Светлана Лубенец - Классная любовь Страница 13

– Люда! Я в этом кабинете четыре года проучился! Знаю его как свои пять пальцев. Дверь старая, разболтанная, замок сто раз меняли, возле него дыры с палец толщиной. Если дверь посильней дернуть, язычок замка легко выходит из паза. Так же легко дверь и захлопнуть.

– А твой отец… Он в самом деле просил ее вызвать?

– Конечно, я правду сказал. Я курил у открытого окна в туалете на первом этаже, а он меня увидел и подошел. Сказал, что дверь в школу закрыта, а ему срочно надо что-то передать Элеоноре. Никакой вины передо мной не чувствует, гад… Сынком назвал, папаша хренов… – Сеймур так горько вздохнул, что Люда придвинулась к нему ближе и взяла его под руку. Он не отодвинулся.

– А где журнал?

– Там же, где и контрольные тетради. Сжег на помойке за этим сквером.

– Если журнал взял ты, то я не понимаю, каким образом в Элеонорином классе оказался кубик Влада Кондратюка.

– Ну не везет мне! Понимаешь?! Как отец нас бросил, такая непруха пошла, хоть топись! Этот кубик я в кабинете математики нашел, когда ты убиралась. Шваброй махнула, он и покатился. Я вытащил его из-под шкафа, потому что понял, что это Владькина любимая игрушка. В карман сунул, собирался ему отдать. Как этот кубик из кармана на Элеонорин стул вывалился, ума не приложу! Говорю же, не везет мне!

– Наверно, надо сказать директрисе, что Влад не виноват?

– То есть признаться, что журнал взял я?

– Ну ты же подставил Кондратюка!

– Я же не хотел! И потом, у них никаких доказательств нет! От него, по-моему, все уже отстали! Вот если опять привяжутся, то, конечно, придется… Но я надеюсь, что ты не… – Он замолчал, глядя на Люду глазами, вновь разгоревшимися огнем.

– Конечно же, я «не», – не отвела взгляда Люда. – Разве ты еще не понял?

Сеймур слегка пожал ее пальцы, а она подумала, что готова пойти ради него на любые испытания и пытки.

Возвращаясь домой, на лестничной площадке Люда опять встретила Вову Пономаренко.

– Ну как там Исмаилов? – произнес он свой ставший уже дежурным вопрос.

– Спасибо, гораздо лучше, – ответила ему Люда, будто бы Сеймур полгода был при смерти, а теперь начал поправляться. – Чего не заходишь?

– Если можно, то сегодня вечерком зайду с физикой?

– Раньше ты почему-то разрешения не спрашивал.

– Так то раньше… – Пономаренко каким-то новым взглядом посмотрел на Люду и скрылся в подъехавшем лифте.

Дома Люда решила позвонить Наде.

– Ты действительно что-то знаешь про Сеймура? – спросила она ее сразу после приветствия.

– Ничего я не знаю, – резко ответила Надя.

– Зачем же тогда… – растерялась Люда.

– Ни за чем. Это не твое дело!

– Ну… вообще-то… Ты права… Конечно же, это не мое дело… Только я очень прошу тебя, Надя, не рассказывай никому о том, что знаешь. Сеймуру и так плохо… А перед тобой он извинится, вот увидишь! Он не со зла! У него были основания! Он боялся, что ты выдашь его тайну.

– Тайну! – презрительно передразнила Надя. – А это, случаем, не он бежал из замка Иф? А его настоящая фамилия не Монте-Кристо?

– Ты же все знаешь…

– Ничего я не знаю. Глупость сделала, понимаешь! Заинтересовать его хотела! Теперь очень жалею, но дело уже сделано.

– Я же говорю, он извинится!

– Пусть подавится своими извинениями! Пусть даже и не лезет ко мне с ними! Передай ему это, раз уж ты – его доверенное лицо! – выкрикнула Власова и шлепнула трубку на рычаг.

Глава 6

Все тайное когда-нибудь становится явным

Степан Карпухович, которому при жеребьевке перед любовной атакой досталась пустая бумажка, сначала не очень огорчился, даже, вернее сказать, не огорчился вообще. Он и на жеребьевку-то попал случайно: задержался в классе, потому что из рюкзака, который он неловко сдернул со стола, высыпались тетради, а пока собирал их, заинтересовался разговором ребят на последних партах. Когда Румянцев предложил поднять руки, чтобы выяснить, кто претендует на Дробышеву, Степа неожиданно для себя руку поднял, а потом даже принял участие в жеребьевке. А что? Разве плохо вытянуть себе Арину?

Когда ему досталась пустая бумажка, он все-таки облегченно вздохнул. Что бы он стал делать, если бы вытянул Дробышеву? Он сроду с девчонками дольше двух минут не разговаривал. А чем люди занимаются на свиданиях, вообще не представляет. То есть, конечно, представляет – поцелуйчики и всякое такое… Но ведь не сразу? А до них что делать? Поскольку от размышлений о свиданиях у Степы тогда сразу свело скулы, как от лимонного сока, он вполне удовлетворился пустой бумажкой и бодро пошел на факультатив по физике.

