Александр Граевский - Поиски знаменитостей Страница 11

Сережка продолжал командовать:

— Сейчас будем бить по воротам левой ногой. Федька, ты первый.

Федька Крутиков не торопясь вышел вперед и стал против ворот метрах в десяти. Володя Ступин катнул мяч ему в ноги. Федька шагнул навстречу мячу, неуклюже замахнулся левой ногой и ударил. В ворота полетели комья земли, мяч же тихо откатился в сторону. Долго смеялись ребята. Еще больше смеху было, когда Федька даже в мяч нагой не попал и чуть не шлепнулся. Рассердившись, Федька вместо того, чтобы бить левой, давка отправил мяч правой ногой в угол. Не ожидавший такого подвоха, Володька даже и шевельнуться не успел.

— Ты чего? — закричал Сережка. — Левая нога, как кочерга, а тренироваться не хочешь! Опять в игре мазать будешь, команду подводить!

— Ну, ну, — миролюбиво забормотал Федька, пятясь.

— Я что, я буду левой; только вам же скучно будет.

Ребятам, действительно, было скучно. Кто с безучастным видом сидел на земле, кто откровенно зевал — не все ведь привыкли вставать рано, да еще и зарядку делать.

Тренировка явно не получалась. А тут Федька заговорил:

— Не из-за чего стараться. Нас ведь десять? Десять. А одиннадцатого где возьмем? С других дворов к нам не пойдут. Они свои команды выставляют. А Славку…

Сережка, подумав, крикнул:

— Славку я играть заставлю! Вот увидите.

Тихо и пусто на дворе. Только в углу, где стоит большой ящик с песком, копошится несколько малышей. По футбольному полю неторопливо бродят сонные куры. На крыльце квартиры, в которой живет Славка, в холодке растянулся большой белый кот, предмет забот и обожания Олимпиады Владимировны. Сережка с удовольствием бы прогнал кота и сам сел на его место, в тень, но ему не хочется портить отношений с Олимпиадой Владимировной. Поэтому он сидит на солнцепеке и терпеливо ждет. «Мы уже тренировку провели, — думает Сережка, — зарядку сделали, а они спят. Окна то до сих пор закрыты».

Но вот одно из окон второго этажа распахнулось и в нем показалась Олимпиада Владимировна. Она наклонилась, отчего на многочисленных железах, вокруг которых были закручены ее волосы, вспыхнули солнечные зайчики, и позвала:

— Мурзик, Му-у-урзик! Кыса! Иди кушать.

Ленивый кот только сердито пошевелил кончиком хвоста.

Сережка ворчит:

— Пойдет он, как бы не так. Сама за ним придешь.

И, действительно, Олимпиада Владимировна появляется в дверях, ласково приговаривая, берет кота на руки и уплывает.

Вспомнив вчерашнюю беседу с ней, Сережка криво усмехается: обозлилась-то как! Раскричалась: «В грязи, в пыли, здоровье слабое!..»

«Не клюнуло», — неожиданно вспомнилось Мишкино выражение, и Сережке сразу стало весело. Да, сидит он, как на рыбалке. Там тоже терпение нужно. Высидел же он в прошлом году леща. Все ребята не выдерживали, плевали в темный омут и уходили на перекат ловить бойких голавлят. А он сказал, что выловит леща, и сидел несколько дней. Зато и лещ попался отменный, на девятьсот тридцать граммов. В магазин специально заходил его взвесить. Так что, если терпения набраться, то и Славка клюнет.

Наконец, Славка появился в дверях. Чистенький, в белой панамке, в новеньких сандалиях. Под мышкой у него была книга.

— Здорово, Славка, — бодро сказал Сережка, нагнав его за углом дома. — У меня к тебе дело есть.

Слава пробормотал что-то нечленораздельное. Сережка расслышал только слово «мама».

— О маме тоже разговор будет. Но больше о тебе. У нас, значит, такая ерунда получается: игрока не хватает, футболиста, в общем, левого полузащитника. А ребят больше нет на дворе, один ты остался. Так что придется тебе тоже мяч погонять. А то команду подведешь.

— Глупости какие, — Слава засмеялся. — Не захочу и не буду играть. Я не умею, да и мама ругается. Подумаешь, левый полузащитник. Нет, я не согласен.

У Сережки невольно сжались кулаки. Еще вчера он, не задумываясь, вздул бы этого чистюлю, показал бы ему «не согласен». Но сегодня… сегодня Сережка сдержался. Он понимал, что если не уговорит Славку, команда тренироваться не будет. И, наоборот, если сегодня вечером Славка придет на площадку, ребята воодушевятся.

— Погоди, — сказал он. — Отказаться ты всегда сможешь. Ты лучше послушай… ты понимаешь… Ведь речь идет о чести двора, всего нашего двора!

