Альберт Иванов - Деревянный хлеб Страница 15

— Ха-ха-ха! — истерически захохотал на весь двор Юрка. — Кушайте!..

— Слышу-слышу, — оживился Рыба где-то у казармы.

— Идет! — закричали пацаны. — Прячьтесь!

Витька сунул Юрке кулаком в бок, и он пришел в себя. Бегом через двор — к забору. Скатились в давнюю воронку от бомбы. Затаились, притихли.

Трап-тап-тап-тап!.. — простучали мимо подметки Рыбы.

Трап-тап-тап-тап!.. — промчался он назад, опасаясь далеко отходить от «выручалочки».

— Чего под ногами вертишься? — донесся от сарайчика угрюмый голос сапожника, вернувшегося из дома.

— Я не верчусь, — огрызнулся Рыба. — Мы играем. Застучал молоток. Это сапожник, вероятно, забивал тайный проход.

— А котомочка-то — вот она, — прошептал Юрка. — Прихватил!

Витька вырвал ее, развязал, вытащил буханку, они разодрали ее на части, чуть не сломав ногти о спрятанную внутри чурку. Они давились хлебом, глотали, не прожевывая, куски, а сапожник стучал молотком.

Наконец он ушел. Ни Рыбы, ни пацанов не было слышно…

— Все, — шепнул Витька, когда Юрка вознамерился взять вторую буханку. — Мы не воры. Мы с ними сражаемся.

— Так это же не воровство. Трофеи, понял?

— Нет, — Коршун решительно завязал котомку и спрятал под кучей мусора на дне воронки. — БУСПИН ничего себе не берет.

— А сам ел, — ехидно заметил Юрка. — За ушами трещало.

— Ел… Есть хотелось, — виновато признался Витька. — Два дня без хлеба сидим, уговорили продавщицу и на полнедели вперед по карточкам выбрали.

— И чего же, пусть здесь гниет? — разозлился Юрка. — Разделим на всех, и кранты!

— А? — с надеждой спросил Санька. Вот бы все ахнули, если бы он принес домой хоть немного хлеба. Да только начнется ведь: откуда взял?!

— Сказал — нет, — отрезал Витька, сглотнув слюну. — Лучше уж пусть пропадет! — Забыв про игру в прятки, он сказал это довольно громко.

— Вот вы где! — воскликнул над ними незаметно появившийся Рыба. И умчался.

Вылетели из воронки. Догнать, догнать, догнать… Собственные ноги, казалось, отстав, бегут где-то позади тебя. Летишь без ног. В ушах — ветер: обогнать, обогнать!..

Обогнали, чуть не сбив Рыбу с ног. Он так набегался по двору за все время — неудивительно, что отстал.

— Палочки-выручалочки! — успели все разом. Приплелся Рыба, хватаясь рукой за грудь, и сел у стены.

— Води по-новой, — ликовали пацаны. — Чего расселся! Становись!

— У меня сердце, — заявил Рыба.

Но тут в доме стали открываться окна и властно, равнодушно или просительно понеслось:

— Колька!.. Саня!.. Дима!.. Леня, домой!

— Еще чуть!.. Ну, немножко!.. Минутку! — умоляют ребята.

— Мне домой. Зовут, — Рыба мгновенно вскочил и, сразу забыв про сердце, вихрем исчез в подъезде.

— Пока, — прощались пацаны. — Пока!

— Завтра в шесть ноль-ноль утра у воронки, — шепчет друзьям Витька.

Дома у Саньки гость. Еще не старый майор, а с залысинами. Китель висит на стуле. Майору, маме и бабушке жарко. Они раскраснелись, смеются, бабушка рассказывает что-то нарочито веселое. На столе недопитая бутылка вина.

— Здравствуйте, — хмурится Санька. Ему вдруг очень захотелось спать, а раздеваться при посторонних он не любит.

— Мой сын Александр. Знакомьтесь, — говорит мама и смущается. Когда она смущается, у нее такой взгляд из-под ресниц — быстрый.

— Николай Семенович, — резко встает майор, так что падает стул. Мама и бабушка вежливо смеются.

Майор, улыбаясь, протягивает руку. Ладонь у него хорошая, сухая, в трещинках морщин. Санька не переносит влажные ладони. Он пожимает ему руку отвернувшись.

— Он, наверное, есть хочет, — суетится тот, оглядывая стол. — Ну вот, все съели, — и по-мальчишески расстроено шмыгает носом. — Хотя вот остались крабы.

— Не хочу, — Саньке уже давно надоели эти каждодневные дешевые крабы, отдающие йодом. Других консервов в магазинах не было.

— Может, еще погуляешь? — предлагает бабушка.

— Ага…

— А мне к соседке, — заторопилась бабушка. — Я и забыла.

Мама как-то беспомощно смотрит им вслед.

Санька выходит во двор. Теплым-тепло и тише тихого во дворе. Раскрошившееся бревно мерцает гнилушками, в траве мигают светлячки, надрываются где-то сверчки — ни за что их не найдешь! Из подъезда, сладко потягиваясь и сверкая глазами, бредет засоня-кот на ночной промысел. Рабочий день для него наступил.

