Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич Страница 12

— Уж лучше мне умереть! — И Ануца зарыдала еще сильнее.

Коснувшись согнутых вздрагивающих плеч матери, Илийка тихо проговорил:

— Хорошо, чтобы ты не плакала, мама, я пойду.

— Я знала, что ты меня послушаешь. — Ануца подняла залитое слезами лицо.

Илийка взял ее руку, прижал к щеке. Мама такая тихая, такая слабая, каждый может ее обидеть, а он, Илийка, не должен обижать. Он все для нее сделает. Скорей бы вырасти, зарабатывать деньги, заботиться о ней. Он попросит прощения и будет думать, что делает это не для себя, а для нее, тогда не так обидно.

Но когда утром Илийка проснулся и все вспомнил, то почувствовал, что, как бы он себя не убеждал, говорить с учителем будет очень, очень тяжело. Но мама ничего не должна заметить, пусть не знает, как горько ему выполнить ее просьбу. Ну, вот уже время идти в школу… Хотя бы Стефанеску заболел или уехал из города…

Илийка дошел уже до поворота, откуда оставалось всего четыре квартала до школы, как вдруг услышал позади себя крик:

— Илийка! Подожди, Илийка!

Не очень ловко перепрыгивая через лужи, его догонял Михай.

— Ты почему не на заводе? — удивился Илийка.

— Меня мастер послал отнести к нему домой мешок стружек. Я решил по дороге зайти к тебе.

— Я сейчас вернусь, только в школу схожу, — ответил Илийка, стараясь говорить бодро и непринужденно, чтобы друг не заметил, как он расстроен.

Но Михаю было не до этого. Он торопился выложить последние новости.

— Иляну вчера отвезли в хорошую больницу. За нее Кобыш заплатил, только он просил никому не говорить. Она поправится. Мама так рада!

— Я тоже очень рад.

— Слушай дальше, — продолжал Михай. — Никто даже не заметил, что я ушел с завода раньше.

— Это очень хорошо! — обрадовался Илийка. — Какие еще новости?

— Больше никаких. Да, еще: Ротару перевели в кочегарку, а Антона в цех. Антон сказал, что ему все равно, где работать, потому что везде одинаково плохо. Мастер очень рассердился. Вот и все. Побегу…

Значит, сестра Михая в больнице. Теперь она поправится, Хорошая девочка Иляна, только смешная. Она сама перешила платье своей матери — тетушки Дориану, да так, что один бок оказался длиннее другого. И шляпу Иляне смешную подарили — похожа на перевернутую вверх дном миску. И еще Иляна зачем-то цепляет на себя бантики. Бантики совсем не подходят к платью, на котором и так много латок. Но, несмотря на то, что сестра Михая такая смешная девочка, Илийке нравится с ней разговаривать.

Как, уже школа? Обычно до нее так долго идешь, а сегодня… Сейчас нужно подойти к Стефанеску. Илийка представил себе, как он это сделает, и от одной этой мысли кровь прилила к щекам.

Он долго вытирал о половик ноги. Потом нехотя побрел по коридору.

Как раз в эту минуту из учительской вышел Стефанеску. Теперь он важно двигался навстречу, глядя поверх головы Илийки, словно не замечая его. А мальчик никак не мог начать свои извинения. У него горели щеки и уши. Как трудно сказать первое слово!

— Господин учитель, — решился наконец он, — мама сказала, чтобы я… попросил у вас… прощения.

— А если бы мама тебе не сказала? — брезгливо опустив углы рта, процедил Стефанеску.

— Я не просил бы, — чистосердечно признался мальчик.

— Ты опять пришел грубить? — заорал учитель. — Твои отец тоже был грубиян и безбожник, ему нашли место…

— Не смейте говорить об отце… — высокий голос мальчика срывался, густые брови сошлись в одну линию, глаза потемнели. — Не смейте!..

Их окружили старшеклассники. Стефанеску не любили в школе, но никто не посмел бы с ним так разговаривать. Привлеченные шумом, подошли соученики Илийки. Одни слушали, пряча улыбки, другие хмуро: они не ждали ничего хорошего от всей этой истории.

Учитель схватил Илийку за руку и с силой потянул за собой.

— Ты сейчас станешь у столба позора! Я тебя проучу! Идем!

— Не пойду! — крикнул Илийка. — Пустите меня!

Он вырвал руку, отступил на шаг от учителя и, с вызовом глядя на него, громко сказал:

— Не боюсь! Все равно не боюсь вас!

— Ну, хорошо! — зловеще проговорил Стефанеску. — Иди домой. Ты будешь исключен из школы! Больше сюда не являйся!

Он повернулся и вошел в класс.

— Хорошо ты ему ответил, Илийка!

— Так ему и надо! — заговорили ребята.

— Так хорошо ответил, — подхватил злорадно Иордан, — что сразу из школы выгнали. — И Думитриу нырнул за спины товарищей.

Илийка почувствовал, что внутри у него что-то оборвалось.

Как, уже все кончено? Больше он не будет учиться? Не будет утром бежать в школу, не будет делать уроки? И завтра, и послезавтра, и всегда… Работать устроиться очень трудно… Что же будет? За что его выгнали? В чем он виноват?… Происходило что-то странное. Чем больше он убеждался в своей правоте, тем несправедливее обходились с ним окружающие… даже мама…

Для чего может пригодиться просмоленная рубашка.

Илийка держал сигареты в небольшом деревянном ящике, висевшем у него на груди. На внутренней крышке он вырезал фигуры курильщиков, пускавшие такие клубы дыма, словно прошел паровоз.

Мальчик уже несколько раз обошел тумбу, рассматривая еще мокрую от клея афишу.

Огромный бурый медведь, раскрыв зубастую пасть, вот-вот готов был разорвать на куски мужчину в желтой рубахе, который оборонялся от разъяренного зверя весьма ненадежной тросточкой. Илийка был уверен, что этот поединок не кончится добром. Дальше афиша обещала последнюю новику 1940 года-усовершенствованную карусель, знаменитых цирковых акробатов братьев Фе-реро и «мага и чародея», глотающего настоящие шпаги.

А интересно, наверное! В их городок ни цирк, ни зверинец еще ни разу не приезжали. Жаль, что не придется посмотреть поединок человека с медведем и мировых акробатов, ведь Илийки и Михая здесь уже не будет.

Илийка еще раз собрался обойти тумбу, но в этовремя прозвучал низкий, басистый гудок. Заводик небольшой и старенький, а гудок на весь город.

Из ворот выходили рабочие, и мальчик не очень уверенно начал:

— Сигареты! Кому сигареты?… — Первые дни он вообще стоял молча, стараясь спрятаться куда-нибудь подальше со своим лотком. Всякий раз, когда нужно было на глазах у всех предлагать свой товар, ему становилось стыдно. Илийка убеждал себя, что ничего плохого нет в торговле сигаретами. Но почему-то от этих рассуждений хотелось только скорей дождаться весны. Он был уверен, что переправится через границу.

— Дай-ка мне пачку, — окликнули Илийку. — Подожди, Митря, я куплю сигарет.

Илийка обернулся. Ну, конечно, Антон. Его голос всегда отличишь.

— Брось ты это курение, опять начнешь кашлять, — отговаривал его Митря Мадриган, очень