Станислав Романовский - Семейный экипаж Страница 12

Острой лопатой он снимает пластины дёрна, а Нурлан складывает их в сторонке и слышит, как кряхтит и стонет дедушка, углубляясь в красную землю.

— Дедушка, — спрашивает Нурлан, — чего ты стонешь?

— Червей много перерезал, — винится дедушка. — Очень много перерезал дождевых червей. Почему они попадают под лопату?

— Они срастутся, — утешает Нурлан.

— Ты так думаешь? — оживляется дедушка.

Кругом благодать.

Осеннее солнышко набрало силу. Разбуженные его теплом, порхают бабочки. По закрайке сада по второму разу зацветают цветы: нежно-лиловый короставник, жёлтый козлобородник, золотая розга, белая звездчатка, малиновый или красно-фиолетовый воитель — татарник, восковой репяшок, дымчато-белый тысячелистник — деревей-трава, огненный зверобой… Они расточают знойный запах лета, которое всё ещё здесь и вот-вот отойдёт в жаркие страны. Гудит шмель. По цветам ползают пчёлы. Их ворчанье и движенья деловиты, и, судя по всему, мёда на посошок они находят немало. Лоснятся стволы деревьев.

А одна яблоня позабыла, что она в свой срок принесла урожай плодов, окончательно перепутала осень с весною и накануне зимы зацвела по второму разу — вся, как есть, убралась белорозовыми цветами и нежится под солнышком.

Дедушка говорит с весёлой укоризной:

— Ай, ай, ай! Старая яблоня на зиму нарядилась невестой. О чём она думает?

Он качает головой, берётся за черен лопаты и вонзает лезвие в красную землю.

Из ямы остро пахнет глубинной сырой землёй, и запах этот, доселе не известный Нурлану, тревожит и немного страшит мальчика. Чтобы было веселее, он тянется к разговору:

— Дедушка, а дедушка!..

— Никогда не кричи под руку, — сердится копатель. — Если все будут кричать под руку, то кто будет работать?

Обиженный Нурлан поднимает последнюю дернину и несёт её подальше от ямы. Дернина, прошнурованная корнями, тяжела. Мальчик с облегчением опускает её на землю и недалеко от себя видит кладбище комбайнов.

Вон куда он зашёл!

Некогда могучие машины не походят на себя: они вросли в землю; спины у них или сгорблены, или продавлены; на боках, как кровь, запеклась рыжая ржавчина; от них тянет горьким железным тленом. Комбайн, на котором звёзды в три ряда, глядит на Нурлана единственной фарой в трещинах, и во взгляде его мальчику чудится мольба.

Мальчик отводит глаза, снова глядит в око комбайна, опять отводит и бежит обратно в сад.

— Дедушка-аа!..

Из ямы торчит одна спина старика. Лезвием лопаты, белым от работы, он разравнивает днище ямы, отёсывает стены её, и они блестят, как смазанные маслом.

Дедушка поворачивается на голос и говорит:

— Ты, никак, плакал, сынок?

— Я?..

Нурлан глядит на коричневое, как из терракоты, лицо, на жилу, набухшую на лбу, на руки, похожие на ветви старой яблони, и великая жалость к старику поднимается в душе мальчика.

— Дедушка, а почему ты не пошёл к нам жить?

Дедушка садится на край ямы, убирает паутину с лица и говорит:

— Меня хорошенько не звали.

— Но я зову тебя хорошенько!

Дедушка не отвечает. Прищурившись, он смотрит в глубину сада, где цветёт взбалмошная яблоня, и рассеянно улыбается.

— Вот так они всегда, — говорит он.

— Кто? — спрашивает Нурлан.

— Женщины. Они вроде всё понимают. А живут не по временам года. Разве я неправду говорю, сынок?

Надув губы, Нурлан долго сопит и, чуть не плача, спрашивает:

— Дедушка, а комбайны, как слоны в Африке, на одно поле приходят умирать?

Пальцем со сбитым ногтем дедушка манит Нурлана к себе: нагнись, мол, скажу большую тайну, и когда мальчик нагибается, то, щекоча дыханием, старик шепчет с радостью:

— Разве они умирают? Их расплавляют и сплавляют в большой слиток. Вот в такой! Когда слиток остывает, из него делают новые машины.

— Откуда знаешь? — ревниво спрашивает Нурлан.

— Начальник научил.

— Большой начальник?

— Очень большой.

Нурлан свешивает голову с края ямы и произносит:

— Что там глубже, дедушка?

В яме голос его звучит глухо, как чужой. Нурлан быстро распрямляется и чувствует, как кровь отлила от головы и кругом разлита сухая теплынь.

— Как бы это тебе сказать, сынок? Там купола из соли. Соляные купола! — вспоминает дедушка. — Есть купола из стекла. Стеклянные купола… Сынок, к нам гости.

Сюда идут Богдан и Светлана.

