Борис Азбукин - Пять Колодезей Страница 11

Степа тем временем отпустил голову мартына и попытался быстрым движением пальцев сбросить петлю. Но как только он немного расширил ее, мартын изловчился и ударил клювом в ладонь. Степа еще раз попробовал снять петлю, по птица укусила его за палец и начала биться, норовя вырваться из рук.

Неожиданно над самым ухом раздался сердитый голос:

— Брось птицу! Что она тебе сделала? Брось сейчас же!

Бросить чайку, которая досталась ему с таким трудом? Ну уж нет, дудки!

Резким движением Степа повернулся. Перед ним стоял колхозный пастух, дед Михей. Это был сухонький, невысокого роста беззубый старичок в побуревшей от солнца и пыли соломенной шляпе, с торчащей клином бородкой. Маленькие серые глазки его буравчиками сверлили Степу, а борода от сердито поджатой нижней губы угрожающе поднялась и нацелилась в Степино лицо.

— Зачем тебе мартын, душегуб ты этакий? Сейчас же выпускай его! Кто ж такую хозяйственную птицу губит? Брось, а не то уши пообрываю! — Дед Михей угрожающе поднял палку.

Старик был разгневан, но он не казался Степе злым и страшным. Наоборот, что-то смешное и доброе чудилась в его лице, в его острой козлиной бородке. «Такой бить не будет», — подумал Степа, однако из предосторожности попятился подальше от палки.

— Я и не собираюсь его убивать. Я его скоро выпущу, — попытался объяснить он.

— Дедушка! Не трогайте Степу! — крикнула подбежавшая на выручку Любаша. Бык наконец отошел, и девочка выскользнула из-под лодки.

— А, это ты, Любашка? И ты, значит, с ним озоруешь тута? Так, та-а-ак…

— Да нет! Мы только кольцо на лапку наденем и сейчас же выпустим чайку.

Старик успокоился:

— А я думал, что Степан такой же душегуб, как ваш Федька Хлыст. Страсть сколько он тут весной гнезд поразорил! Просто живодер какой-то… Да ты петлю-то, петлю сыми, а то совсем удушишь его, — заворчал старик на Степу.

Все подошли к байде. Любаша вытащила корзину с птицей и поставила ее сверху на дно лодки.

— Ну, давай, что ли, я помогу. Не справиться вам самим, — сказал дед и, заметив на Степиных руках ссадины, усмехнулся в бороду: — Птичка-невеличка, а кусается больно?

— Ой, Степа! И как же он тебя исщипал! — ужаснулась Любаша. — Сейчас же нужно перевязать, а то заражение будет.

Любаша уже готова была бежать домой за бинтами и йодом.

— Погоди, торопыга, — остановил ее дед. — Водичкой морской обмоет, враз все и заживет.

Дед Михей чуть раздвинул петлю на шее чайки, но снять не мог — проволочка скрутилась и запуталась. Степа и Любаша следили за его узловатыми пальцами.

— А ты небось думаешь, что твой хохотун этим морем живет? — Старик посмотрел на Степу добрыми, смешливыми глазами.

— А как же? Конечно, морем. Это ж чайка.

— Нет, брат. За рыбкой-то он сюда прилетает полакомиться, а настоящая еда его там, в степи. Эта птица — самый первый охранитель нашего урожая. Ну, что рот-то разинул? Не веришь? Вон та, черноголовая, гуртовичок, что в корзинке, та гусениц, личинок всяких и жучков-кузек целыми тыщами изничтожает. А твой хохотун все боле мышами и сусликами пробавляется.

— За сусликами же орлы охотятся, — недоверчиво заметил Степа.

— Где они, орлы-то? Их теперь тут — раз, два и обчелся. Главная сила супротив мыша и суслика нынче мартын, он за день десяток мышей слопает, да двух — трех сусликов изловит.

— А как же мартын справляется с сусликом? Суслик ведь большой, с белку, а мартын сам с курицу.

— Ты сам-то как мартына взял? Хитростью небось, так ведь?

— Так!

— Ну, и он берет хитростью, — улыбнулся дед Михей, обнажая беззубые десны. — Он, хитрюга, с налету долбанет клювом суслика и, пока тот еще не очухался, цоп его и вместе с ним в воздух. Поднимется повыше, разожмет клюв, а суслик — бряк на землю! Бывает, раза три — четыре вот так вдарит его оземь, пока не убьет насмерть.

Дед Михей распутал наконец проволочку и снял петлю с шеи чайки.

— Ну, давай теперь я подержу, а ты кольцо надевай.

Степа охотно передал старику птицу. Но, прежде чем приступить к кольцеванию, он стащил с себя мокрую рубашку, снял штаны и, отжав из них воду, расстелил сушить на байде. Только теперь, когда он остался в одних трусах и солнце облило горячими потоками тепла похолодевшее тело, он почувствовал, что продрог.

Пока надевали кольцо на ножку мартына, старик добродушно ворчал на Степу и поучал:

— Выше, выше ставь. Вот так, так.

