Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан Страница 15

Витя замялся:

— Да я не рассмотрел в темноте.

Капитан прошелся по комнате.

— Конечно, сигналил он. Я в этом уверен. Но одной уверенности мало. Надо еще изобличить негодяя.

Капитан задумался.

— Все-таки стоит тебе на него взглянуть, — он подошел к боковой двери и отдернул занавеску. Витя посмотрел через стекло. На скамье, привалившись к стенке, сидел человек. Он, видимо, дремал, но, почувствовав на себе Витин взгляд, исподлобья глянул прямо в лицо мальчику. Витя вздрогнул: какие злобные глаза!

Сизов заметил его смущение. Он быстро задернул занавеску.

— Что, узнал?

Витя смотрел растерянно. Ему казалось, что он где-то видел этого человека.

— Посиди здесь, подумай, — Сизов подвинул Вите стул и сам сел и стал рассматривать какие-то бумаги, изредка поглядывая на мальчика.

Витя перебирал в памяти знакомые лица. Нет, ни у кого не видел он этих маленьких, впалых серых глаз. Может быть, на картине?

— Мазепа! — вдруг сорвался он с места. — Лесник! — И, торопясь и перебивая себя, он рассказал Сизову о пассажире из «Массандре» — Такой же нос, и глаза, и взгляд. У меня его портрет есть. Ребята говорили — очень похож. Только с усами. Это ничего? Принести вам?

Дома Витя долго рылся в старте альбомах. Он разбросал листки по всей комнате, но рисунка не было. Его бросило в жар. А вдруг не найдется? Что он скажет Сизову?

— Мама, ты не видала моего рисунка? Знаешь, того, что я из Артека привез, — бросился он к матери. — Помнишь, я показывал: лесник такой, с усами.

— Нет, сынок, что-то не припомню. А зачем он тебе?

— Да вот понадобился, мама, очень понадобился.

Портрет нашелся только к вечеру, когда пришел отец. Оказалось, что он заложил его в какую-то книгу.

Наутро Витя отнес рисунок Сизову. Капитан достал из ящика своего стола несколько фотографий, сличил их с портретом.

— Похож, — уверенно заявил он и, возвращая рисунок Вите, сказал: — Сядь здесь.

Витя сел на стул, в стороне, у окна.

Капитан позвонил.

— Введите арестованного, — приказал он вошедшему дежурному.

В комнату, сутулясь, вошел высокий пожилой человек в простом костюме портового рабочего. Витя взглянул на него и теперь уже сразу узнал. Конечно, это был «лесник», хотя он и сбрил пышные усы.

— Ну что? — повернулся капитан к арестованному. — Долго еще будете запираться?

— Мне не в чем признаваться, — угрюмо ответил «лесник». — Я все сказал. Взяли по ошибке. Я рабочий, грузчик в порту. Документы у меня в порядке.

«Вот так врет! — поразился Витя. — То „Массандра“, то лесник, то рабочий в порту!» — у нас есть другие данные, — спокойно возразил Сизов и показал на Витю: — Где вы встречались с этим мальчиком?

Арестованный повернул голову, бросил взгляд на Витю и тотчас отвел.

— Нет, я его не знаю, — жестко произнес он. — Может быть, и встречались: ребятишек много бегает в порту. Уследи-ка попробуй за ними.

— А он утверждает, что вы знакомы. Ты чем можешь это подтвердить? — обратился капитан к Вите.

Витя встал и, вынув из кармана рисунок, протянул Сизову.

— Узнаете? — показал капитан портрет арестованному. — Правда, с тех пор вы успели побриться… Рисунок сделан на перевале между Алуштой и Симферополем. Как вы туда попали?

Арестованный молчал. Его серые, мышиные глазки шарили по комнате.

— Запираться бесполезно, — сказал следователь. — Нам все известно.

— Я ездил в деревню, — угрюмо, глядя в пол, пробормотал арестованный. — У меня умерла мать.

— Лжете! — твердо сказал Сизов. — Ваша мать живет за границей. И повторяю: не запирайтесь. Ваш напарник под фамилией Седов арестован и во всем признался.

«Лесник» быстро поднял голову, пристально посмотрел в глаза следователю. Что-то, видимо, убедило его в бесполезности притворства.

— Я расскажу все. Записывайте, — сказал он, помолчав.

— Фамилия? — спросил следователь.

— Головин.

— Вершков! — не выдержал Витя. — Я хорошо помню: Вершков, работник комбината «Массандра».

Следователь велел увести арестованного, потом подозвал Витю.

— Ну, Виктор, — сказал он, — спасибо за все — за помощь в порту, за рисунок.

— А кто он, этот «лесник»? — не сумел побороть любопытства Витя.

