Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем Страница 12

— Ну вот, не верите? Пожалуйста. Мистеру — крышка! — сказал Валерка, все еще недоумевая, как все так получилось, что петуха украли и зарубили, и неизвестно кто, и неизвестно почему.

— Петуху-то крышка, раз голова отрублена, — заметил Юрка. — Тут важно расследовать.

— Когда ж его могли украсть? — задумавшись, произнесла Вера Сергеевна. — Ведь я их вроде кормила недавно… Разве через забор перелетел да на дороге его хапнули?

— Нет, мам. Я его только что видел, как пришел из школы. Я ему еще корочку бросил.

— Хм… И вроде никого не было.

— Только этот, верующий.

— А-а! — вдруг вскрикнула Вера Сергеевна и уже спокойнее, покачивая головой, продолжала: — Валера, это ведь он стащил петуха, он, сектант проклятый. Тьфу ты! Ну не так, так этак!.. И как же я сразу не подумала, а? Как же это я не догадалась проводить его до калитки?.. Ну, приди ты еще сюда, божий человек, появись-ка тут, попробуй! Бродяга!..

Вера Сергеевна зачем-то отправилась на улицу, а Юрка затормошил растерявшегося друга, требуя немедленно все рассказать. И Валерка рассказал.

— Он! Он украл! — воскликнул Юрка. — Эх, ну почему же меня-то не было, а? Вот всегда так!

— Но если этот дядька украл, то как петух оказался у Поршенниковых?

— Как?

— Да.

— Не знаю… У-у! В самом деле, как же?.. Слушай, пойдем еще раз к Поршенниковым.

— Мы же только что…

— А покараулим. Сядем у камышей и будем караулить.

В предчувствии чего-то необыкновенного Юркины глаза горели вдохновением. Валерка, однако, не поддержал это горение, а притушил, сказав, что ему не хочется сидеть в камышах.

— Тогда я один пойду. Во что одет этот детина?

— В плащ. И с бородой.

— Жди. — И вышел со двора.

Вернулась Вера Сергеевна и со вздохом заметила, что «святой» проходимец теперь тут не появится, что нечего и высматривать его.

— Видишь, сынок, какие гады! В этом и весь бог — чтобы подкатиться к человеку поближе да обобрать его… Чтоб им всем подавиться!

Валерка чуть не сказал, что Василиса Андреевна дала бородачу денег.

— Отец приедет — опять ругани не оберешься. Я вам и то делаю и другое, и корм достаю, а вы даже за готовым доглядеть не можете. Тьфу!..

Да, это Валерка знал. Знал, что за утерю петуха, как и за прежние просчеты в хозяйстве, отец поднимет скандал и осыплет обоих упреками. Не понимал мальчишка одного: как и откуда берутся у отца эти скверные, темные желания — упрекать и скандалить. Может, он бы и понял его, если бы мать боялась отца, трепетала перед ним. Но ведь она и не боялась его, и не трепетала перед ним, она даже не молчала, а на грубость отвечала грубостью, на зло — злом. Они тыкались друг о друга, как льдины. И в то же время Валерка чувствовал, что мать ненавидит эти стычки, старается избежать их. И он был благодарен ей, потому что сам ненавидел ссоры и не желал их.

Между тем Юрка устроился возле камыша, за кочкой, против дома Поршенниковых, и не спускал с него глаз. Здесь и обнаружил его Валерка час спустя. Ему показалось подозрительным столь долгое отсутствие друга, тем более что он не принял всерьез Юркиного намерения подкарауливать.

— Ну как?

— А ты где шел? Вдоль берега?

— Вдоль берега.

— То-то. Ни души. Понимаешь, хоть бы какая-нибудь кошка прошмыгнула во двор.

— Зачем нам кошка?

— Мда-а… Скрылись! Или к кому-нибудь еще пошли.

— Юрк, а ведь и у вас он был, верующий-то.

— У нас?

— Да. Просто я забыл раньше сказать. А что, и Аркадий не говорил?

— Никто мне ничего не говорил. И тоже деньги просил?

— Наверное.

— И что, мамка дала? — опасливо спросил Юрка.

— Что ты! Это… Ну… Тетя Васеня его тоже, как мы, — фьють! — высвистнула.

— Да? — обрадовался Юрка и с каким-то гоготанием потер ладони. — Молодец, мамка! Я думал, что она это… совсем божественная, а она вон… А ну-ка, пойдем к нам, поговорим.

Гайворонские были уже все дома. Петр Иванович стоял еще чумазый возле умывальника и, морщась, сдирал с пальца клочок изоляционной ленты, послужившей, видимо, пластырем. Аркадий у стола стоя читал газету. Василиса Андреевна расставляла тарелки.

— Я не помню случая, чтобы Юрка опоздал к столу… — проговорил Петр Иванович. — Легок на помине, как черт на овине.

— Нюх, — заметил Аркадий.

— Зато у вас никакого нюха, — сказал Юрка. — За стеной творятся чудеса, а вы и ухом не ведете. Что это вы от меня утаили, что у нас был сектант, а? Нарочно?..

— Сектант? — удивился Петр Иванович.

