Анна Ремез - 12-15 Страница 14

— Поди поздоровайся, — велел Косте дядя Гена все ещё сердитым голосом.

Полина опустила стекло. Костя встал и вразвалочку подошел к машине. Глаза у него были прозрачные, как у Коли, но не пустые, а дерзкие, веселые. Поверх выгоревшей майки сверкал на цепочке крестик.

— Это тетя Оля, Ольга Ивановна. Помнишь, мы к ней в Ленинград приезжали, когда тебе пять лет было.

Костя наклонился к окошку и улыбнулся. От улыбки лицо его разъехалось во все стороны, и он стал похож на резинового утенка.

— Здрасьте, тетя Оля.

— А это Полина. Помнишь Полину?

— Привет.

— Привет.

Полина Костю совсем не помнила, но знала, что, гостя у них, он заперся в кладовке, и соседу пришлось выпиливать замок. Когда Костю открыли, он сидел в обнимку с «бабой на чайник», с которой ни за что не хотел расставаться, и маме пришлось согласиться на её переезд в город У.

— Садись, поедем к Старой церкви, — предложил дядя Гена.

— Да ну!

— Константин! Я показываю тете Оле с Полей город. Живенько, живенько.

— Давай ты оставишь нам Полю? Мы ей сами город покажем.

Дядя Гена повернулся к Полине.

«Почему бы и нет», — подумала она, открыла дверцу, и опустила ногу на асфальт движением кинозвезды, выходящей из лимузина на красную дорожку в Каннах.

Краем глаза она заметила, что нога не осталась незамеченной.

— Костя, смотри мне …Терез тсяс заеду, хорошая моя, на кладбище вас повезу.

— Куда вы пойдете? — поинтересовалась бабушка.

— В Краеведческий музей, — с серьезным видом ответил Костя.

Полина краеведческие музеи недолюбливала, но было приятно, что Костя добровольно взял на себя заботу о её досуге.

— Ещё раз с сигаретой увижу, будешь дома сидеть, — пригрозил дядя Гена и дал по газам.

Как только машина скрылась за поворотом, Костя достал из кармана пачку «Союза».

— Куришь?

— Нет.

— Не куришь?

— Нет.

— Надо же… Пошли, с пацанами познакомлю.

Сарафан Полины явно был очень смелым для города У. Она заметила, что все прохожие с удивлением косятся на неё. Когда она подошла, мальчики вскочили на ноги. Казах оказался выше Полины, а конопатый едва доставал ей до плеча.

— Это Вован, — представил казаха Костя, — Вован, это Полина, сеструха моя из Питера.

— Очень приятно, — раскосые глаза Вована скользнули по ее сарафану, снизу вверх.

— Это Колян. Колян-Полина, Полина-Колян.

— Надолго к нам? — спросил Колян недоломавшимся голосом.

— До конца августа.

— Ну что, пойдем? — сказал Костя.

— В музей?

— Да ты чего, какой музей! Просто пошляемся. Вован тебе экскурсию проведет.

— Значит так, — начал Вован, — у этого ларька Коляну однажды набили морду…

— Да не бил меня никто! — возмутился Колян.

— Направо у нас есть базар, но ты туда одна не ходи, бери Костяна.

— Почему?

Он усмехнулся, но ничего не сказал.

Полина подумала, что, хорошо бы ее сейчас увидел Лешка, как она идет в новом сарафане с тремя парнями, один из которых очень даже недурен собой. Они пошли смотреть какой-то мемориал, построенный в честь участников Войны. Полине было все равно, куда идти, она была рада, что, наконец, общается со сверстниками.

— Слушай, а ты ему какая сестра, двоюродная? — спросил Колян.

— Нет. Троюродная.

— Не слушайте ее. На самом деле, я ее дядя, а она моя племянница, — улыбнулся Костя.

— Что? Да уж скорее ты мой племянник.

— Никакого уважения к старшим.

— С чего это ты старший? Тебе же четырнадцать.

— А тебе? — спросил Вован.

— Мне — пятнадцать

По тому, какое положение приняли его брови, Полина поняла, что он считал ее более взрослой. Понятное дело, из-за роста. Как-то на Невском мужчина лет тридцати, пытаясь познакомиться с Полиной, спросил, на каком курсе она учится. Когда узнал, что в девятом классе, стал извиняться непонятно за что, а потом убежал. Тогда Полина подумала, что надо было соврать. Наверное, теперь Вован решит, что она мелюзга, и потеряет к ней всякий интерес. Если таковой вообще был…

— А тебе сколько? — спросила она, глядя снизу вверх на Вована.

— Восемнадцать будет.

— Вы в одной школе учитесь? — поинтересовалась Полина.

— Я не учусь в школе, — ответил Вован. Прозвучало это очень гордо.

— Вован у нас бизнесмен, — сказал Колян, — скоро он заработает кучу бабок и уедет жить в Москву.

