Жаклин Уилсон - Звездочка моя! Страница 16

В ответ я неопределенно кивнула, но он мне не поверил:

— Какие?

Ну это же очевидно!

— Я спою песню Дэнни Килмана «Сладкая ты моя доля», — ответила я.

Кто-то хихикнул от неожиданности. Они, наверное, о Дэнни Килмане никогда не слышали. А мистер Робертс посмотрел на меня с удивлением и радостью:

— Ну конечно! Отличный выбор! Я сам большой поклонник Дэнни Килмана.

Боже.

— Слушай, хочешь, я тебе подыграю на гитаре? Там в середине такой грустный проигрыш…

Нет!

— Я как раз хотела выкинуть эту часть, — быстро ответила я. — И спою только слова. Если можно.

— Конечно. Конечно можно, — закивал он, но было видно, что расстроился.

Мне стало стыдно, но не могу же я по его милости завалить песню, написанную в мою честь, хоть я и решила сегодня утром, что Дэнни мне больше не отец.

Я ничего не рассказала маме, но она чуть не с порога увидела сорванный постер. Охнув так, будто на полу не постер, а настоящий Дэнни, она опустилась на колени и расправила бумагу, сморщившись при взгляде на рваные края. Принесла узкий скотч и аккуратно склеила постер с обратной стороны, чтобы спереди сверкающие ленты не пересекали лицо. Потом она принесла непочатую упаковку специального пластилина, поднялась на стул и снова прилепила постер на место, следя, чтобы, не дай бог, он не висел криво и нигде не сморщился. Все это время она не сказала мне ни слова, только губами шевелила. Наверное, что-то шептала Дэнни.

Выглядит она просто ужасно. У нее не было времени вымыть волосы, и они, забранные в жидкий хвостик, неаккуратно разметались по спине. Лицо у нее серо-белое, под глазами тени, словно синяки. Может, это из-за тугого хвоста, но взгляд у нее испуганный, глаза вот-вот выскочат из орбит. Когда она вскинула руки, я увидела ее острые локти и ребра, выступающие под майкой.

Я пошла на кухню, поставила чайник, поискала в пакете, который она принесла, нет ли чего поесть. Положила две большие картофелины в духовку. Сделала бутерброды с маслом, принесла их в гостиную на подносе с чаем.

Мама сидела на диване, просматривая почту. Наверное, снова счета. Руки ее дрожали.

— Мама, вот, я чай приготовила, — и я поставила поднос ей на колени.

— Спасибо, милая, — ответила она. Она потягивает чай, но к хлебу с маслом не прикасается.

— Мам, поешь.

— Чуть позже, дорогая.

— Нет, у нас попозже запеченная картошка с сыром и, может, еще бобы. Тебе надо поесть, мам. Ты выглядишь ужасно, как будто вот-вот умрешь от голода.

Она вздрогнула.

— Прости, не хотела тебя волновать, но ты меня пугаешь. Поклянись, что это не анорексия.

— Что? Нет, конечно.

— Но ты страшно похудела. Ты превратишься в скелет, если не начнешь питаться как следует.

— Хорошо, родная, я ем. Смотри!

И откусила большой кусок от бутерброда.

— Вот, видишь? Какой вкусный чай ты приготовила. Садись рядом, поешь со мной.

И она похлопала по креслу. Я уселась рядом. Краем глаза смотрю на письма. Да, это снова счета. Я скривилась.

— Ничего, справимся, — утешает меня мама. — Ради того, чтобы жить здесь, придется затянуть пояса, но оно того стоит. Только представь, что сейчас мы бы ютились в той грязной квартирке в Лэтчфорде. Дела у нас в последнее время пошли лучше, правда, Доля? У нас есть собственный дом!

— Да, мам, — делано бодро ответила я. В этом доме еще столько работы, что невольно думаешь: в Байлфилде так же погано, как в Лэтчфорде, плюс еще надо постоянно уворачиваться от встречи с Плоскими или Быстрыми.

— Просто очень бы хотелось, чтобы хоть кто-нибудь нам помогал, — сказала мама.

— Нам никто не нужен. Мы сами о себе позаботимся, — возмутилась я.

— Да, не нужен, но было бы легче, если бы на горизонте появился хоть какой-нибудь отец. Я хочу сказать, что мы-то знаем, кто твой настоящий отец…

Мы посмотрели на постер, и мама вздохнула:

— Ты не представляешь, как он хотел встретиться с тобой, дорогая. Я уверена, что он гордился бы такой очаровательной дочерью.

— Мам, прекращай. На премьере он прошел мимо меня.

— Он же не понял.

— Зато Сюзи поняла… и поэтому так тогда разоралась. Я ничего не хочу слышать про Дэнни Килмана и его семью. Все это было неправильно.

Мама изо всех сил зажмурилась:

— Это я виновата. Я все испортила, а мне хотелось, чтобы все получилось. Вечно я так. Все порчу. Взять хотя бы Стива. Ты помнишь его дом, помнишь, как хорошо все было? Помнишь эту кровать под балдахином?

