Галина Черноголовина - Хрустальный лес Страница 16

Темнело. Она включила свет и окинула комнаты взглядом стороннего человека. Будто впервые бросилась ей в глаза копоть над плитой — осенью ведь белила, и вот опять… Она взяла веник и сняла прежде не замеченную в углу паутину. Маленькие кособокие окошки с вечно мокрыми подоконниками, скрипучие половицы, кривые балки потолка, напруженные, словно вены на усталой руке…

А ведь с каким триумфом они с Витей въезжали в этот дом, первый настоящий дом в «Целинном»! Даже семья директора совхоза ещё ютилась в землянке, а Ксении Сергеевне вручили ключи первой!

Теперь это был самый старый домишко в совхозе, но она отказывалась переселяться: всё-таки память о Вите. А надо было. Приличней встретила бы дорогих гостей. Правда, директор твёрдо обещал хорошую квартиру для всей их семьи, но это только к осени.

Забежала Айгуль.

— Аже…

Она всегда так звала Ксению Сергеевну: «аже» — это «бабушка» по-казахски.

— Что случилось, внученька?

— Аже, Болатка на водовозке за село уехал. Мне сейчас только мальчишки сказали.

— В кабине, что ли?

— Нет, сзади прицепился.

— Да он с ума сошёл, в такой буран!

Ксения Сергеевна бросилась к телефону:

— Ферма! Ферма! Водовозка пришла к вам?

Дежурил как раз отец Болата. Он сказал, что водовозка пришла.

— А Болат… Спросите, Болат не приехал? — волновалась Айгуль.

— Скажите… — Ксения Сергеевна замялась, не зная, как лучше спросить. Ей не хотелось волновать старика. Может, Болат только недалеко прокатился, а потом вернулся в село и сейчас где-нибудь играет с мальчишками. — К вам кто-нибудь приехал?

— А кто? — удивился чабан.

— Ну, с главной усадьбы.

— Один шофёр приехал, больше никого.

Ксения Сергеевна положила трубку.

— Я там Маншук одну оставила, — растерянно сказала Айгуль. — Плачет, наверно. И плита топится.

— Ладно, беги, а то ещё, чего доброго, полезет к огню.

Выход был один — позвонить Раушан в больницу, у них есть дежурная машина… Но больница почему-то не отвечала.

— Быстрей сходить, чем до этой больницы дозвониться! — рассердилась Ксения Сергеевна. — А если человеку плохо?

Больница находилась сразу же за огородами, но дойти до неё, оказывается, было не так просто — снегом перемело все тропки. Кто-то, пыхтя, пробивался ей навстречу.

— Болат! — ахнула Ксения Сергеевна. — Где ты шапку потерял? Да ты и без пальто! Где ты пропадал?

— Приехали! — крикнул Болат вместо ответа. — Уже там, вон они! — И он показал в сторону улицы, где снежные облака осветились фарами идущей машины.

У Ксении Сергеевны как-то разом обмякли ноги. Она задохнулась и схватилась за грудь.

— Беги домой, простудишься! — сказала она Болату, который растерянно посмотрел на неё, а сама пошла медленно, потом быстрей и наконец побежала. Ещё в сенях она почуяла запах гари: «Кастрюлю с огня не сняла, ах я беспамятная!»

В доме уже были распахнуты форточки, Раиса Фёдоровна в бабушкином фартуке хлопотала у плиты.

Илюшка и Тоня повисли на шее у бабушки.

— Вот здорово! — сказал Виктор Михеевич. — Гости в дом, а хозяйка из дома.

— Да мы тут с Болатом…

— Всех переполошил! — рассердился Нурлан. — Ну, задам я ему!

— Ни в коем случае! — вступилась Ксения Сергеевна. — От меня ему ещё суюнши полагается — подарок за добрую весть. Это он мне сказал, что вы приехали.

Нурлан Мазакович не стал задерживаться, он всё беспокоился за Болата: хоть спиртом его растереть, сорванца.

— А завтра устроим той — пир в честь вашего приезда.

Теперь ноги легко носили Ксению Сергеевну. Она накрывала стол праздничной скатертью, приговаривая:

— Какая же я счастливая! Какая счастливая!

— Ого, какая булка! — сказал Илюшка, обнимая обеими руками высокий пышный каравай, пальцы у него едва сошлись.

— Я хлеб никогда не перебираю, — сказала Ксения Сергеевна. — Какую буханку дадут, такую и ладно. А сегодня говорю продавщице: «Выбери мне самую пышную да поджаристую». Несу домой и думаю: «А что, если не приедут? Сколько же дней мне этот хлеб придётся есть?»

— Как бы это мы вдруг не приехали? — возразил Виктор Михеевич.

— Да всякое бывает. Мне вот и сейчас не верится. Будто вы мне снитесь…

— А мама тоже так говорила, — объявил Илюшка.

— Что я говорила, когда? — смутилась Раиса Фёдоровна.

— А когда контейнер погрузили. Ты сказала: «Как во сне, как во сне. Вот открою глаза — и всё на месте».