— Шпион и диверсант, — следователь сложил фотографии и рисунок и убрал все в ящик стола. — Настоящая его фамилия — Головин, Георгий Головин. Сын крупного фабриканта. До революции жил в этих местах. Поэтому хорошо знает наш город. В 1920 году вместе с белой армией бежал за границу. В конце июня этого года фашисты забросили его на парашюте в Крым, в район Алушты. Оттуда пробрался к нам. Поступил в порт. Пытался вредить, сигналить в порту, но попался. С твоей помощью, пионер! — похлопал он по плечу покрасневшего от радостного смущения Витю.

Витя научился по звуку различать фашистские самолеты. Они появлялись, едва начиналось утро, и заходили с моря, от солнца. Вечером самолеты шли с запада, из-за гор, снова растворяясь в ослепительных солнечных лучах.

Налет 2 октября 1941 года был особенно жестоким. Вопль сирены разбудил город. Лихорадочно били зенитные батареи. Жители поспешно покидали дома, спускались в подвалы, укрывались в щели. Пока Витя с отцом одевались, впопыхах путаясь в одежде, самолеты первого эшелона сбросили бомбы и ушли в море. На смену им разворачивалась вторая партия «юнкерсов».

Виктория Карловна тоже замешкалась.

— Мама, выходи скорее! — кричал Витя со двора, где они уже стояли с отцом.

Мать открыла дверь на крыльцо, и тут же раздался дикий вой падающей бомбы. Взрывная волна отшвырнула Витю в кусты сирени.

Когда он пришел в себя, он увидел лишь клуб желтой пыли над тем местом, где минуту назад стояла мать.

— Мама, моя мама! — закричал он и бросился к дому.

Весь второй этаж был разрушен взрывом, пострадал и нижний этаж.

Подошел отряд краснофлотцев.

— Скорее! — молил их Витя. — Скорее! Спасите маму! Она там в доме. — Он кинулся разгребать кирпичи и известку, ломая ногти, в кровь обдирая руки Отец с трудом увел его к соседям.

Мать откопали и увезли в больницу. У нее оказались перебитыми обе ноги.

Почти три недели Виктория Карповна пролежала в больнице. Потом её привезли домой, но ходить она ещё не могла.

Уже слышен был гул орудийной стрельбы. Люди бросали родной очаг, уходили на восток.

Коробковы не собирались в дорогу. Отец сказал Вите, что им придется остаться. Нельзя везти больную мать: ей не под силу тяжелый, далекий путь.

ЧАСТЬ 2

ИСПЫТАНИЕ

ДЕРЖИСЬ, ПИОНЕР!

В ночь со второго на третье ноября в доме Коробковых не спали. Виктория Карповна еще не оправилась от ранения. Она лежала в постели с открытыми глазами, не в силах уснуть не столько от боли в ногах, сколько от ожидания надвигающейся беды. Витя тоже лежал на кровати, но он то и дело вскакивал, подходил к матери, поправлял подушку, одеяло.

Виктория Карповна взяла руку сына, сжала тонкие пальцы. По щеке ее поползла слезинка. На душе у мальчика стало до отчаяния тоскливо. Вспомнился прошедший день, мучительный, как дурной сон. Выехал госпиталь, в который Витя ходил рисовать и писать письма для раненых. Открылись склады, и из них бесплатно выдавали населению оставшиеся продукты. Опустели казармы. Вечером, стоя на улице у ворот, Витя явственно слышал шум недалекого боя. Где-то совсем близко рвались снаряды, били пушки.

А сейчас в ночном городе стоит страшная гнетущая тишина… И вдруг среди этой тишины высоко над домом пронесся странный клекот, отдаленно похожий на крик молодых уток. «Что это?» — успел только подумать Витя, и тотчас у порта гулко лопнул снаряд. Потом рвануло совсем рядом, блеснул огонь, со звоном полетели стекла.

— Немцы? — метнулась на кровати мать.

— Лежи, лежи, мама! — бросился к ней Витя. Из соседней комнаты вышел отец, стал у изголовья постели.

Сухо щелкнула автоматная очередь, одна, другая. Загрохотали вползающие в улицы танки, затрещали мотоциклы. Витя упал на колени, стиснул уши руками и уткнулся в подушку, мокрую от слез матери. В город вступил враг.

…Уже рассвело, но никто не выходил из дому. Впервые за многие годы отец не пошел на работу: ее не было. Он чувствовал себя плохо и не поднимался с дивана, на котором провел ночь.

Осторожно приоткрыв ставню, Витя глянул в окно. На перекрестке с автоматом на груди торчал часовой. Мимо него с шумом проносились мотоциклы. Лязгая гусеницами, из переулка вылез танк и остановился у газетного киоска. Медленно повернулась его угловатая башня, поднялся длинный ствол орудия, и темное жерло уставилось, как показалось Вите, прямо в окно, у которого он стоял. Витя прикрыл ставню и отошел.

Он не мог представить себе, как теперь будет жить и чем заниматься. Для тех, кто постарше, все ясно. Они ушли в армию и сражаются с врагом. А что делать ему? И что предпринять, если вот сейчас в дом войдут гитлеровцы? Как вести себя?