А после всех происшедших в классе событий Степа крепко призадумался. Вот Заяц! Что с него было взять, кроме лопоухости и невероятных способностей к информатике? Ничего! Он был никем, а стал всем, когда написал глупейшие стишки про «птичку певчую». Конечно, повелась на них не Надя Власова, а Клюева, но это дела не меняет. Заяц с Клювихой после этого подружились, и самый мощный компьютер в кабинете информатики после уроков довольно-таки часто стал простаивать. Раньше Заяц на нем вис до глубокого вечера, а теперь вместо этого гуляет по Питеру с Клювихой за ручку. А Клювиха вроде даже похорошела. Во всяком случае, она распустила волосы, которые раньше все время сворачивала в дурацкий бублик на затылке, и лицо ее непостижимым образом округлилось – хотя с точки зрения здравого смысла должно было бы еще больше вытянуться. Да и сам Заяц приобрел такую солидность и значительность, что и Зайцем-то его называть стало неловко. Степа уже несколько раз слышал, как легко теперь Алик употребляет выражения «мы с моей девушкой», «моя девушка», «мы с Настей», и, честно говоря, завидовал.

Зависть разъедала его душу еще сильнее, когда он смотрел на Румянцева с Власовой. Эти двое вообще выглядели настоящими Ромео с Джульеттой. С тех пор как Пашка у всех на глазах утешил Надьку после безобразного поступка Исмаила, девчонку будто подменили. Куда только делись ее резкость, насмешливость и дерзость? Смотрит на Пашку, как на какого-нибудь Добрыню Никитича, освободившего ее из когтистых лап Змея Горыныча о двенадцати головах и двенадцати хоботах, и только томно вздыхает. А разве он ее освобождал? Исмаил Надьке успел здорово в челюсть въехать. А Пашка что? Слезки утер и какую-то бумажку в руки сунул. Тоже наверняка глупость несусветную написал… «Птички, рыбки…» Слушать противно.

А уж про Одинцова с Муськой и говорить нечего. На них приятно и забавно смотреть: веселые, смеются все время, острят, подкалывают друг друга. Но если опять же честно, ему, Степе, хотелось бы, чтобы у него было с кем-нибудь так, как у Пашки с Надей или как у Зайцева с Клювихой. Все-таки приятно, когда девушка смотрит на тебя как на супермужчину и вздыхает.

Степа прикинул, кто из девочек 9-го «А» пока еще остался на свободе. Выходило, что по-прежнему ничья – красавица Арина, потом Люда Павлова и влюбленная в химию Таня Прохорова. Что касается Люды, то ее лучше не трогать. Во-первых, слишком умная. Хотя он, Степа, тоже не дурак, раз в 9-м «А» учится, но его интеллект до павловского явно недотягивает. А когда женщина умнее мужчины, это опасно. Это он по своей семье знает, в которой мать помыкает отцом как хочет и прилюдно называет его «мой дурачок». «Дурачком» при умной Люде Степа быть не согласен. Во-вторых, эту Павлову совершенно непонятные отношения связывают с Исмаилом, не говоря уже о Кондратюке, которому она досталась при жеребьевке. Пожалуй, пусть эта троица сама между собой разбирается. Лучше рассмотреть кандидатуру Дробышевой. Вообще-то Заяц как бы отдал ее Пашке в обмен на битую морду Николаева из 9-го «Б», но теперь, когда Румянцев с Надей, получается, что Аринка вообще никому не нужна. Вот парни – дураки! Ведь с такой красавицей только по Питеру пройтись – многого стоит! Может, именно за ней и приударить? Правда, с тех пор, как после жеребьевки он размышлял о трудностях свиданий, знаний на сей счет у него не прибавилось. Абсолютно. Ну так и что? Можно подумать, что Заяц знал, что ему с Клювихой делать! Дошел небось своим умом путем проб и ошибок.

Т-а-ак… С чего же начать? Все счастливчики 9-го «А» начинали со стишков, причем оказалось – чем стишата глупее, тем лучше результат.

Степа попотел часа два и выдал следующее:

На тебя, как на свет, я лечу мотыльком,И сгорю, если ты не спасешь.Ни сегодня, ни завтра, ни даже потомВ моем сердце ты не умрешь.

Он перечел пару раз свое творение и скривился от отвращения. От таких виршей, как говорится, может скиснуть даже молоко. Но Заяц, между прочим, приобрел «свою девушку» как раз с помощью чего-то подобного. В конце концов, на некоторое время вполне можно прикинуться глупее обыкновенного.

Степа перепечатал стихи на компьютере самым затейливым шрифтом, который только нашел, украсил розочкой отвратительного оранжевого цвета, а потом решил на всякий случай еще и подписаться, а то вдруг Арина подумает на Исмаила или еще на кого-нибудь другого. Пусть ее мысли сразу примут правильное направление.