Владислав Крапивин - Рассказы Страница 16

На самом краю сиденья нетерпеливо звякал забытый бидон. Вагон потряхивало, и казалось, что кто-то маленький и любопытный прыгает в бидоне, подбивает головой крышку и хочет выглянуть: в чем там дело?

Мальчик рисовал быстро и умело. Сначала это было нелегко: мел плохо приставал к влажному полотну. Но мальчик приспособился. Рисовал контуры, а потом легкими частыми штрихами плотно закрашивал звезду.

— Слушай, — вдруг спохватился он. Только сейчас спохватился. — А дома тебе не влетит?

— Нет! Не влетит.

Глаза малыша сияли. Разве могло влететь за такую красоту!

— А ты можешь еще луну? — радостным шепотом спросил он. — Вот здесь…

— Круглую или месяц?

— Круглую… и месяц. Можно?

— Ну нет, — отрубил мальчик. — Так уж совсем не бывает.

— Ну, тогда круглую.

Мальчик нарисовал большое белое полнолуние, и матерчатое небо стало еще удивительнее.

— И ракету, — попросил малыш.

Ракета получилась похожей на морковь, с пушистым хвостиком ботвы, но малыш был доволен. Он поднял над собой зонт и завертел ручку. Ракета помчалась по краю маленького неба, а звезды и луна закружились в сказочном хороводе…

— Ой! — сказал мальчик. — Эх ты! — и схватил за руку малыша. Небо остановилось. — Ты знаешь, где мы едем? Где твой магазин?

Небо качнулось.

Малыш прыгнул в сапоги. Глаза его были теперь совсем круглые и рот сделался похожим на букву «о».

— Не вздумай реветь, — сказал мальчик.

Ну что с ним было делать, с этим малышом? Нельзя же так — подарить человеку звезды, а потом его бросить.

— Ладно, никуда не денется твоя сметана.

И они поехали назад, отыскали магазин, купили сметану и снова пошли на остановку — ждать трамвая. Ждали долго, стояли под одним зонтом. Капли дождя стали реже и крупнее. Они дробно колотили по зонту.

Лучи фонарей отражались от мокрого асфальта и высвечивали под зонтом колючие белые звезды и луну.

Мальчик сошел с тротуара, чтобы взглянуть, не показалось ли за деревьями огоньки трамвая.

Куда ты? Стой под нашим небом, — обеспокоенно сказал малыш.

А когда уже подходил трамвай, он спохватился:

— Я забыл бросить три копейки!

Он забыл опустить в кассу три копейки и оторвать билет, когда ехал в трамвае. И никто не напомнил — трамвай был без кондуктора.

— Ерунда, — успокоил мальчик. — Сейчас поедешь и бросишь два раза. Это ведь все равно.

— Это ведь все равно, конечно, — повторил малыш.

Мальчик помог ему взобраться на площадку вагона. Помог и пошел с остановки.

Малыш хотел махнуть ему рукой. Но как? В одной руке был зонт, в другой — посудина со сметаной. И он просто смотрел вслед большому доброму мальчишке, который подарил ему такое удивительное небо.

Проводив малыша, мальчик вернулся в магазин. Когда мальчик первый раз уходил отсюда, ему показалось, что у порогаблеснула трехкопеечная монета. Он почему-то постеснялся поднять ее при малыше. А три копейки были нужны: ехать зайцем больше не хотелось, противно. И мальчик вернулся.

Монетки у порога не было. Мальчик хотел выйти на улицу, но там в это время рванул ветер и дождь приударил так, что асфальт будто закипел.

Это было слишком даже для промокшего насквозь мальчишки. Он остановился в тамбуре — в проходе, решил переждать неожиданный дождевой шквал. Прислонился к узкой стенке, чтобы не мешать людям, которые торопливо забегали в магазин, спасаясь от потоков.

Лишь один человек не спешил. Это была довольно грузная тетя в прозрачном плаще с капюшоном. Она вошла, заполнив собой тамбур, и остановилась, шумно дыша. В руке у нее была тугая кошелка, сплетенная из цветных пластмассовых полосок. Они весело блестели в свете тамбурного плафона. Сверху из кошелки торчали, как зеленые фазаньи хвосты, пучки лука.

Спешили мимо люди, задевали эти хвосты, кошелка дернулась, и мокрые перья лука мазнули мальчика по штанам.

Владелица кошелки повернула к мальчику большое набрякшее лицо. У нее были красные, как у гусыни, глазки.

— Это еще зачем? — Она выбросила слова такой скороговоркой, что получилось непонятно: «Эт-ще-зчем?» — Эт-ще-зчем? — повторила она и машинально сжала в круглом кулаке плетеные ручки кошелки. — Чево тут надо? Чево стоишь-то?

— Какое ваше дело? — сказал мальчик.

— Знаем мы вас таких! — задохнулась хозяйка пестрой кошелки. — Стрельцов по чужим карманам!