Сережка произнес последние слова проникновенно. Он искренне верил в то, что их футбольная команда будет отстаивать честь всех жителей двора. И сам того не заметив, Сережка нашел ключик в Славиному сердцу. Слава много читал о путешествиях, о подвигах, а от Сережкиных слов исходил этот чудесный, романтический аромат подвига. От него, от Славы, требуют подвига.

— Только бы папа не помешал, — сказал он. — А от мамы я удеру.

Большие надежды возлагал Слава на то, что мать и отец уйдут вечером из дома. «Недаром мама железки в волосы вкрутила, — думал он. — Она всегда так делает, когда в театр или в гости собирается».

Пока Слава по всему дому искал старые ботинки и чулки и прятал их в сенях, пришел с работы отец, и Славу позвали обедать.

По разговору взрослых можно было догадаться, что мама пойдет в магазины и навестит свою приятельницу. Папа идти никуда не собирался, ему «эта чертова жара еще на заводе надоела».

После ухода мамы Слава некоторое время посидел на кухне, потом заглянул в комнату. Папа читал газету. Одна нога у него была босая, со второй свешивался шлепанец. Взглянув на сына поверх газеты, Николай Филиппович спросил:

— Тебе чего?

— Ничего, — ответил Слава, — я просто так.

Папа снова закрылся газетой. Слава тихонько прикрыл дверь и подумал: «Пора».

С ботинками пришлось повозиться. Они были старые, ссохшиеся, с задравшимися кверху носками. Слава долго топал каждой ногой, прежде чем ботинки налезли. Шнурки оказались рваными. Пока Слава соображал, где ему взять другие, Николай Филиппович дочитал газету, отложил ее в сторону и вспомнил о сыне.

— Слава! — Голос Николая Филипповича разнесся по всей квартире. — Иди-ка сюда.

Слава только что закончил шнуровать ботинки. Показаться отцу в этаком футбольном виде было просто невозможно. Отец сразу же догадается, куда он собрался, и закроет его дома. Слава сначала на цыпочках, осторожно, а потом быстрей и быстрей начал спускаться по лестнице.

Тем временем Николай Филиппович прошелся по квартире и выглянул в окно. К своему удивлению он увидел, как сын во весь дух несется на задний двор. Не успел Николай Филиппович и рта раскрыть, как Слава завернул за угол и исчез.

Раньше со Славой такого не бывало. Рос мальчик тихо, родителей слушался, капризничал изредка, никуда без разрешения не убегал.

Надев туфли, Николай Филиппович отправился догонять беглеца. Туфли прищелкивали задниками по пяткам.

Николай Филиппович обогнул угол дома и едва не упал: прямо под ноги ему подкатился футбольный мяч.

Он хотел было обойти его, но увидел, что за мячом бежит… Слава!

Заметив отца, тот остановился. На площадке, где только что был шум и крик, стало тихо.

— Ты чего здесь делаешь? — спросил Николай Филиппович, хотя сразу догадался, что сын играет в футбол, то есть делает то, что ему строго-настрого запрещено.

Слава молчал, опустив голову. Сзади подошли Сережка Баев и Миша Трубин. Они, казалось, готовы были защитить его от отцовского гнева. Не получив ответа, Николай Филиппович двинулся вперед. Но тут ему опять попался под ноги мяч. Брезгливо сморщившись, Николай Филиппович пнул его. Мяч, закрутившись волчком, откатился в сторону, а туфля полетела, перевертываясь в воздухе, прямо в Славу. Тот нагнулся, и туфля пролетела над его головой.

— Ну-ка, дай туфлю! — обратился Николай Филиппович к сыну. Но Славу опередил Сережка.

— Пожалуйста, Николай Филиппович, — сказал он.

Надев туфлю, отец посмотрел на Славу. Тот не опустил глаз. Было во всей его фигуре что-то новое, уверенное. Может быть, это повлияло на Николая Филипповича, и он заговорил менее сердитым тоном:

— Тебе же, Слава, нельзя так много бегать. Пойдем домой. Ты уже устал. Смотри, весь в грязи, в пыли. Пойдем!

— Нет, папа, я не пойду. Мне нельзя.

— Как нельзя? — Брови у Николая Филипповича высоко поднялись, на лице было написано неподдельное удивление.

— Слава правду говорит, ему нельзя уйти, — подтвердил Сережка. — Его нам до полного комплекта не хватает…

— До… комплекта?. До какого комплекта?

Тут ребята заговорили все разом. Много пришлось выслушать Николаю Филипповичу. Он узнал и о розыгрыше первенства, и о чести двора, и о Славиных футбольных способностях. Постоял Николай Филиппович, подумал и… махнул рукой.

Ребята правильно оценили этот жест и с радостным гиком рассыпались по площадке.

Николай Филиппович еще некоторое время наблюдал за тем, как Сережка обучает его сына. Слава раскраснелся и пинал старательно. Глубоко вздохнув, Николай Филиппович тихо побрел домой. Он шел и думал о том, что ему, инженеру Горюнову, сорок лет, что на заводе он, кажется, неплохо руководит людьми, а своего собственного единственного сына знает плохо.