Айвен Саутолл - Мэтт и Джо Страница 12

Все вдруг, сразу перевернулось вверх ногами.

Понимаешь, Джо, раньше была клетка. Куда ни пойду, клетка со мной, пока нас не отпустил контролер. Что-то при этом такое произошло. Может, он и есть тот гном? Такой молодой, прыщеватый — и гном? Я думаю, если мы тихонечко, на цыпочках пойдем обратно, то увидим вместо него коротышку человечка в шапочке из ореховой скорлупы и с мешком золота за спиной.

— Я обязательно должен называть тебя Джо. Можно?

— Если хочешь.

— Спасибо, что ты со мной поехала.

Большие карие глаза. Солнечные волосы. А какая улыбка, бог ты мой! И совсем рядом, можно пальцем обвести. Если бы он решился.

— Ты ведь моя подружка, Джо?

— Ага.

Господи!

— Я сейчас, только пробегу одну милю, — для Мэтта это естественная реакция.

— Давай.

— Ты что, тоже со мной побежишь?

— Ага.

Изменчивое лицо времени. Начинаешь день одиноким мальчишкой. Еще не наступил второй завтрак, а ты уже мужчина с положением в свете. Теперь будут говорить: «Мэтт Баррелл со своей подружкой». Вот это звучит!

Например, вы, мистер Одна-Миля-в-Четыре-Минуты, мистер Чемпион, вы могли бы пробежать милю в свои рекордные четыре минуты вдвоем с вашей подружкой? А мне не нужны ваши рекорды и слава, берите их себе. С меня довольно одного того, что она бежит рядом.

Эта настоящая, живая девчонка — моя подружка. И больше того. Она — как радость, которая пузырьками выходит из твоей души. Как песня, которую ты поешь, которую кричишь небу. Она — это она, и притом еще часть тебя, вот что странно. Если поглядеть в другую сторону, она что, исчезнет?

Никогда не исчезай, ладно, Джо?

Надо было родиться на свет, тысячу лет проторчать в школе и пройти через все это, только чтобы оказаться вместе с тобой. Наши пятки гулко колотят по этому асфальту, вон прядь волос бьется по твоей щеке — ну есть ли что лучше на свете, чем мчаться со всех ног по этой улице? Запомню на всю жизнь. Сейчас я — настоящий, каким я себя знаю, но каким до сих пор никогда не был. Кровь стучит, будто раньше у меня по жилам вообще не текла кровь. Разные там поэты, они, я думаю, понимают, что пишут.

— Ты моя подружка?

Джо улыбается. Она бежит рядом.

— Моя? — еще один раз, высоким голосом, чтобы уж не оставалось никаких сомнений.

Джо улыбается рядом. Улыбается, словно знает разгадку всех тайн на свете. Выходит, девчонки все-таки немного умнее? От рождения кое-что понимают? Выходит, что так.

— А почему ты моя подружка? (Вколачивай, Мэтт, вколачивай.)

Куда мы бежим? Не все ли равно? Словно какой-то занавес все время раздвигается перед нами. И ясно, громко звучат фанфары. Леди и джентльмены, глядите все, мы представляем вам прославленную пару: Мэтт и Джо, чемпионы мира!

Эй, куда же она девалась?

Джо вдруг встала, как будто из нее пар весь вышел. Стоит, сгорбившись чуть не до земли, держится ладонями за бока, волосы растеклись по глазам. Похожа бог знает на что, так бы подбежать и обнять от радости изо всех сил.

— Джо, пошли посидим здесь на обочине.

От деревьев — тень. Тень и солнечные блики, как на картине. Трава растет уверенно и высоко, знает, что здесь не существует злобного заговора принизить ее и сровнять с землей. В глубине, отступя от дороги, за высоким забором — дом. Там проживают мистер и миссис Мэттью Скотт Баррелл (как я слышал). Какой у нас тут сад, Джо! Меж деревьев — гамаки. Бассейн с золотыми рыбками, крокетная площадка. Да только с таким садом свои сложности. В нем работы на целый день. Некогда и полюбезничать. Ужасно, правда?

— Слышишь, Джо, давай посидим здесь. Ладно?

Так хочется прижаться к ней близко-близко. И сидеть бок о бок, час, или два, или целый день до вечера. Ведь здесь же, Мак-Нэлли-ленд, в конце-то концов, нимфы и пастухи танцуют между деревьями, играют на флейтах и тамбуринах. Назад к Природе! Парни в набедренных повязках, девушки в полупрозрачных одеждах. Хотя, конечно, приличия должны быть соблюдены. Это — Узловая Раздолье, а не форпост рая на земле. Здесь тоже город. И есть своя школа. И там, конечно, полно ребят, и ор, и толкотня. И вон Механический институт в старом деревянном домике. «Основан в 1864 году». Смотри не чихни — сдуешь. У входа объявление большими буквами: «В субботу вечером — праздник-бал. Потрясный парень Криппин и его мальчики. Любимец публики — местный джаз». Ну вот, видишь! То же самое, что и на Теддингтон-Роуд, разница только в количестве. Вместо пятидесяти машин здесь пять. Вместо тысячи людей в поле зрения — только трое, только три человека видны в данный момент времени. Но и трое — толпа, когда ты со своей подружкой. Это уж точно. Три пары глаз или тысяча пар — все равно. Может, даже хуже.

