Александра Ус - За лесом — Березовая Роща Страница 11

Незаметно день становится короче, раньше смеркается. Осень на пороге. Теперь можно подольше поспать в ночном, а то и послушать интересную историю. В ночном непременно разводят костер. Взрослые мужики усядутся вокруг него и курят цигарки из самосада. Ребята подбрасывают в огонь собранные в лесу ветки и хворост, любуются, как высоко в безветренный вечер искры летят в небо. Сначала здесь обсуждаются ежедневные житейские дела: говорят о товариществе взаимной помощи, о совместной обработке земли, о государственной помощи беднейшим крестьянам инвентарем и семенами, а потом припомнят, кто сколько коп ржи или пшеницы сжал, кто больше всех боровиков насобирал. Поговорят и о том, кто за кем ухаживает, кто на ком надумал жениться…

Василинка внимательно слушает нехитрые деревенские новости, а сама думает: вот если б Семен, у которого она в прошлом году служила, что-нибудь интересное рассказал. Он знает множество историй. И про Бездонное озеро тоже.

Спутанные кони еще не разбрелись далеко от костра, было хорошо слышно, как шелестит трава под их крепкими зубами. Постепенно все вокруг затихает, и Семен вступает в разговор.

— Жил-был в давние времена в наших местах богатый помещик. Белокаменный дворец его на том берегу озера возвышался. Крутого нрава был тот пан, за всякую мелочь приказывал бить плетьми. И очень охоч был до молодых девушек, ни одной не пропускал. Каждую молодую в свадебную ночь по его приказу насильно в панский дворец затаскивали. Лишь красавица Настя, когда пришли за ней панские слуги, сказала, что лучше в озере утопиться. Донесли об этом пану, но тот своего приказа не отменил. Настю за свадебным столом гайдуки панские схватили и приволокли в имение…

Где-то совсем близко проскакал стреноженный конь, и вновь все стихло.

Семен свернул новую цигарку, пошевелил палкой в костре, выкатил уголек и, наклонившись к нему, прикурил.

— А что дальше? — спросила Ликута.

— Что дальше — слушайте. Настя в белом платье застыла в панских покоях, словно окаменела. Коса расплелась, глаза огнем горят. Пан остолбенел: никогда еще не видел такой красавицы.

— Не подходи! — крикнула девушка. — Убью, как собаку!

Пан только и успел два шага ступить, как Настя изо всей силы ударила его ножом в грудь. Бросилась к дверям — заперты. Выпрыгнула в окно и — к воротам.

— Дяденька, родненький, выпусти на волю, — став на колени, молила Настя охранника. — Пожалей меня.

— Замучают меня, дочка, на конюшне…

А во дворце поднялся шум, суета, на крыльцо выбежали люди. Старый охранник поднял засов и выпустил Настю. Та полетела напрямик к озеру. Следом бежала панская стража, лаяли собаки.

— Лови ее, лови, вон она!..

Погоня приближалась с каждой минутой. И Настя с разбега бросилась в озеро. Только круги по воде пошли…

Семен рассказывал с такими подробностями, словно он все видел своими глазами.

— А еще сказывают, — продолжал Семен, — что Настя попала к русалкам, которые ночью выходят из озера и водят хороводы. Русалки окружили девушку и вместе с ней исчезли под водой. Говорят, что русалка-волшебница махнула рукой — и в мгновение озеро стало бездонным, а подступы к нему — зыбучими, болотистыми. С той поры в нем никто не купается.

Словно в полудреме, тлели головешки. Из глубокой задумчивости вывела всех звонкая, бодрая песня. Пели на том берегу, за озером, возле бывшего панского имения.

Смело мы в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это.

Пели коммунары.

Тучи сгущаются

Стадо неторопливо щиплет на болоте сочную зеленую осоку. Прильнув плечом к низкорослой сосенке, Василинка перебирает в памяти, что рассказывали взрослые в ночном. Правду говорил Василий: только вместе, только сообща можно одолеть нужду. Вот и на весеннем севе комитет помог бедноте, яровой клин засеяли весь, ни одна полоска не пустовала. Государство дало людям семена, чтобы не кланялись кулакам-богатеям. Это пришлось не по нраву Халимону с Лавреном.

— Чего вы слушаете его! — шипел Халимон. — Справным хозяином он никогда не был и не станет. Родился бобылем, таким и останется. То, что веками жило, не изменишь. Разбежится его товарищество, вот увидите!

Как ни хотелось Халимону с Лавреном полностью властвовать в деревне, новое все сильнее и сильнее пробивалось к жизни, овладевало мыслями сельчан.

