Галина Галахова - Легкий кораблик — капустный листок Страница 14

— Славно сработано! — похвалил всех Кривой.

— Я все-таки в это дело последний раз встреваю, — сказал дядя Яша. — Оно мне совсем не по душе!

Молодые помощники Чура грянули дружным смехом — этот дядя Яша кого хочешь уморит!

Кривой нахмурился, и помощники опустили глаза в землю.

— Ты, Яков, не думай, что от нас легко отделаешься. Теперь товар твой — тебе его и продавать. — Кривой протянул дяде Яше листок с адресами и ценами. — С клиентами я уже договорился. Не тяни, а то вдруг ненароком нагрянут к тебе из буквы «МЭ»! Завтра заглянем — чтоб чисто было!

Веселая компания уехала, а дядя Яша остался наедине со своими мыслями. Назавтра, чуть свет, он снова был в гараже.

«Что же мне делать с этим товаром? — подумал дядя Яша. — Построю-ка я его по росту!»

— Равняйсь! Смирно! — скомандовал дядя Яша, когда все сапожки на высоких каблуках были выстроены по росту. — Очень хорошо! — похвалил он обувь.

Он прохаживался перед своим войском — оно было очень тихое, хоть и разноцветное. Ему хотелось в ответ что-нибудь услышать. Как приятно, когда с тобой разговаривают, да не просто так, а от всего сердца…

Вдруг отворилась дверь и вошел Малыш.

— Ты чего это надумал?! — спросил Малыш и как даст ногой! Все войско так и разлетелось.

— Почему не проданы?

Дядя Яша снова построил войско.

— Я тебя спрашиваю или нет? — спросил первый помощник Чура и снова разогнал армию. Лежала армия «ножки-сапожки кверху».

— А чего торопиться? — спокойно сказал дядя Яша. — Давай с тобой играть. У тебя будет сиреневая армия, а у меня — красная. Можешь нападать первым!

— Да ты что? Совсем из ума выжил?!

— Нет! Красивые, смотрю, сапожки — как игрушки! Мало я в своей жизни играл и сказок мало слышал… Так ты за сиреневых или за кого?

Малыш был очень серьезным человеком. Он не терпел, когда его разыгрывали. Он вытащил из кармана острый предмет и подкинул его кверху. От финки по дяде Яше побежали зайчики. Дядя Яша сделался серьезным.

— Завтра продам!

— Чтобы к вечеру были деньги!

Дядя Яша опечалился. Предчувствие беды наполнило его. «Надо бросить, бросить надо! — уговаривал он себя. — Так и скажу Чуру! А его покупателям надо письма разослать. Так и написать: Уважаемая, мы с вами имеем дело с нечестным человеком. Я лично выхожу из игры и закрываю лавочку, что советую и Вам. Заранее благодарю Вас за Вашу Непокупку. Она навсегда останется для меня прекрасным воспоминанием…»

Дядя Яша хотел, чтобы письма получились трогательными и высокими по стилю. Но он не знал, как пишутся многие слова, и ограничился этим.

Закон открытого сердца

После большого совета Саша задумался. В дневнике полно было двоек и замечаний. Маме дневник он не показывал — расстраивать ее не хотел. Мама в эту осень очень помолодела, в театры ходить стала, в парикмахерскую, в ателье.

Однажды она спросила Сашу, как дела. Саша ответил:

— Как всегда!

Мама ему поверила. Она всегда ему верила.

— Старайся, Саша. Может быть, в другой город скоро переедем!

Саша удивленно на маму посмотрел, а мама покраснела:

— Разве я старая? Разве меня никто полюбить не может?

Она никогда с ним так не разговаривала. Всегда она все от него скрывала и была ровной и даже холодной. Саша бросился к маме и обнял ее.

— Самая молодая. Самая красивая!

Мама отстранилась:

— За учебу — сам ответственный. Вон какой вымахал! Завтра придет к нам Иван Данилович — знакомиться будем.

Как услышал он про какого-то Ивана Даниловича, настроение у него упало — это еще кто?

Он искоса взглянул на маму и заметил, что она улыбается. Хлеб режет и улыбается. Давно с ней такого не было. И понял он тогда, что хоть и не хочется ему видеть никакого Ивана Даниловича, но мама-то хлеб режет и улыбается. И чтобы мама всегда так улыбалась, должен он и приход Ивана Даниловича вытерпеть, и двойки исправить.

И от того, что так легко все решалось, Саша повеселел. С песнями достал он бумагу, клей, ножницы и вырезал одиннадцать самолетов, и развесил их на нитках у себя над столом — одиннадцать двоек у него было.

Он сказал себе: «Над городом Ленинградом — вражеская эскадрилья из одиннадцати самолетов. Враги бомбят город и один дом. В том доме — две маленькие девочки и один болтун с длинным языком. Его-то не жалко, да маленькие девочки… На перехват выходит летчик Александр Федоров, который в смертельной схватке сбивает несколько врагов!..»

И это значило, что назавтра он должен исправить хотя бы одну двойку.

