Эдуард Веркин - Мертвец Страница 13

Выбора нет. Говорят, что выбор есть всегда, — это не так. Выбор — это когда между чёрным и белым. А если из двух зол, это уже не выбор. Неизбежность. Я попал в состояние неизбежности. Куда ни поверни — путь на самом деле один.

Упырь.

Вряд ли этот гад сюда припёрся пообедать. Что, у него дома есть нечего?

А откуда он знает, что я тут пойду? Чутьё? Не, у него точно чутьё. Наверное, у мертвецов у всех чутьё. На живых. Зомбацкое чутьё.

Он сидел на бетонных перилах столовки и ел что-то из пластиковой тарелки. Мимо пройти было нельзя, я остановился.

Я согласился.

Выхухоль сдохла.

Сел рядом с ним на перила, подавился бы он, что ли, так нет, не подавится.

Вкусно? — спросил я.

Угу, — промычал Упырь.

Я заглянул в тарелку. На самом деле плов, на самом деле вкусно, — во всяком случае, выглядит. Повара у нас хорошие.

Упырь выловил из тарелки кусок мяса с жиром, слопал, не поморщился. Даже Вырвиглаз и тот бы трижды подумал. А Упырь не подумал. Принялся подбирать со дна рисины.

Меня ждёшь? — спросил я.

Угу.

Он покончил с пловом, выкинул тарелку в урну. И вилку туда же.

Зачем ждёшь?

Как зачем? — Упырь вытирал пальцы салфеткой. — Ты же сам... ты же сам хотел...

Чего это я хотел? — с подозрением спросил я.

Ну как... Мне папа сказал, что ты хочешь со мной подружиться...

Упырь шмыгнул носом, наверное, аллергия. А может, простудился.

Я хотел с тобой подружиться?

Нуда...

И в самом деле. Я всю жизнь хотел с ним подружиться. Мечтал просто. Ну. Ладно. Ладно, сволочи, сами...

А ты вообще кто?

Я Денис... — растерянно пробормотал Упырь.

Ах, Денис! — Я изобразил лёгкую радость. — Что же ты мне ничего сразу не сказал!

Я сказал... Мы же вчера встречались...

Вчера? — Я почесал голову. — Ну да... Там я тебя толкнул, кажется... Но ты сам виноват. Видишь ли, у нас тут какой-то дурак объявился. Подходит ко всем, знакомится. Ну, и общественность взволнованна, короче... А ты что тут сидишь?

Да вот... Тебя жду. И обедаю.

Я в музей, — сказал я. — Ты пойдёшь?

Пойду.

Ну конечно, он тоже пойдёт. Урод. Жаба. Сволочь. Гад. Тварь. Жаба. Уже было. К тому же жабы — у Вырвиглаза.

— Ну и лады, — сказал я. — Там Катьке поможем, ей какое-то коромысло надо перенести, она одна не справляется.

Упырь кивнул. Мы двинули в сторону музея. По Любимова, потом через парк до Советской, а там уже прямо.

Музей — одно из двух последних построенных в нашем городе зданий, новее лишь налоговая. А так они очень похожи, только на музее нет спутниковой антенны. Музей в хорошем состоянии и внутри и снаружи. Это потому, что им заведует Озеров. Он наш местный олигарх, у него пять магазинов и две заправки. При этом он зоологический патриот и потому спонсирует местную культуру: музей, краеведческий кружок, участников исторических олимпиад.

К вместилищу культуры от Советской вела короткая, но вымощенная настоящим булыжником дорожка. Вход перегораживал полосатый, как в фильмах про Пушкина, шлагбаум, а рядом со шлагбаумом возвышалась тоже косополосатая караульная будка. Гренадёра, правда, в ней не было, была банка для пожертвований. Довольно заполненная — многие хотели сделать Озерову приятное, посягнуть же на банку не решался никто.

Мы обогнули шлагбаум по правому флангу (тоже специальная дорожка имелась), поднялись на резное крыльцо. Я толкнул тяжёлую купеческую дверь, звякнул колокольчик.

Музей описывать не буду. Обычный краеведческий музей. Оглобли, блестящие самовары, чёрные утюги, рыжие фотографии, простреленные немецкие каски времён войны, в отличном состоянии пулемёт, штыки, другая амуниция.

Чучело лося.

В общем, интересно, но второй раз прийти не хочется. Вот и сейчас народу было мало. Никого. За исключением Родионовой.

Катька сидела в антикварной качалке с лупой в руке и изучала предмет, по виду напоминавший старый ржавый арифмометр.

Привет, — сказал я.

Здравствуйте, — прошептал Упырь.

Катька махнула на нас рукой и шикнула.

Ты тут бывал? — спросил я Упыря.

Нет.

Ну так посмотри, поброди. Тут много интересного. Подкова восемнадцатого века, ознакомься...

Хорошо.

Упырь отправился осматривать экспозицию.

Руками только ничего не трогать! — рыкнула вслед Катька.

Упырь энергично покивал.

Я подошёл к Катьке поближе.