— Ну, садись же, Джо, — голос простительный, тонкий.

Джо все еще стоит, держась за бока, лицо то ли смеющееся, то ли наморщенное от боли. У девчонок не поймешь. Все так говорят. Им вообще-то хуже нашего приходится. Над Мэттом, что ли, она смеется? Или над собой? Или не смеется вовсе? Бог на небесах, благодарю тебя за то, что ты ее создал. Это — самое прекрасное из твоих созданий. А Джо вдруг снова пустилась бегом, точно заяц, оставила меня с двумя портфелями, моим и ее. Ох уж эти девчонки.

Снова пятки колотят по асфальту. Какая она тоненькая в поясе. Словно ее и нет вовсе. Девочка-невидимка. У тебя ремень затянут слишком туго, Джо. Страх глядеть на тебя, прямо стучит в висках. Как ты в нем помещаешься? Неужели я когда-нибудь обниму тебя за пояс? Моя рука на поясе у девочки?

В волосах у нее солнце.

— Джо! Погоди!

Как бы не так.

Откуда у такой худенькой девчонки такая прыть?

14

Огромная яма, от края до края ярдов в двести, и отгорожена от всех взглядов. Тайное укрытие. Нет, правда, нипочем не догадаешься, пока не наткнешься, не повиснешь на краю обрыва. Верно, карьер был когда-то или еще там что. (Артель каторжников, скованных одной цепью, взмахивают кирками, разбивают камни; в воздухе, свистя, взвивается плеть. Мучительно думать.)

Мэтт, задыхаясь, ловит ртом воздух и обливается потоками пота, у него двоится в глазах, словно только что взбежал на милю вверх по крутой горе со стокилограммовым грузом камней. Так оно более или менее и было. Куда все же эта малютка Джо подевалась? Не свалилась ли ненароком в яму?

Ей-богу, Мэтт, ну стоящее ли это дело? Остался бы лучше при своих прыщах и при зеленом тренировочном костюме. Вот говорят о жестокости к бессловесным тварям. А надо издать закон, чтобы запрещалось терять голову из-за женщин.

Ну куда она делась? Здесь только и есть что эта глубокая грязная яма. А на той стороне что это там такое? Похоже на чей-то неоконченный рисунок. Какие-то трубы над крышами. То ли полуразрушенные, то ли недостроенные. А может, это печи для обжига? Несчастные страдальцы, с мертвенно-бледными лицами, густо засыпанные белой пылью и раздираемые кашлем, жгли известь, или калили цемент, или пекли белоснежные булки, посыпанные маком, а хозяева сидели за дубовыми столами и потягивали виски. Или здесь собирались по субботам на пикник подмастерья каменщиков? Тоже может быть. Ребята с мастерками в руках, радостно галдя, выкладывали из камней непонятные, неустойчивые башни, которые высятся теперь вон там, на том краю. А какой там обрыв крутой, ух ты! Будто сам собой любуется. С такого обрыва сорвешься — жуткое дело!

А внизу вода, много луж, неподвижных и блестящих, будто пластмассовые столешницы, голубые и желтые и разных промежуточных оттенков. Над лужами — крик попугаев. Наглядись хорошенько, Мэтт. Попугаи носятся взад-вперед и бранятся на чем свет стоит. Раскованно, как маленькие дети, до одури гоняющие по пляжу. Эй вы, потеснитесь-ка, я сейчас отращу себе перья и буду тоже кувыркаться через голову! И всюду зеленые полосы травы, такие немыслимо яркие, похожие на мазки зеленой краски. Вот это да!.. После будешь еще долго вспоминать и во сне видеть. А каторжники, вздрагивающие под плетью, у них кончаются сроки, заживают раны. Над самым обрывом растут кусты. По отлогим спускам вьются тропинки, вдоль тропинок — цветы, это малые дети приходили сюда поиграть после школы, и, где наступит маленькая ножка, вырастает лютик. Внизу, прямо под обрывом, — роща акаций, озаренных изнутри золотым светом. Мак-Нэлли-ленд. Ущипни себя, убедись, что не спишь. Перед тобой большущая грязная яма, открытая только небу, и ни одного человека вокруг, ни соглядатаев, ни окон с украдкой приподнятой шторой — одна только Джо, вон она спускается по откосу, убежала так далеко, что ты то и дело теряешь ее из виду.

Мэттью Скотт Б., во что эта девочка играет? Ведь она на самом деле не упала на землю со вчерашним дождиком. Или позавчерашним. Поневоле создается впечатление, что в этой игре у простого, обыкновенного парня нет шансов на выигрыш. Его прирожденная слабость в том, что он по-собачьи доверчив и смехотворно уверовал в женскую хрупкость. Хотя реальная действительность ее полностью опровергает.