Богдан с корзиночкой, он вышагивает хотя и важно, да не так, как обычно, и в движениях его много уважения к саду, к дедушке да и к Нурлану тоже. А Светлана такая, как всегда: тихонькая, в очках.

Гости эти столь редкие и почётные, что Нурлан не выдерживает и первый здоровается издалека:

— Здравствуй, Богдан!

От радости он прыгает на месте, ведёт гостей к сверкающей груде яблок и прыгает на новом месте.

— Вам набрать? Или вы сами? — шумит Нурлан и помогает гостям отобрать самые лучшие яблоки.

Перед уходом Богдан со значением замечает про корзинку с яблоками:

— Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

«Роль учит», — с почтением думает о нём Нурлан и спрашивает товарища: — Всё ещё вживаешься?

— Хорошего понемножку. Вжились давно, — ответствует Богдан и, потеряв интерес к Нурлану, шествует домой вместе со Светланой.

Нурлан бредёт к яме.

Навстречу дедушка несёт холщовую сумку, ту самую, на которой вышиты три зелёные птицы, как лепестки тюльпана.

Сумка набита яблоками.

— Сынок, — наказывает дедушка. — Ты догони гостью и отдай ей это.

— Вместе с сумкой? — холодеет Нурлан. — Без отдачи?..

Дедушка жуёт губами, прежде чем ответить:

— Видишь ли, сынок, у неё нет корзины, и она ушла с пустыми руками. Хорошо, если она нешибко обиделась. А если шибко? О, я разбираюсь в людях! Это очень красивая и умная гостья. В очках! Если ей не подарить, она ничего не попросит. В голодное время такие стеснялись спросить глоток воды, а свой хлеб отдавали детям. Чего ты стоишь?

— Я пошёл…

— Такую гостью надо догонять! — сердится дедушка.

Сначала Нурлан еле двигает ногами, надеясь всё-таки не догнать гостей и сохранить сумку с тремя зелёными птицами. Дедушка что-то гневно кричит, и ноги сами собой несут Нурлана всё быстрее и быстрее!..

Мальчик нагоняет гостей у такыра, забегает вперёд, становится поперёк дороги и, задохнувшись, протягивает подарок девочке:

— На!

— Ой! — ойкает Светлана.

Под стёклами очков Нурлан видит её взгляд, несколько испуганный и очень внимательный, словно она всё время слушает некую мудрую учительницу, которая ведёт урок. Подчиняясь вдумчивости этого взгляда, Нурлан так же вдумчиво объясняет:

— Это от нас с дедушкой. У вас же нет корзины, и вы ушли с пустыми руками.

Девочка снимает очки, протирает стёкла носовым платком, и глаза её без очков — большие, в пушистых ресницах — с некоторым удивлением и радостью рассматривают дарителя.

— Нурлан, — говорит она. — Я всегда знала, что ты — благородный человек.

— А почему ты мне никогда не говорила об этом? — недоумевает Нурлан.

— Почему?..

Девочка надевает очки, принимает подарок и обещает:

— Сумку я верну. Спасибо, Нурлан.

— Не за что!

Гости уходят, и Богдан произносит, как со сцены:

— Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

«Вживается, — думает Нурлан. — А вживается ли? Может, нет ничего?»

И мальчику становится жаль Богдана, оттого что тот числится знаменитым артистом, а за всю жизнь не сыграл ни одной, даже самой короткой роли и всем говорит, что он вживается или вжился.

Они уходят. Светлана оборачивается, и Нурлан машет ей рукой.

Еле заметно девочка кивает ему.

Нурлан вприпрыжку возвращается к дедушке. Тот копается в яме и разговаривает сам с собой:

— …Что было раньше!

— А что было раньше? — звонко спрашивает Нурлан.

Старик утаптывает пол у ямы, кряхтя, пытается и никак не может вылезти из неё и просит:

— Сынок, ты меня вытащи!

Он протягивает мальчику лопату — черенок вперёд, и Нурлан берётся за него, за твёрдое, как кость, отполированное дерево. Старый и малый тянут-потянут, а вытянуть не могут.

— Погоди, погоди!.. Не надсаживайся, — просит дедушка.

Он стоит в яме, запыхавшийся, красноликий, и выражение лица у него беспомощное и покорное.

А день кругом — загляденье!

В тёплом воздухе летают бабочки: белые, жёлтые, красные, лиловые. А одна — чёрная, бархатистая да такая большая, что Нурлан изо всех сил преодолевает искушение погнаться за ней, поймать и рассмотреть поближе. Прибыло цветов по закрайке сада. Белая яблоня, что перепутала осень с весной, а старость с молодостью, гонит в цвет все бутоны, распускает лепестки все до единого и хмелеет от тепла и воздуха. Яблоня окутана пчёлами, переливается розовым светом и, роняя лепестки на сухую траву, благодарно вздрагивает. Она такая доверчивая, дивная, кроткая, и, думается, солнце не выдержит, воскликнет: «Была не была!» — и повернёт на лето.