Владислав Крапивин - Рассказы Страница 14

Было тоскливо стоять так и прислушиваться к чужому празднику. Мальчик вернулся к остановке и сел на «четверку», идущую от вокзала в Городок Металлургов.

Молодая добродушная кондукторша посмотрела, зевнула и ничего не сказала. Пусть едет человек. Места хватает.

В вагоне было почти пусто. Лишь похрапывал, привалившись к окну, какой-то дядька в надвинутой на глаза кепке, да на передней скамейке сидел капитан.

Это был красивый капитан. Он сидел прямо, положив ногу на ногу. Он сидел прямо, положив ногу на ногу. Когда вагон встряхивало, носок сапога покачивался и по нему бегало отражение лампочки. Было удивительно, что в такую погоду сапоги капитана оставались сухими и блестящими. Все остальное тоже было блестящим: коричневая портупея, пуговицы, козырек фуражки и даже выбритый подбородок. И звезды на зеленом погоне горели желтыми искрами. Вместе они были похожи на среднюю часть созвездия Ориона.

На коленях у капитана лежал потемневший от сырости плащ, а поверх плаща — зонт. Большой черный зонт с выгнутой ручкой. Мальчик смотрел на зонт и не мог решиться сказать капитану. А что сказать, он знал. Он не мог и не хотел больше один владеть своей удивительной выдумкой. Одному ему она не нужна. Всякое открытие, даже самое крошечное, должно радовать других — это мальчик чувствовал. Но он боялся что не сможет рассказать, как надо.

— Товарищ капитан… — сказал мальчик. — Разрешите обратиться, товарищ капитан.

Капитан поднял глаза. Если он и удивился, то мальчик этого не заметил. Лицо у капитана было невозмутимым. Наверно, так полагалось.

— Валяй, — разрешил он. — Обращайся.

— Хотите, я нарисую на вашем зонте звезды? — спросил мальчик и коротко вздохнул.

— Что за звезды?

— Как на небе, — сказал мальчик. — Это чтобы определять…

У капитана шевельнулась левая бровь.

— Ты подожди. Непонятно. Ты докладывай по порядку. На каком небе, с какой целью?

— Хорошо, — согласился мальчик. — Я объясню. Вот в чем дело. Если открыть зонт и нарисовать на нем изнутри звезды, точно как на карте неба, то получится маленький планетарий. Это я сам придумал, — не удержался он.

— Зачем? — спросил капитан.

— Ну… я не знаю… Это само придумалось. — Мальчик неловко улыбнулся и шевельнул плечами.

— Я не о том, — пояснил капитан. — Какая задача у твоего планетария? У каждой вещи должна быть задача. — Он говорил негромко, и каждое слово было похоже на сдержанный зевок. И выбритый подбородок почти не шевелился.

— Ну… какая задача. Вот какая. Можно определять днем, где какие звезды. Или ночью, если тучи, тоже можно. Надо только правильно держать зонт над собой… Направить на Полярную звезду, а потом…

— Хорошо. А зачем?

— Зачем на Полярную? Потому что она в небе всегда на одном месте. Она будто ось. Ведь с Земли кажется, что все звезды вращаются вокруг нее.

Неужели капитан не знал про это?

— Не в том дело, — чуть поморщился капитан. — Зачем знать, где какие звезды? Для ориентировки? Это же несерьезно — зонт. Есть более точные методы. Или для другого? Для чего?

Действительно, для чего? Какая польза? Мальчик не знал. Он был рад своему открытию и совсем не думал, какая от него польза. И вообще, что такое польза?.. Знакомые звезды, которым можно подмигнуть как друзьям, — это польза? Или это просто так?

А знать, в какой стороне Персей, Возничий, Лев, Андромеда, знать это, если даже в небе нет ни одной звезды, это нужно кому-нибудь?

Или это никому не нужно?..

— Не знаю… — сказал мальчик и перестал смотреть на капитана. — Я думал… если запустят, например, корабль на Луну или на Марс и будут передавать: сегодня он в таком созвездии, а завтра в другом… а в небе тучи, ничего не видать, тогда зонт открыл, и можно, направил как надо, и сразу видно, где какие созвездия, и можно знать, где летит ракета…

— Лишь бы долетела, — сказал капитан. — А проследят локаторы.

Сонный дядька у окна зашевелился и сдвинул вверх козырек.

— Чего, опять ракету али спутник запустили? М-м?

— Сиди уж! — сонно прикрикнула кондукторша. — Да остановку не проспи.

Трамвай затормозил, и капитан легко поднялся. Высокий, прямой. Набросил на плечи зеленый плащ.

— Не положено разрисовывать зонты, — сказал он и шагнул к выходу. А зонт спрятал под плащом. Наверно, капитанам не положено ходить с зонтами и он взял его не для себя, а вез кому-то другому.

— Не положено, — с усмешкой проговорил мальчик.