Злость, захлестнувшая мальчика, была холодной и прозрачной, как снеговая вода. Он не крикнул и не ощетинил глаза.

Он помолчал секунду и отчетливо сказал, глядя прямо в гусиные глаза:

— Слониха. Мешочница.

Сорвался и выскочил из магазина. Он услышал за собой захлебывающийся крик, оборванный хлопком двери. И побежал, не оглядываясь и отчаянно размахивая руками. Бежал он не потому, что боялся, а потому, что в горле закипали слезы. Однако и сейчас дождю удалось успокоить мальчика. А потом дождь и сам успокоился, стал опять несильным и ровным.

Мальчик бежал все тише и наконец остановился на углу улиц Чехова и Павлика Морозова. Здесь была остановка трамвая. Мальчик решил поехать домой. Без билета так без билета. Он знал, что дома беспокоятся и ждут и будет сегодня еще много неприятностей, но думал об этом устало и равнодушно.

Он стоял и ждал.

Проходили разные трамваи: старые, расхлябанные и новые, с автоматическими дверцами и серебристыми звонками. Но нужного номера все не было.

Сыпались, сыпались крупные круглые капли…

И вдруг они перестали сыпаться. Плясали на асфальте, щелкали по листьям, но не падали на мальчика.

Он поднял голову. Два темных зубчатых круга сошлись над ним и закрыли от дождя.

Вот еще! Он хотел уйти из-под зонтов и уже сердито качнулся вперед, но его остановил голос:

— Ты же промок до костей.

Это был голос девушки. И мальчику показалось, что в словах ее скользнула усмешка. Он сунул в сырые карманы кулаки и резко повернулся.

Сзади стояли двое. Это они держали зонты. Мужчина и девушка. Лица их были почти неразличимы. Свет фонаря только чуть касался волос девушки, выбивавшихся из-под косынки. А мужчина весь был в тени. Высокий, в темном костюме, молчаливый.

— Ты же промок до нитки, — повторила девушка.

— В самом деле? — ядовито сказал мальчик. — А я думал, что я абсолютно сухой.

Она усмехнулась.

— Тебе показалось. А на самом деле ты абсолютно мокрый. Как цыпленок, упавший в лужу.

Надо было сразу бросить в ответ что-нибудь едкое и злое. Но мальчика опередил мужчина.

— Леночка, перестань, — сказал он хрипловатым низким голосом.

И мальчик подумал, что у этого человека, наверно, твердое, но немного усталое лицо с резкими прямыми морщинами.

— Перестань, пожалуйста, — сказал мужчина. — Если ты и с кавалерами своими так разговариваешь, я им, честное слово, сочувствую.

— Кавалер! — фыркнула она.

Мальчик медленным, но решительным шагом ушел из-под зонтов.

— Зря ты ходишь под дождем, — сказал ему в спину незнакомец.

— Я не виноват, что идет дождь, — ответил мальчик.

— Пожалуй… Но сейчас ты мокнешь зря. Или кому-нибудь назло?

— А хотя бы! — сказал мальчик.

— Дело хозяйское, — вздохнул мужчина.

— Конечно, — сказал мальчик.

— Папа, не тронь его, — вмешалась девушка. — Он укусит.

Очевидно, у нее был нетерпимый характер.

А трамвай все не показывался…

Промокшая насквозь куртка мальчика стала плотной и блестящей, как клеенка. Дождь часто и звонко щелкал по ней водяной картечью.

— Я долго не был дома и отвык от дождей, — заговорил отец девушки. Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, стоять так и мокнуть — неприятное занятие.

«Долго нет трамвая, — подумал мальчик. — Придется идти домой пешком.» И он пошел.

— Подожди, — услышал он все такой же спокойный и глуховатый голос. Возьми зонт. В самом деле. Нам хватит одного. Можешь даже не возвращать.

«Хочет показать, какой он добрый», — подумал мальчик. И сказал:

— Мне не нужен зонт. По крайней мере для того, чтобы прятаться под ним.

Последние слова сами слетели с языка. Но жалеть мальчик не стал. Сказав это, он ждал ответа. Но мужчина и девушка молчали. Может быть, они удивились?

Тогда он спросил в упор:

— Думаете, зонты нужны, только чтобы прятаться под ними от дождя?

— Нет, почему, — сказал мужчина вполне серьезно, — мы так не думаем. С зонтом, например, очень удобно прыгать с крыши… Или выдергивать из него спицы…

— А если ручка выгнутая, можно кого-нибудь цеплять за ноги, — так же серьезно добавила девушка. — Это очень удобно.

И оба засмеялись негромко и как-то очень необидно. Мальчик почувствовал, что необидно. Однако ему хватало и старых обид и неудач.

— Вы смеетесь, — бросил он. — Вам даже не жалко зонта. Для того чтобы меня не мочило, вам не жалко…