Энн Файн - Список прегрешений Страница 13

Я тоже скучал по Лизе, но он-то этого не знал. Я постоянно думал о ней: я язык себе откусил! Смолчи я в тот день на реке, и не надо было бы теперь плестись по грязи к Халлорану и говорить Касс, что я раскаиваюсь, что украл ключ от ее двери и все прочее. В свой первый выходной я мог бы спуститься по тропинке, которая вела к дому Джемисона, и поискать Лизу.

Может, она бы и захлопнула дверь перед моим носом, оставив меня стоять дурак дураком на крыльце. Могла даже рассмеяться мне в лицо. А может, пусть и с неохотой, согласилась бы пойти прогуляться. Мы бы пошли через поля, почти не разговаривая от смущения. И я бы всякий раз украдкой смотрел на нее, когда она подныривала бы под изгородь, и ее настороженный взгляд пугал бы меня и заставлял хранить молчание. Так бы мы и шли — от одного поля до другого.

Но Лиза могла и улыбнуться. Тогда бы я набрался храбрости и улыбнулся ей, а она бы улыбнулась мне в ответ. А вдруг бы она так поспешно выбежала ко мне из дома, что мне пришлось бы послать ее назад — взять плащ, ведь дождь льет как из ведра? И, может быть, передавая его мне, она сжала бы мою ладонь, чтобы показать, что рада моему приходу. И позволила бы мне подать ей руку и помочь соскочить с лесенки через изгородь, как делает отец. Я прошел два поля, размышляя о том, какой путь выбрать, чтобы нам встретилось побольше таких лесенок.

Мы бы промокли насквозь. Да, это была бы мокрая-премокрая прогулка! Хлюпая по раскисшей тропинке, я то и дело попадал в лужу, и мои ботинки были все облеплены грязью. Но я шлепал дальше и про себя продолжал разговаривать с Лизой. Удивительно, но когда я добрался до дома Халлорана, то чувствовал себя вполне бодро.

Халлоран живет к западу от Джемисона, в маленьком уединенном домике, где он вырос у своей тети Сьюзан. Мне нравится дом Халлорана и все вещи в нем. Я там столько часов провел, разглядывая цветные альбомы по искусству, обернутые в толстый красный бархат — прежде это были шторы тети Сьюзан. Если Касс позировала, ей запрещено было разговаривать со мной. Халлоран расхаживал по комнате и, готовясь рисовать дальше, разглядывал Касс с разных сторон — даже ее отражение в зеркале и на полированной мебели.

Халлоран всегда предпочитал рисовать Касс. У нее был талант к позированию, так он говорил. Я же впадал в ледяное оцепенение, стоило ему только взять в руки кисть. А Касс сидела, как ей велели: подбородок поднят, глаза смотрят ровно, палец вверх — так, как он и просил, словно она совсем живая, будто вот только что прекратила смеяться и вдруг застыла на месте.

Касс так здорово позировала, что Халлоран даже разрешал ей разговаривать с ним, пока он работал. А мне — никогда. Стоило мне только кашлянуть, как он меня одергивал:

— Тсс! Еще немного! Прими, пожалуйста, прежнюю позу. Том, не мог бы ты снова поглядеть в окно!

Это раздражение никогда не распространялось на Касс. Она сидела себе и преспокойно болтала.

— Мальчишка с фермы Смитов считает, что у тебя не все дома. Думаю, это из-за того, что ты живешь вот так совсем один, у тебя нет нормальной работы и ты расхаживаешь повсюду в этой ужасной куртке.

— Ничего удивительного, что он так считает, Касс. Что ж, надеюсь, этот чудесный свет продлится еще немного. У нас здорово получается!

Я бродил по дому, перебирал разные вещицы. Вертел тяжелые медные ручки буфетов из красного дерева, проводил пальцем по завиткам узора на книжном шкафу, тер концом рукава стеклянные грани посудного шкафа тети Сьюзан до тех пор, пока они не начинали отражать солнечный свет, пуская блики по стенам. Я перечислял про себя снова и снова различные породы дерева: атласное, палисандровое, жемчужное, красное, падуб, дуб.

Потом, когда свет совсем гас, я слышал, как они складывают вещи в оранжерее, и до меня долетали легкие, но настырные упреки Касс по поводу сделанного Халлораном за день.

— Не была я такой сутулой! Я знаю, что не была. Халлоран, но почему ты нарисовал мне волосы такого гадкого грязного цвета? И руки у меня совсем не такие длинные. Таких длинных вообще не бывает. Если ты хотел нарисовать гориллу, попросил бы Тома позировать!

И она продолжала ворчать, даже не слушая сама, что говорит. А Халлоран спокойно вытирал кисти и завинчивал крышки на банках с краской. Он тоже не слушал. Я усаживался у огромного аквариума и начинал гонять вялых перекормленных рыбок вокруг любимой фарфоровой русалки тети Сьюзан — Халлоран бросил ее туда как-то вечером, чтобы им было повеселее. Я сидел и ждал, когда у Касс кончится завод.