— Ну ладно-ладно, — попыталась было унять сына Василиса Андреевна, наступая на него вроде бы шутливо, но с беспокойством и смущением в глазах. — Слышь, брось давай…

Юрка нырнул под ее руку и, отпрыгнув к печке, с пафосом проговорил:

— Да-да. Он выпрашивал деньги, но мамка его выгнала с треском! Катись, говорит, отсюда, пока цел! — И тут же продолжал тихо, с видом заговорщика: — Он и у Терениных был. И украл у них петуха! Нет больше Мистера. — И, не медля, мальчишка рассказал все по порядку.

Гайворонские были немало поражены.

— Слышь, мать? — спросил Петр Иванович. — Может, он и у нас чего прихватил?

— В сенях-то чего у нас прихватишь, кроме ведер да коромысла, — проговорила Василиса Андреевна. — А тут-то я с него глаз не спускала… Валера, тащи себе стул из горницы. Уж ничего ли вы тут не напутали, с петухом-то?

— Чего путать, когда вот так вот лежит Мистер, а вот тут рядом его голова с бородавкой на гребешке. Чего путать? — вспылил Юрка.

— Уж больно много грехов зараз.

— А мы-то тут при чем? И не заступайся! Сама же выгнала и сама же заступаешься!

— Да я не заступаюсь. И не кричи так на мать.

— Я вовсе не на тебя, а вообще…

— Новости одна чище другой, — сказал Аркадий. — Сколько на свете религий и сект! И вот — украли петуха. Ведь это — украсть! — суть всех богопоклонников. Украсть! От ума до хлеба — всё крадут… Недавно в «Комсомольской правде» писали о девушке, которая бросилась под поезд. Она была в какой-то секте, и от нее потребовали жертвы, так было угодно всевышнему. Она и пожертвовала — свою жизнь…

— Ты подумай! — ужаснулась Василиса Андреевна.

— У нас? — спросил Юрка.

— В частности, не у нас, но вообще у нас в Советском Союзе. И началось, может быть, вот так же: со случайного прихода какого-нибудь благочестивого брата во Христе…

За едой Аркадий рассказал о пятидесятниках-трясунах, об адвентистах седьмого дня. Знания Аркадия в этой области были небогаты, но и сказанное удивило Василису Андреевну чрезвычайно, так как она хотя и слышала о сектантах, но не понимала, что это такое, и уж никак не предполагала существования каких-либо других вер, кроме православной. «А тут и не крестись, и свечи не ставь, и святую воду не признавай — да что же это такое?» — молча размышляла женщина. Ребята же переспрашивали, уточняли.

— Да, много всякой мути, — сказал Юрка. — А вот как Мистер оказался у Поршенниковых?

— Зашел же он к Терениным, этот сектант, ну и к Поршенниковым зашел, а петуха на лавке оставил, чтобы, значит, выходя, взять его обратно, — рассудил Петр Иванович.

— А почему его сразу к Поршенниковым понесло? Нет, чтобы к кому рядом зайти, а то через пятнадцать домов — к Поршенниковым, — не унимался Юрка.

— Мда-а, — протянул Петр Иванович.

— Странно, в самом деле, — заметил Аркадий. — Но если здраво рассудить, то что же получается? Вот смотрите. Положим, ты, Юрк, стащил… ну… ну хотя бы того же петуха.

— Нет, — сказал Юрка, — только не петуха.

— Ну хорошо. Велосипед. Согласен?

— Согласен.

— Ну и куда ты кинешься?

— Домой.

— А если дом далеко? И чуешь, что за тобой возможна погоня?

— У Валерки спрячусь.

— Я тебя не пущу с ворованным, — заметил Валерка.

— Так и этот петушатник поступил, — проговорил Аркадий. — Логика. К кому попало он не кинулся бы… Соображаете?

— Значит, Поршенниковы — не кто попало? — спросил Юрка.

Аркадий пожал плечами, допивая чай.

— Смотрите, как бы вас логика не завела куда-нибудь, — предостерег Петр Иванович.

— А им что! — встряла вдруг решительно в разговор Василиса Андреевна. — Они сейчас и логику, и прологику, и всякого лешего приплетут — им только давай.

— Нет, тут явно что-то есть! — Аркадий встал. — Вот оно, Юрий, то самое болото показывает себя, и нечего тут выражаться осторожнее. Можете передать своей придирчивой учительнице.

Хоть и лихорадочно работала Юркина голова, хоть и вертелись мысли вокруг петуха и сектанта, однако при мысли о Галине Владимировне он моментально вспомнил и про записку. Вспомнил — и как-то сиротливо, неприятно стало на душе, точно в разгар купания скрылось вдруг солнце и дунул прохладный ветерок, а ты выскочил на берег, обхватил плечи, дрожишь и не знаешь, что делать… Юрка опасался, как бы отец не понял записку превратно и не посадил на «киловатты». Это было единственное наказание, которое Петр Иванович применял к сыну, — запрещал ему покидать дом, пока счетчик не наматывал определенное количество киловатт-часов, назначаемое в зависимости от характера и размеров провинности: от одного и выше. А разве мог Юрка допустить, чтобы в такое время, когда назревают неслыханные события, его посадили на «киловатты»? Это же почти харакири!