Однажды Василий поздно задержался в сельсовете. Шел лесом, не чуя беды. И вдруг почти у самого поля кто-то ударил его колом по голове, перебил руку. Долго лежал Василий без сознания, пока не нашли его люди. Положили на подводу и привезли в деревню. А преступника так и не нашли. Около недели прожил милиционер в Березовой Роще, но так ничего и не узнал. Никто ничего не видел… Василинка очень жалела отчима, а помочь ничем не могла — она же батрачит.

Все лето отчим не мог взять в руки топор. Хорошо, что дядя Николай с сыновьями выручали на сенокосе. Мама с Тоней вязанками таскали из болота скошенную траву. Бабушка Анета лечила отчима травами, делала припарки из настоенного зелья, компрессы. Кажется, пошло на поправку.

Василий уже не считался чужаком, в их хате чаще стала бывать молодежь. Некоторые поговаривали, что привлекает их всех красавица Тоня. Может, оно и так? Но парни внимательно слушали и Василия. Волновала коммуна, что была за озером: государство дало коммунарам машины, работали там люди дружно и споро. И Василий повторял, что только в коммуне выход из бедноты и кабалы.

Порой такие разговоры кончались песнями. Пели про вербу и криниченьку, про казачку Галю. Наконец Василий заводил свою любимую:

Мы наш, мы новый мир построим,Кто был ничем, тот станет всем…

Встречи молодежи пришлись не по вкусу хозяевам мрачной Халимоновой хаты. В присутствии Василинки, а может, специально для того, чтобы пересказала отчиму, заводили разговор:

— Ишь, чего захотели: «…кто был ничем, тот станет всем», — хихикал Лаврен. — Голь перекатная ничем и останется.

— Правда твоя, сынок, — поддакивала Халимониха.

— На чужое добро зенки пялят, — изо всех сил грохал Лаврен кулаком по столу. — Пусть попробуют своим горбом нажить богатство!

— Уймись ты, Лавренка, — ласково просила жена. — Не только же своим горбом ты наживал.

— Молчи, дура! Не твое дело! — багровел от злости Лаврен. Он надолго запирался в кладовке с отцом, неизвестно о чем говорил, потом исчезал из дому на несколько дней. Где бывал, куда ездил, жене не рассказывал. Та сохла от подозрений и без конца ревела. Да еще старуха подзуживала, что завел, видать, на стороне зазнобу.

В одну длинную без конца и края ночь, когда Лаврена не было дома, жена заметила, как вдруг блеснуло и засветилось в хате окно. Набросила на плечи кожух, выскочила во двор и увидела, как над лесом пламенеет зарево. В деревне поднялся шум, крик, люди метались по улице, кто с ведром, кто с лопатой, а впереди всех с топором на плече бежал Василий. Пожар бушевал в бывшем панском имении — усадьбе коммунаров. Молодая хозяйка растолкала Василинку и велела бежать за всеми, посмотреть, что там делается.

Став друг возле друга, от пылающей усадьбы до колодца, люди по цепочке передавали из рук в руки ведра с водой. К ним присоединились и те, что прибежали из деревни. Василинка тоже, не чувствуя усталости, хватала тяжелые ведра и передавала их дальше.

А тем временем прожорливое пламя поглощало одно строение за другим. Во дворце провалилась крыша, посыпался потолок и стропила. Горели хлева и амбары, ревели коровы, ржали кони. Красные языки пламени подымались вверх, лизали каменные стены.

Голосили бабы, плакали и кричали перепуганные дети.

Как и от чего вспыхнули сразу все строения? Никто не знал. Несмотря на усилия людей, усадьба коммунаров догорала, как свечка. В отблеске пожара на отшибе чернела уцелевшая баня, сюда собирались женщины с детьми.

Опечаленные свалившейся на коммунаров бедой, возвращались сельчане домой. Где же теперь найдут приют погорельцы?

А в хате Халимона не горевали. Не сбросив свитки, молодой хозяин стоял у окна. Халимон бормотал, не скрывая радости:

— Я давно говорил дуракам, что лучше жить не скопом, а в одиночку, на хуторе. Тогда бы сгорела одна усадьба. А тут столько семей осталось без крыши над головой.

В тот же день словно нарочно Лаврен выкатил новехонькую красную, как жар, молотилку, купленную этой осенью, собрал своих должников и начал молотьбу. Сельчане с любопытством поглядывали, как на гумне у Халимона пара лошадей ходила по кругу и приводила в движение молотилку.

— Хватит всю осень по ночам цепами молотить, — приговаривал Лаврен. Слыхали ль вы, мама, — обращался он к старухе, — о такой стране — Америке? Там у зажиточного крестьянина машины и пашут, и сеют, и жнут, и молотят.