Тем временем Любаша освободила от сетки черноголовую чайку и развязала ей ножки.

— Мы вместе, сразу выпустим, правда? — спросила она, умоляюще глядя на Степу. — Ты большую, а я эту, да?

— Ладно, — согласился Степа.

Наконец оба кольца были закреплены. Степа взял большого мартына, а Любаша — маленькую черноголовую чайку.

— Ну, мальцы, теперь действуйте по моей указке. — Дед Михей лукаво сощурил глаза и поднял свою палку. — Ну, считаю: раз, два, три! — И он взмахнул палкой.

Любаша и Степа подбросили птиц и с горящими глазами следили за их полетом. Черноголовка быстро замахала крыльями и стрелой понеслась вначале над берегом, а потом круто свернула и, вскрикнув, взмыла над волнами. Большой мартын, почуяв свободу, сразу сильными взмахами поднялся наискось ввысь, сделал полкруга, точно прощаясь с берегом, и пошел прямо в море, оглашая воздух радостным хохотом.

Степа пронзительно свистнул и, сняв кепку, замахал ею над головой, Любаша в восторге била в ладоши, а дед Михей поднял голову и не спускал с птицы глаз до тех пор, пока она не скрылась где-то вдали, между зеленью волн и густой синью небес. Затем он присел на край байды, вынул из кармана пустой кисет и посмотрел на рассыпавшееся по берегу стадо.

Неприхотливые овцы уже напились солоноватой азовской воды. Спасаясь от жары, они тесно сбились в кучу и опустили головы к земле. Коровы, забредя в воду, отмахивались хвостами от наседавших оводов и скучно поглядывали на зеленые волны. Одни опускали головы и нехотя цедили сквозь зубы невкусную горьковатую воду. Другие, прикоснувшись к воде, поворачивали морды к пастуху, вытягивали шеи, и тогда по берегу разносилось надсадное мычание истомленной жаждой и зноем скотины. Старик, вздохнув, отвернулся. Казалось, между ним и животными все время происходил какой-то немой и не совсем приятный для него разговор.

Степа и Любаша складывали в корзину сетку и петли. Расставлять их вновь не имело смысла, так как коровы распугали всех чаек.

— А вон и еще охранители объявились. Гляди, гляди, Степан, что энти сейчас начнут вытворять! — Дед Михей кивнул в ту сторону, где сбились в кучу овцы.

Степа увидел, как стайка скворцов суетливо порхнула над берегом и опустилась на спины оцепеневших от зноя овец. Скворцы важно расхаживали по грязно-бурым мохнатым спинам и, посвистывая, что-то выклевывали в свалявшейся шерсти.

— Что они делают? — спросил Степа.

— Клещей выбирают, — пояснил пастух.

— Санобработкой занимаются, — усмехнулась Любаша.

— Ты не смейся! Он всех клещей дочиста выберет, что твой санитар.

Внимание Степы привлек один шустрый, непоседливый скворец. Он то и дело перепрыгивал с одной овцы на другую, затем отделился от стайки и уселся на темени рыжей коровы, которая стояла у воды и задумчиво жевала жвачку.

Радостно пискнув, он принялся долбить клювом между рогами, придвигаясь все ближе и ближе к правому уху. Раза два он поднимал голову, косился на байду и, свистнув, продолжал деловито поклевывать.

— Ишь, подлец, как чисто работает, — заметил дед Михей, вертя в руках кисет.

А корова от удовольствия вытянула морду и повернула голову боком, подставляя птице ухо. Сделав свое дело, скворец вновь уселся на темени и радостно свистнул. Степа, подражая, тоже свистнул. Птица повернула голову, удивленно посмотрела на него и вспорхнула.

— Зачем же ты его спугнул? — недовольно заметила Любаша.

— Видать, рассердился, — усмехнулся старик. — Умеешь, мол, свистать, так и свисти без меня.

Дед Михей засунул кисет в карман и, задрав бороденку, выглянул из-под шляпы. Солнце стояло почти над головой.

— Ну, мальцы, — сказал он, — вы забавляйтесь, а я, пока тут стадо побудет с подпаском, добегу до кооператива за табачком.

Неправильная карта

Любаша и Степа бежали у самой кромки воды по твердому, укатанному волнами песку. Песок был влажный, с лиловыми отливами и гладкий, как асфальт. Волна поминутно лижет его, покрывая кружевной пузырящейся пеной. Приятно шлепать босыми ногами по краю набежавшей волны и обдавать друг друга брызгами.

Берег был пуст. Там, где рыбаки тянули волокушу, теперь сушились сети и лежали свернутые в круги канаты.

Возле Митиного дома ребята увидели Марфу Андреевну. Она стояла, приставив козырьком руку к глазам, и смотрела на площадь, по которой, утопая в облаках пыли, мчалась грузовая машина. Когда грузовик подъехал ближе, Марфа Андреевна бросилась вперед и, раскинув руки, загородила дорогу.