Раису Фёдоровну выручили часы «Софронычи». Они ударили как раз вовремя. Дети стали считать удары:

— Восемь, девять…

— Одиннадцать.

— Нет, ещё только десять, — поправил Виктор Михеевич.

— Я точно считал — одиннадцать! — доказывал Илюшка.

— И я, — подтвердила Тоня.

Но стрелки часов действительно показывали десять.

— Обманщики! — рассердился на часы Илюшка.

Ксения Сергеевна и Виктор Михеевич смеялись, а Раиса Фёдоровна глядела на них и ничего не понимала.

— Тут старая история, — сказала Ксения Сергеевна. — Ты, Витя, не рассказывал?

— Как-то не пришлось.

— Тогда слушайте.

История у часов была в самом деле занятной.

Бабушка Ксеня росла в крестьянской семье. Под одной крышей жили три брата с жёнами и детьми, а распоряжался всем хозяйством дед Софрон.

— Серьёзный был дед, — вспоминала Ксения Сергеевна. — Я девчонкой была, уж и боялась его. Глянет из-под густых бровей: «А, лодыря гоняешь? Иди квасолю обирай!» Фасоль, значит. В другой раз морковь полоть заставит, подсолнухи молотить. Да в крестьянстве так — я с пяти лет в работе. Ну, мы подрастали, а дед старился, и силы у него уже не те стали, и слушались его не так. Бывало, до свету начнёт будить сыновей со снохами в поле ехать, а они огрызаются: «Тебе, старому, не спится, дай нам поспать. Пять часов ещё не било…»

Ворочается, кряхтит дед Софрон, а потом откроет окно и закричит, будто кому вслед: «Поехали? Поехали! А наши ишо спять… Спять, лодыри, спять, лежебоки…»

И ведь что удумал, старый! Взял да и свихнул у часов какое-то колёсико. Так и стали они с той поры на час раньше бить.

— А вы знаете, что эти часы ещё и говорить умеют? — сказал Виктор Михеевич.

— Ну уж это неправда! — усомнилась Тоня.

— А послушайте, как они тикают. — И Виктор Михеевич стал негромко приговаривать в такт: — Снег — и — ветер, снег — и — ветер.

Потом он замолчал, а в тиканье часов всё равно слышалось: «Снег — и — ветер, снег — и — ветер…»

— Вот это да! — восхищённо сказал Илюшка.

Теперь он с нетерпением ждал, когда часы снова ударят, и, когда ударили, закричал:

— Поехали? Поехали! А наши ещё спят!

— Нет, — сказала Ксения Сергеевна. — На этот раз: приехали? Приехали! Поужинали? Поужинали! А теперь спать пора!

Сказка об одном зернышке

Бабушка Ксеня постелила себе в одной комнате с внучатами. Когда поставили три раскладушки в ряд, Илюшка закричал:

— Чур, я рядом с бабусей!

— Нет, я! — возразила Тоня и тут же расхохоталась. — Чего мы спорим, бабуся ляжет посредине, вот и будем все рядом.

Пока Тоня раздевалась и переплетала одну косичку в две, чтобы удобней было спать, Илюшка подобрался к бабушке и обхватил её щёки ладошками:

— Какая ты коричневая. А вот здесь, на лбу, кожа белая и здесь, возле ушей.

— Это платок закрывает, — сказала Тоня и позавидовала: — А мне загара только до Октябрьских хватает, а потом опять веснушки заметно.

— Ах вы, мои подсолнушки! — улыбнулась бабушка Ксеня. — У меня уж не загар — ветрогар настоящий. Продубела на ветру кожа.

— Бабусь, а бабусь… — попросил Илюшка. — Расскажи сказку…

— Да я их как-то не умею рассказывать, — виновато призналась бабушка Ксеня. — Вот ваш дедушка Михей был на это мастер. Много сказок помнил и сам сочинял. Откуда что и бралось, ведь был он совсем молодой, такой, как ваш папа сейчас. Не знаю, помнит ли Витя, как отец ему сказки рассказывал…

— Помнит, — сказала Тоня, а у Илюшки лицо вдруг сделалось хитрое-прехитрое.

Он вскочил, подбежал к сестре и что-то зашептал ей.

— Сейчас! — кивнула Тоня, вышла в другую комнату и вернулась с небольшим чемоданом.

— Бабусь, ты не обижайся… — Илюшка крепко прикрыл ей глаза ладошками. — Мы тебе сейчас фокус покажем.

Что-то зашипело, будто часы перед боем. «В некотором царстве, в некотором государстве…» — вдруг произнёс хрипловатый мужской голос, и Ксения Сергеевна вздрогнула: это был голос её мужа, погибшего на войне… «Михей!.. Что за наваждение?» — подумала она.

— Бабуся, ты испугалась? — отдёрнул ладони Илюшка. — Это магнитофон! Видишь, крутится?

— Папа сказки на плёнку записал, — пояснила Тоня. — Илюшка же у нас такой: без сказки не заснёт.