— А как же! И как он тебя бил, как боксерскую грушу, тоже помню.

— Это потому, что я часто действовала ему на нервы. Не надо было с ним ругаться, вот и все.

— Что?! Мам, прекращай. Еще бы вы не ругались! Он же вел себя как свинья.

— Зато заботился о нас. И тебя любил. Серьезно. Он просто злился, если ты дерзила в ответ.

— Мам, ты совсем с ума сошла! Он и меня бил. Он вел себя ужасно. Что с тобой творится? Тебе не нравится жить так, как мы живем сейчас? Снова решила с кем-нибудь познакомиться?

— Нет-нет. Я просто беспокоюсь. Тебе нужна настоящая семья.

Мама снова и снова наматывала на палец выбившуюся из хвоста прядь.

— А к бабушке съездить не хочешь?

— Ну все, точно крыша съехала.

Мать моей мамы, то есть моя бабушка, — злобная старая карга, она вышвырнула свою дочь из дома, когда та забеременела. Эта бабушка ведет себя не как все нормальные бабушки. Когда мы были у нее в последний раз, она налила нам чаю и смылась в паб со своим приятелем. Ей ничуточки не были интересны ни я, ни мама.

— Напомни-ка, что обо мне тогда сказала моя бабуля? — спросила я, изображая раздумье. — Вспомнила! «Наглая девчонка, задирает нос, хотя на самом деле полная деревня и зубы у нее кривые». А?

— Да, ужасные слова, но сейчас она бы увидела, как ты изменилась. Ты уже совсем выросла. Кроме того, она же наша родня.

— Не нужна мне такая родня. Мы с тобой сами родня друг другу, ты да я. Так, все, прекращай ерундить. Лучше помоги мне подготовить домашнее задание.

— Я бы с удовольствием, дорогая, но ты же знаешь, я не разбираюсь в грамматике и со счетом у меня туго.

— Зато ты лучший в мире эксперт по Дэнни. Ты бы на раз-два защитила диплом по его творчеству, и мне нужна твоя помощь. Я пообещала спеть «Сладкая ты моя доля» на тупом школьном концерте. Можно я с тобой порепетирую?

— Девочка моя!

Ну наконец-то отвлеклась!

— Тебя выбрали для участия в концерте!

— Нас всех выбрали, всех до единого.

— Но учитель, наверное, решил, что у тебя прекрасный голос. Тем более что это так и есть.

— Голос у меня какой-то не такой. Мисс Беллинг в Лэтчфорде говорила, что я пою так громко, будто хочу всех оглушить.

— Неудивительно для такой дурацкой школы. Они там дальше своего носа ничего не видят, а настоящий талант тем более не разглядят. Тем лучше для Байлфилда! Как же здорово, что ты будешь петь твою песню! Я так тобой горжусь. И Дэнни тоже бы гордился. Ты ему еще покажешь, моя дорогая.

ГЛАВА 6

СОЛНЦЕ

Я все думала об этой девочке, Доле. Неужели она и правда моя сестра? Мама так сильно разозлилась, как будто ей есть что скрывать.

— Не смей даже заикнуться об этом твоему отцу!

А я посмею. И расскажу ему, что мама меня ударила. Я дотронулась до щеки. Давно уже не больно, и следов не осталось, но я до сих пор чувствую эту пощечину. Иногда мне кажется, что мама меня ненавидит. А я иногда ненавижу ее.

Подожду до вечера. Я же не совсем дура — к папе по утрам лучше не лезть, тем более в воскресенье. За стол мы сели поздно. Конфетка и Ас болтают без умолку, а я как воды в рот набрала. И мама тоже почти не говорит, только беспокойно посматривает на меня. Она ковыряет маленький кусочек курицы, откусывая от него по чуть-чуть. Зубы у нее идеальные.

Наконец она ушла вместе с Клаудией, Асом и Конфеткой. Папа спустился с воскресными газетами к бассейну. За обедом он тоже почти ничего не говорил. Не пойму, в каком он настроении. Но у меня созрел коварный план. Доля мне его подсказала.

Я отправилась в бар, взяла красивый хрустальный бокал и приготовила виски с содовой, ровно так, как это любит папа, — очень много виски и чуть-чуть содовой. На талии завязала полотенце, поставила бокал на поднос и осторожно пошла к бассейну.

Папа просматривал желтую прессу в поисках снимков со вчерашней премьеры. Мама давно уже проглядела таблоиды: никаких снимков с Дэнни Килманом, только фото ребят из «Милки Стар».

— Как тебе «Милки Стар», Солнце? — спросил папа, почесывая в затылке.

Он еще не расчесывался как следует, и бандана повязана небрежно, виднеется лысина, розовая на фоне черных волос. Мне его даже стало немного жаль.

— Не особенно, — поморщилась я.

— Я вот тоже не пойму, чего с ними так носятся, — подхватил папа. — Они слишком нежные и скучные. Я их всех путаю. Ты их отличаешь? Кто тебе больше нравится?