Неудача его не испугала. Радость открытия, приглушенная раньше обидой, снова пробивалась в нем, как теплый ключик. Мальчик ждал: вдруг встретится человек, которому нужны будут звезды.

Двое поднялись в вагон и остались на задней площадке, хотя почти все скамейки были пустыми.

Один был молодой и высокий, в коротком светлом плаще. Лицо его словно состояло из больших очков с толстыми стеклами и крутого лба, над которыми копной курчавились темные волосы, пересыпанные дождевыми брызгами. Второй выглядел гораздо старше и обыкновеннее: лицо пожилого и уставшего за день человека, черная сатиновая спецовка, серая кепка. И зонт, который он сунул под мышку.

Если мальчик не хнал чьих-нибудь нестоящих имен, он придумывал свои. Придумывал сразу. Это получалось само собой. Это получалось само собой.

«Шахматист», — подумал мальчик про первого. А второму — так показалось мальчику — очень подходило имя «Мастер».

Они разговаривали. Вернее, говорил Мастер, а Шахматист только слушал вежливо, но, кажется, без особого интереса.

— Я ему как человеку, практически, говорю: «Ты что же это, Архимед разнесчастный, где глаза у тебя, на каком месте? Тут какой допуск разрешается? Ноль-ноль три! А у тебя ноль один.» А он мне: «Идите, говорит, и жалуйтесь начальнику цеха. И придираться понапрасну, говорит, я не позволю…»

— Понапрасну, значит? — усмехнулся очкастый.

— Понапрасну, говорит… Ну, тут уж я дипломатию отбросил. «К начальнику, говорю, я не пойду, я и сам для тебя начальник, а чтоб ты это, практически, усвоил, я сейчас возьму вот этот шланг, пополам сложу и тебе пониже поясницы ка-ак…»

Он слегка развернул руку с зонтом, чтобы показать, как собирался проучить зловредного спорщика, но показать не смог: зонт обо что-то ударился, и сзади послышался короткий вдох, вернее, не вдох, а звук, с которым при неожиданной боли втягивают сквозь зубы воздух.

— Виноват!.. — Он сказал это очень торопливо, раньше, чем успел обернуться. А обернувшись, увидел мальчика.

Мальчик прижимал к ушибленному колену ладонь.

Целую секунду лицо Мастера было растерянным и добрым. Потом Мастер нахмурился:

— Ну вот… Вроде, не тесно, мог бы и подальше стать. Зашиб?.. Экий же ты мокрый!

Под сердитостью он хотел скрыть испуг за мальчика и, может быть, смущение от того, что так поспешно бросил свое «виноват». Ведь перед мальчишками не принято извиняться.

— Не тому, кому надо, попало, — излишне весело проговорил Шахматист. Не разглядели, Виктор Семенович.

Мальчик разогнулся.

— Я сам виноват… Стою тут… — сказал он, глядя в лицо Мастеру. И в этом взгляде уже была невысказанная просьба.

— Ладно… Сам…

— Правда сам… — почти жалобно повторил мальчик. — Я задумался.

— Задумчивость в трамвае — свойство натуры глубокой и поэтической, произнес Шахматист уже без улыбки. Наоборот, подчеркнуто серьезно. — А нога заживет… Ну, и как дальше развивались события, Виктор Семенович? Вы остановились на шланге…

— Дяденька, послушайте, — негромко и быстро сказал мальчик, — давайте я вам на зонте нарисую созвездия. Как в планетарии. Развернете зонт и сразу видно, где какое созвездие, если даже на небе тучи. Или днем. Только надо направить ручку зонта на то место в небе, где Полярная звезда, а потом повернуть… — Он говорил теперь все сразу, не дожидаясь вопросов, чувствуя, что надо первыми же словами объяснить свое желание.

Ведь он дарит людям созвездия!

Мальчик нарочно говорил теперь не «звезды», а «созвездия». Это избавляло его от лишних объяснений. Сразу было ясно, что речь идет о небе.

И, боясь, что не дослушают, он торопился, глотая слова, повторял их и снова торопился объяснить все скорее и понятнее.

И вдруг умолк. Он внезапно понял, что сказал все. И его не перебили. Он молчал и растерянно ждал ответа.

— Дела-а, — сказал Мастер. — Ты это сам, что ли, изобрел?

— Ну да… А что? Это легко… Зато будут звезды. — Последние слова мальчик произнес упавшим голосом. Он подумал, что Мастер сейчас тоже спросит: «А зачем?» И, опустив глаза, стал смотреть на его забрызганные тупоносые сапоги.

— Любопытно, — проговорил Шахматист.

Мастер подумал и спросил:

— Это, практически, выходит что-то вроде небесной схемы?

— Ну да, вроде карты! — обрадовался мальчик. — Только лучше. Как походный планетарий. И можно узнать, где какое созвездие в небе, будто увидеть его сквозь тучи…