Назавтра пришел Иван Данилович, который оказался настоящим летчиком. Саша весь вечер молчал, а Иван Данилович весь вечер рассказывал.

— У меня дочка есть! — сообщил Иван Данилович под конец. — Как ты на это смотришь?

— Грудная? — спросил Саша, вспомнив, как они с Борькой трясли коляску.

— Почему грудная? — засмеялся Иван Данилович. — Ей пятнадцать лет.

— А-а!

— Ну так как? Будем все вместе жить?

— А мама?

— И мама, и я, и ты, и Лена, а?

— Не знаю! — сказал Сашка. — Я еще над этим не думал!

— Ну подумай! Хорошо подумай! — сказал Иван Данилович и посмотрел на маму. Он собрался уходить — мама вышла его провожать.

Когда мама вернулась, Саша притворился спящим. Мама скоро заснула, а Саша долго думал: почему он мучается из-за того, что старого друга потерял? Почему ему так тяжело к новым людям привыкать — вот и к Ивану Даниловичу? Прямо в штыки он встречает новых людей — хотя бы Любовь Ивановну! Все ребята к ней давно привыкли и полюбили ее, а Сашу все тянуло к Анне Кирилловне. Все не мог он смириться, что на ее место встала другая учительница. И поэтому другая учительница ему не нравилась. Все у нее не так, как у Анны Кирилловны. И поэтому он грубил. А Любовь Ивановна как будто грубости его не замечала. Она как будто о нем думала, что он от рождения такой грубиян!

Ему стало невыносимо стыдно — хоть вставай и беги сейчас просить прощения. С мыслью о том, что завтра он станет другим, Саша уснул.

На следующий день на большой перемене к нему подошла Нина Петрова. Вообще-то она ему нравилась — один раз он даже ее портфель нес — но сейчас было не до девчонок!

— Федоров! Ты двойками и поведением подводишь наше звено. Мы — на последнем месте по маршруту в страну знаний.

— Ну и дальше что?!

— Исправляйся!

— Да ну?

— Теперь насчет лома. Ты не собираешь.

— Хватит с меня прошлого года!

— Лом всегда нужен! — строго сказала Нина Петрова и в упор посмотрела на Федорова. — Ты пионер, и это — твой долг!

— Конечно, долг! — поддержал звеньевую Цаплин. В его кармане лежала записка: «Игорь! Помоги мне, пожалуйста, в сборе лома!»

Цаплин был наверху блаженства: шутка ли — записка от Петровой!

— И бумагу надо собирать! — добавил Венька, сжимая в кулаке другую записку: «Веня! Помоги мне, пожалуйста, в сборе бумаги!»

— Вы что, не в себе?! — спросил приятелей Саша.

— Сказано тебе — лом всегда нужен! — рассердился Цаплин.

— И бумага, — добавил Венька.

На уроке Федоров получил записку: «Саша, давай с тобой дружить. Н. Петрова».

Он ответил: «Ладно. Только я скоро уезжаю навсегда».

Ему вдруг захотелось уехать от всех сию же минуту. Пусть без него попляшут — вспомнят тогда Федорова. Не только плохим он был…

Вторым уроком была математика. Саша пошел к учительской. В учительскую входили и выходили учителя, и он отметил, что их Любовь Ивановна — самая красивая…

— Ты кого ждешь, Федоров?

— Вас! Вас я жду!

Они отошли в сторону, а Федоров все смотрел на Любовь Ивановну, словно увидел ее впервые, и Любовь Ивановна вдруг смутилась, одернула серый свой костюмчик и сказала:

— В чем дело, Федоров?

А у него в голове туман какой-то сделался — то ли от волнения, то ли от чего-то еще. Он начисто забыл, что хотел сказать.

Любовь Ивановна смотрела на него с тревогой и ждала. Этот Федоров вел себя странно, а лицо у него удивительное было. Вообще у всех ее мальчишек лица удивительные, а у этого — самое удивительное: что ни скажет — всему поверишь…

— Так в чем дело, Саша?

— Извините меня, Любовь Ивановна! — в отчаянии сказал он, вдруг понимая, что никогда ему не высказать того, что хотелось.

Любовь Ивановна очень удивилась: ничего не случилось такого, за что следовало прощения просить.

— За что, Федоров?

— Сами знаете! — ответил он и понес какую-то несусветную историю про себя, Красномака и Стародубцева. Сюда же он примешал какого-то Ивана Даниловича и Анну Кирилловну.

Почти с испугом смотрела на него Любовь Ивановна, поражаясь тому, как быстро и взволнованно он говорит.

— Ты, Саша, задумываешься о большом, но вся беда в том, — наконец сказала она в ответ, — что ты не знаешь Закона Открытого Сердца. По этому закону жили еще отцы и прадеды наши, которые встречали новых людей с улыбкой и радостью — как Красномак меня встретил на первом уроке. А ведь мне страшно было идти к вам после Анны Кирилловны! А ты, Саша, заранее решил, что и я и Стародубцев — плохие, не из твоего класса, для тебя неинтересные люди?