На столе рядом с ней лежал старый альбом. Фотографии вафельного цвета. Две маленькие, одна большая. На маленьких какие-то тётки с постными скуластыми лицами, большая поинтереснее. На ней был изображён мужчина в сапогах, в галифе, в сюртуке, в охотничьей шляпе и с ружьём на плече. Лицо такое барское и бородка ещё.

Что за баран? — спросил я. — Прадедушка Родионов?

Сам ты баран. — Катька ткнула меня бесценным арифмометром. — Это же сам Секацкий! Он был первым краеведом, ещё в тысяча девятьсот третьем году. Он сам наблюдал падение метеорита и возглавил первую экспедицию...

Да знаю, знаю, — перебил я.

У нас все Секацкого знают, Секацкий для нас как Миклухо-Маклай для аборигенов. Если бы он тут подольше прожил, его у нас, наверное, съели бы из уважения. Хотя Миклухо-Маклая, кажется, не съели, это Кука съели. Хотя, может, их обоих съели, давно дело было.

Короче, в конце позапрошлого века Секацкого сослали в Костромскую губернию за какие-то листовки, но в самой Костроме ему тоже нельзя было жить, и он жил у нас. Ну и тут его увидел, метеорит то есть. Некоторые считают, что Секацкий тут даже втихаря женился и у него два сына родились. Точно это неизвестно, но Секацких у нас три двора, и в нашей школе ребята тоже учатся. Сначала они жутко фамилией своей гордились, потом к нам девушка приехала на педпрактику, она в русском языке хорошо разбиралась. И сказала, что то ли по-украински, то ли по-белорусски «сечь» — это «чикать». И фамилия «Секацкий» очень похожа на фамилию «Чикатило». Нашим школьным Секацким после этого туго пришлось, дразнили их здорово. Ну, сейчас уже забыли все, и снова они гордятся. Даже лучше им стало — побаиваться стали. Кто их знает, чего выкинут. С такой-то фамилией.

Скопировать фотку можно? — спросил я.

Катька кивнула в сторону аппарата. Сделаю копию, потом при случае Сеньку шантажну. Это ценная информация, я никогда ещё не видел его фотографии. Я вообще не подозревал, что у Секацкого есть фотография, это ведь сто лет назад было. А оказывается, есть.

Я постучал ногтем по фотке и спросил:

А ты что, тоже метеоритом интересуешься?

Катька фыркнула.

Я интересуюсь историей нашего края, — сказала она важно. — А метеорит — часть истории. Не самая важная, но, безусловно, яркая. И наш краеведческий кружок в своих планах имеет изучение...

А это что? — Я указал на прибор. — Арифмометр Секацкого? Если ты думаешь, что это на самом деле арифмометр Секацкого, то сильно ошибаешься. Арифмометр позже изобрели, информатик тогда рассказывал...

Это ты ошибаешься, — усмехнулась Родионова. — Во-первых, информатик говорил, что это внедрили арифмометр в двадцатом веке, а изобрели его ещё в восемнадцатом. Так что этот вполне может Секацкому и принадлежать. Но дело в том, что это вообще не арифмометр Секацкого. Это шагомер Секацкого.

Откуда ты знаешь, что именно Секацкого?

- Смотри.

Катька повернула шагомер, и я увидел.

П. Ф. С. Гравировка на дне.

Пётр Фомич Секацкий.

И что это даёт? — поинтересовался я.

Многое даёт. Секацкий был пунктуальным человеком, в каждом своём путешествии он вёл дневник. И отмечал, сколько шагов он прошёл. Вот погляди, на циферблате отмечено девятнадцать тысяч шагов. Значит, он прошёл примерно десять километров. Если учесть, что расстояния принято измерять от почтового отделения...

А может, наоборот? — предположил я. — Может, это не от почтового отделения, а от какой-нибудь одному ему известной метки? От какого-нибудь камня. Или дома. Или даже от дерева. Так что твои девятнадцать тысяч шагов ничего не значат. На сто процентов не значат. И нечего в лупу глядеть.

Почему это не значат? — Катька отложила лупу.

Рассуди здраво. Десять километров — это не расстояние. В радиусе десяти километров тут уже по двадцать раз всё обыскали. Так что он наверняка отмечал шаги от какой-то тайной отсечки.

Катька задумалась. Я огляделся. Упырь куда-то запропастился, не было его видно, может, в бочку какую залез. Хорошо.

Возможно, ты и прав, — сказала она. — Возможно...

Она захлопнула альбом, взяла под мышку шагомер, проследовала к укрытому за печкой сейфу и спрятала в нём добро. Ключ повесила на шею. Пахло сушёным лосем, пахло веками.

Ты же не ищешь метеорит, — напомнил я.

Разумеется. — Родионова вернулась в кресло. — Я не маюсь дурью. Однако мне дорога истина. Николай Иванович планирует скоро небольшую экспедицию — чтобы раз и навсегда решить метеоритный вопрос. У нас будут спецназовские миноискатели. А потом, в августе...