— Помалкивай, — Вован ткнул Коляна кулаком в плечо.

— Что за бизнес? — спросила Полина.

— Ничего особенного, кручусь туда-сюда.

Разговор завис. Полина почувствовала, что тема запретная. Видимо, что-то нелегальное. Торгует травой, что ли? Боря рассказывал — в Казахстане анаша растет повсюду, как сорняки.

— Слушай, а как там, в Питере? — мечтательно спросил Колян.

— В Питере, как в Питере, — неожиданно резко ответил Вован, — что там такого, чего у нас нет? Музей у нас есть, театр есть, в Иркуле купаемся, на базаре одеваемся, и самогон у нас первоклассный, и арбузов завались. Питер, Питер… Вот Москва!

— Ты был в Москве?

— Был он в Москве, — заржал Колян, — одну ментуру-то на вокзале и видел.

— Захлопни пасть, — Вован тихонько толкнул Коляна плечом.

— Вот и пришли, — сказал Костя.

Пустынная площадь, затянутая в асфальт, с бетонной громадой посередине — два серых среза перпендикулярно друг другу, какая тоска! По обе стороны стелы белели три кочана — свадебные платья. Из открытой машины неслось: «Эй, красотка! Хорошая погодка! Была бы лодка, мы б уплыли с тобой!».

— Сюда свадьбы всегда приезжают, — пояснил Костя, — сначала по городу катаются, а потом сюда.

— Да, у нас тоже такое место есть. Марсово поле.

Раздался звон — один из женихов швырнул об асфальт бокал. Невеста помедлила секунду, наверное, жалко было разбивать, потом тоже бросила свой. Вокруг заорали «Горько!». Каблуки невесты хрустели по осколкам, сверкали вспышки фотоаппаратов… «Последнее место в мире, где хотелось бы сыграть свадьбу», — подумала Полина.

— Слышь, ты знаешь, что у нас Пушкин в городе целых два дня прожил? — спросил Колян.

Полина кивнула. Колян явно хотел произвести на неё впечатление, нес что-то про автомобили, но разговор буксовал, а Костя и Вован отошли в сторону и говорили вполголоса. Полина навострила уши, но ничего, кроме пары непечатных слов не услышала.

Полина терпеть не могла мат. Настроение слегка упало.

— Давайте сфотографируемся, — предложила она, чтобы хоть что-то сказать.

Вован подошел и с готовностью обнял её за талию. С другой стороны пристроился Колян. Здорово! Эта фотография может послужить основой для легенды на тему «Как я провела лето». Сарафан и Вован — сочетание, достойное того, чтобы снимок невзначай увидел Лёшка.

— Айда купаться, — сказал Костя после фотосессии.

На площади остановилась красная машина.

— Ну, в музей-то тсего не пошли? — закричал дядя Гена. — Коська, тсьто ты сюда Полю притащил? Сходили бы на Иркул уж тогда. Вот непутевая голова!

Маленький город У.

Нужно было ехать на кладбище, искать могилу бабушкиной мамы. Полина предпочла бы остаться, но бабушку обижать не хотелось.

— Ну ладно, приятно было познакомиться, — сказала она и помахала троице рукой.

— Увидимся, — сказал Вован.

— Коська, домой сегодня придешь?

— Не знаю.

— Совсем отбился от дома. Давай-ка, не балуй, приходи.

Когда они отъехали, Полина вспомнила про тетрис. Ну, ничего, еще будет возможность передать.

— Ну тсьто ты будешь делать, болтается так целыми днями с этим Вовотськой, — заворчал дядя Гена.

— И что? — спросила бабушка.

— Тсюрка он. Отец, правда, русский, а мать — балайка.

Бабушка обернулась и подмигнула Полине. «Чурками» и «балайками» дядя Гена называл казахов. У дяди Гены развал Союза был больной темой, он до сих пор не привык к мысли, что страну отдали казахам. При советской власти семья жила неплохо, потому что тетя Зина была «из магазина», то есть работала начальником сети универсамов. Теперь они существовали на свои тощие пенсии, да заработки Бори. Коля в последнее время не работал — стройки заглохли, в другое место надолго устроиться не мог, потому что пил, уволили уже с трех работ. Дядя Гена, всю жизнь крутивший баранку, подрабатывал, но достаток у семьи был уж совсем не тот, что раньше. Они стали нацменьшинством в городе, где прошла вся их жизнь, коммунистическое «русский с казахом — братья навек», больше не работало (собственно, оно не работало никогда), чтобы наняться куда-то, нужно было знать казахский язык. Так что семья Ирецких жила старыми связями, стараясь с казахами без особой нужды не общаться. Полине до настоящего момента никакого дела до всего этого не было, но теперь ее ни с того ни с сего покоробило слово «чурка». Должно быть, из-за красивого разреза глаз Вована.