Буквально чуть ли не вслед за Санькой из подъезда выходят майор и мама.

— Спасибо, что зашли, — проговорила мама.

— Вам спасибо, — сказал майор. — Я завтра зайду в библиотеку.

— Вы у нас самый начитанный, — смеется мама.

— Активный читатель, — тоже смеется он. — В такие вот ночи безумства хочется совершать. «Безумству храбрых поем мы песню!» — с выражением продекламировал он.

Мама не ответила.

— Саня, — позвала она.

Санька молчал затаившись.

— До свидания, — напряженно сказала мама.

— До свидания, — смущенно ответил майор и оживился. — А это значит: до сви-да-ния, — подчеркнул он и ушел, скрипя новыми сапогами.

На руке горячее, а на губах соленое — это слезы. Неужели мама и майор поженятся? Ведь он им сто лет не нужен — майор!

Санькины сны

Он любил смотреть сны. Любые — страшные и веселые. Он даже научился сам себе их заказывать. Перед тем как задремать, надо думать о том, что увидеть хочется, представлять себе, как наяву, а там заснешь, и все само собой продолжится.

Вот летит Земля, а навстречу ей — планета маленькая. Ну, пусть с четвертушку нашей. Заденет краем… Но так, конечно, что все люди, где она Землю заденет, живы останутся. И дальше летит. Такая станет жизнь интересная, если ты взрослый уже, лет девятнадцати, и если чужая планета вместе с верными друзьями-товарищами унесет тебя с собой. На ней повсюду — жизнь средневековая, замшелые замки, крепостные рвы с темной рясочной водой, жестокие рыцари в никелированных латах, тощие инквизиторы с запавшими глазами, гордые несчастные рабы, палачи с толстыми веснушчатыми руками в рыжих волосах, глупые колдуны, маги и чародеи — мошенники, в общем, темные. А еще — боевые луки, арбалеты, копья, дротики, мечи двуручные обоюдоострые, кинжалы, стилеты, башни, темницы, цепи, подземные ходы, звон подков, зычные крики труб, клады — много всего всякого! А ты и друзья-товарищи, перед столкновением Земли с неизвестной планетой, возвращались после штурма Берлина домой на военном составе, спали — тут мощный толчок какой-то, все с полок на пол! Что? Кто? Вроде ничего особенного: просто резкая остановка… Успокоились, снова заснули. А утром видят: рельсы только под колесами состава, он в каком-то ущелье стоит. Где мы? Природа кругом незнакомая, а на небе — три луны, днем светят!

Слава богу, не пустые! В составе у них чего только нет! На платформах — танк Т-34, американский «виллис», много вагонов-пульманов с оружием, боеприпасами, консервами, сахаром, чаем, папиросами. А вагон с книгами! Библиотека с места на место переезжала, ее и прицепили из жалости к военному эшелону. Три цистерны с бензином — он машинам пригодится. Где его, бензин, взять в средние-то века? Сон у Саньки был запасливый.

Друзей с ним, ну, десять человек. Двое — Юрка и Витька, а другие семь — один из них врач — на войне подружились. А самый главный у них — старшина усатый, бывалый человек, опытный, но только он всегда будет к Санькиному мнению прислушиваться. Кроме них, два врага в эшелон затесались: Пожарин и Рыба-лоцман. Они потом предадут, танк угонят, на сторону рыцарей станут, иначе с феодалами и сражаться будет неинтересно, слишком легкая победа.

Первым делом на разведку старшина пошлет Саньку, Юрку и Витьку. Себя в лицо Санька во сне не видел, просто чувствовал: он это он. А Юрка и Витька были такие же, как в жизни, но только намного выше ростом и сильнее. Он, Санька, им тоже не уступал, однажды засел танк в канаве — плечом сзади вытолкнул.

Так вот найдут они сносную дорогу из ущелья. И на танке. Едут, а навстречу палачи волокут раба на казнь. Затряслись, завидев танк, и на колени! И раб, дурень, вместе с палачами стал. Никогда боевой машины не видели и за дракона приняли.

Рабу объяснили на пальцах, что его угнетают, а с палачами — разговор короткий. Военно-полевой суд, тройка: Санька, Юрка и Витька. И в КПЗ их — в пустой вагон.

А дальше давай раскручиваться! Штурм замка! Восстание рабов! Погони! Ура-а-а!

Главное, сны в чем-то очень правдивые. Не всегда, как ты хочешь, выходит. И холодным потом обливаешься, и коленки дрожат, и устаешь сильно. И не всегда от тебя враг удирает, чаще — ты от него. И в плен тебя берут, и убежать невозможно, и на колени перед врагами становишься, плачешь, а самое страшное, товарищей иногда выдаешь, испугавшись мучений… Но тут же придумываешь им чудесное избавление: или ты их спасешь, или они сами удерут, да еще и тебя спасут. Это уже сказочное. Много сказки и немного жизни — вот что такое сон, кто в них понимает.