала „Летучую мышь“, и вдруг бабушка не успела». Он мысленно оправдывает Лилию.

А Ромка как брякнет над ухом:

— Она псих, что ли, эта Лилька ненормальная? Разве можно так с бабушкой? Ишь приказывает, начальник в юбке! Вот ка-ак наподдам ей!

А сам сидит и рукой оцарапанную шею мусолит.

Но почему бабушка до сих пор молчит? Непонятно. Лилию это озадачивает. Ведь старушка должна сразу же все дела бросить и схватиться за спицы. «Да, да, Лилечка, прости, что не довязала. Я успею, я всё-всё доделаю, как тебе хочется». А она молча полезла в шкафчик, где висят вещи, и что-то там никак не может снять с вешалки, забитой Лилиными нарядами. И руки у неё почему-то дрожат.

— Что ты там с вешалкой возишься? Время же идёт! Ты меня слышишь, бааб?

— Не глухая, — тихо и с виду вроде бы спокойно, наконец, произносит Елена Ивановна.

— Ты чего так орёшь? — дёргает Лилию за рукав Фанера.

И опять спокойный голос бабушки.

— Наверно, довязать не успею. Я тебе белую гипюровую кофту выгладила.

— У неё же фасон допотопный! — взвизгнула Лилия. — Зачем ты её в чемодан положила?!

Бабушка снова замолчала. А Фанера:

— Шикарная кофта! Тебе идёт! Надевай.

— Не модная же! Узкий рукав.

И тут Ромка не выдержал. Подскочил со стула, как на пружине, и чуть не наполовину всунулся в каюту:

— Ты что, на конкурс красоты идёшь, да? Или у нас дом моделей? Кому нужны твои рукава? Хоть оторви оба! Лишь бы хорошо играла… Здрасьте, Елена Иванна.

Лилия подбежала к окошку и стала выталкивать Ромку.

— Уходи из окна! Кто тебя звал?

А Елена Ивановна, глянув на мальчишку, бросила вешалку с платьями на диван.

— Что у тебя на шее? Ох!.. Ах!.. Надо промыть, помазать, перевязать. Заходи сейчас же в каюту.

А Лилия совсем расфырчалась:

— У нас что, медпункт? Пусть к судовому врачу идёт. И так времени мало до концерта.

А бабушка будто не слышит её слов и Ромке:

— Беги скорей к нам, говорю.

— Что я, ненормальный, в обход бежать? Р-раз и тут же влез через окно.

— Ого-го, сколько у вас места лишнего. Тут десять человек могут жить.

А бабушка уже в своём мешке с лекарствами роется.

— Ой, только йодом не надо, Елена Иванна. А?

Лилия смотрит на него злыми-презлыми накрашенными глазами.

«Что бы ей такое ввернуть», — мучительно думает Ромка и вдруг выпаливает:

— А у тебя правый глаз длиннее левого. Умора.

Лилия сразу не нашла, что ответить, только показала ему язык и бросилась к зеркалу. Фанера за ней. И зашептались за шторкой, которая отделяла часть каюты, где стояли две кровати.

Глава 12. Мы ждём вас, товарищ Осипова

В кинозале стулья надо было занимать заранее. Желающих посмотреть кинофильм или концерт всегда было больше, чем мест. А сегодня не просто концерт. Сегодня будут чествовать ветеранов войны, и они, ветераны, должны вспомнить войну и рассказать какие-нибудь эпизоды из своей военной нелёгкой жизни.

Ромка с забинтованной шеей сидит в четвёртом ряду и очень активно сторожит два пустых стула. Для Никнитича и Шура. А на стулья всё время садятся. Ромке приходится выдерживать град упрёков. Но язык у него подвешен здорово, и он умело отпихивается словами от множества претендентов на свободные места.

— Шу-ур, иди скорей, я больше не могу!

Шур и Никита Никитич с трудом продрались через толпу у двери и, наконец, заняли места.

— Невозможные люди! — возмущается Ромка, — садятся и садятся.

— Сам такой же, — буркнул Шур.

На стульях было тесно. И справа и слева тебя стискивали людские плечи и бока. Но Шур этого не чувствовал. Он чувствовал сейчас только свою спину. За ними в пятом ряду сидели Лилия и Фанера. Лилия как раз за Шуром. Ему казалось, что он слышит её дыхание. И не только спиной, но и шеей, затылком, даже макушкой.

Никита Никитич обернулся:

— Какая ты нарядная.

Лилия передёрнула плечами, обтянутыми белой гипюровой кофтой, и ничего не ответила. Лицо у неё недовольное.

Елены Ивановны с ними не было. «Довязывает, — подумал Шур. — Уговорила-таки. Такая кого хочешь уговорит. Зачем она только злится? Это ей не идёт. Совсем не идёт».

— Внимание, товарищи, начинаем нашу встречу. Прошу тишины.