— Не трогай, — говорил Халлоран, когда она мешала его карандаши, кисти и мелки и клала его зажимы и молоточки туда, где он бы их и за неделю не нашел. — Оставь все там, где лежит, будь добра.

— Пожалуйста, Касс, не надо! — кричал он, замечая, что она собирается его лучшим ножом открыть крышку какой-то банки. Но Касс уже нюхала бледную пахучую блестящую жидкость. Прежде чем Халлоран успевал выхватить банку, она ставила ее на место и чихала.

— Ты все расплескала на мои рисунки! — причитал он.

Касс уворачивалась от него, прячась за высокими мольбертами и сложенными в ряд холстами или за картинами, стоявшими спина к спине. Халлоран слышал предательский хруст тонких хрупких палочек черного угля и шум падающего на плиты пола каскада кнопок, но, когда он догонял ее, Касс уже черными от угля пальцами листала книги, которые он взял в библиотеке.

— Эту надо было сдать еще в октябре! — пеняла она ему злорадно. — Эй, Халлоран! А эту — в марте! — она дразнила Халлорана, и в конце концов он просил нас уйти подобру-поздорову.

— Послушай, Касс, — молил он. — Уже темнеет. Я скоро сам ухожу. Ну пожалуйста, Касс. Не пора ли и тебе домой?

Наконец без предупреждения она брала пальто и направлялась к двери.

— Только полюбуйся на этот разгром! — стонал Халлоран мне в спину, когда я удалялся за ней следом. — Полюбуйся на этот разгром!

Он никогда не осмеливался жаловаться прямо Касс. Ведь у нее был такой талант к позированию.

То же самое происходило, когда он рисовал Лизу. Касс порхала туда-сюда и то строила из-за его спины Лизе рожи, чтобы отвлечь ее, а то корчилась на полу, пытаясь принять какую-нибудь странную позу — из тех, какие она видела в книге по восточному искусству, которую Халлоран хранил на самой высокой полке в своей спальне корешком к стене. Халлоран прекрасно знал, кто поднимает такой шум, но всегда напускался на меня, хоть я и читал в абсолютном молчании, наполовину скрывшись за занавесками.

— Пожалуйста, прекрати топать, Том! Ты что, специально так дышишь, чтобы раздражать меня?

Даже когда Касс, угомонившись, находила себе какое-нибудь тихое безобидное занятие, вроде макания его драгоценных пастелей в скипидар — одну за одной, Халлоран все равно в конце концов срывался на меня. Рисовать Лизу так же непросто, как и меня. В ней есть скованность, которая на холсте превращается в одеревенелость. Халлоран рисовал ее бледное застывшее настороженное лицо и радовался, потому что был уверен: на этот раз ему удалось поймать нужное выражение, а спустя несколько сеансов вдруг вновь напускался на меня, потому что с мольберта на него глазела какая-то не дорисованная марионетка с остекленевшим взглядом, которую он прежде в глаза не видел. Халлоран рисовал нас время от времени, только чтобы доказать самому себе, что у него это получается. На самом деле он этого терпеть не мог. Иногда он чуть не плакал от отчаяния. Но продать ему удалось лишь те картины, где были я и Лиза. Людям нравились его этюды с Касс, но никто не хотел их покупать.

Касс заявила ему однажды:

— Знаешь, в чем дело, Халлоран? Все эти картины, что ты пишешь с меня, уж больно слащавые.

Халлоран побледнел, а потом стал красным, как его куртка. Она в самую точку попала! Надо отдать ей должное, она знает, как задеть вас за живое, Касс-то. Вот и меня она теперь так подцепила, в конце концов.

— За живое, за живое, за живое, — распевал я во всю глотку, перекрикивая шум дождя. Маршевый шаг мне не больно удавался, грязь так облепила ботинки, что носки постоянно скользили. Но я шел вперед и вперед.

Они, наверное, услышали меня за мили, но, когда я наконец пробрался сквозь простыни серого дождя, переливавшиеся через Халлорановы водосточные трубы, и остановился на пороге оранжереи, чтобы очистить мои облепленные грязью ботинки о ступеньку, можно было подумать, что я подкрался к ним на цыпочках: никто не обратил на меня внимания. Почему Касс делала вид, что не замечает меня, — ясно, но уж Халлоран мог бы прокричать мне «Привет!» с кухни. С ним-то я не ссорился.

— Привет, Халлоран! — крикнул я, стаскивая мокрую куртку. — Халлоран!

8 глава

Я знал, что они там. Темное пятно куртки Халлорана мелькало то и дело по другую сторону матового стекла двери, пока он со звоном выкладывал ложки и блюдца на поднос для чая. И я слышал, как сзади в кладовке одну за другой открывали крышки коробок из-под печенья в поисках кусочка засохшего кекса.