Тамара Лихоталь - Здравствуй, сосед! Страница 16

По краям вокруг отверстия, в которое просовывают ногу, маленькие кожаные планочки. А под ними протянут ремешок — тоже кожаный. Дмитрий Николаевич потянул за этот ремешок. Планочки сдвинулись поближе друг к дружке, отверстие уменьшилось.

Дмитрий Николаевич глядел на тапку — любовался.

— Блестящая кожа, аккуратные планочки. Они одновременно и украшают обувь и делают её удобной.

Лена слушала Дмитрия Николаевича, и тапочка нравилась ей всё больше.

— Дима, а можно её примерить?

— Примеряй, — разрешил Дмитрий Николаевич.

Лена, сняв с ноги босоножку, натянула тапочку.

— Как раз! Только вот ремешок длинный. — Ремешок в два конца волочился по полу.

— Его надо обвязать вокруг ноги, — пояснил Дмитрий Николаевич.

— Правда! Ну теперь совсем модная… модный поршень. И на ноге хорошо держится. — Лена поболтала в воздухе ногой. — Даже если будешь быстро бежать, и то не слетит.

Она ещё раз глянула на исколотый дырочками носок и вдруг вспомнила, что напоминают ей эти дырочки. Наткин набор для вышивания — вот что! Там, конечно, никакие не тапки, а платочки и салфетки, которые надо вышить. Кроме платочков, салфеток и ниток, в наборе находилась ещё книжечка, в которой точками были показаны узоры для вышивания.

— Эти тапки были вышиты? — спросила Лена.

— Хороший вопрос! — сказал Дмитрий Николаевич. — Ты абсолютно права. Поршни были украшены вышивкой. Нитки истлели, сохранились только дырочки.

— А почему их так много? — спросила Лена, кивнув на коробку с этой странной обувью.

И Дмитрий Николаевич опять похвалил:

— Молодец! Отличные вопросы задаёшь. «Интересно, — подумала Лена, — оказывается, отличными могут быть не только ответы, но и вопросы. Вот если бы так считала и Нинель Викторовна! Тогда бы у меня в дневнике стояли одни пятёрки».

18. В гостях у сапожника

Дмитрий Николаевич продолжал извлекать из коробки всё новые и новые предметы: деревянный гребень, черепки — толстые коричневые, должно быть, от глиняного горшка. Глиняную чашку или кружку. Вот так кружка! Под стать тапочкам. Видно, её разбили, а потом снова склеили по кусочкам. Только не все осколки собрали. Так и осталась кружка с отбитым боком и без ручки. А когда-то была красивая — жёлтая, расписанная синими и красными лепестками. Наверное, всё это нашли в той самой мусорной яме, в которой хранятся большие и малые тайны. Только какие же это тайны — осколки от битой посуды или гребешок с отломанными зубьями? А вот кошелёчек! Почти совсем целый. Вот его Лена, пожалуй, согласна считать тайной, если, конечно, там внутри что-нибудь есть. Кошелёчек, к сожалению, оказался пустым, но Лене он всё равно понравился. Теперь он старый, а был, наверное… Лена очень ясно представила его себе: блестящая гладкая кожа, как на маминой сумке, а по ней — вышивка. Она догадалась об этом, потому что кошелёчек тоже был в дырочках, как и поршни. А кое-где сохранились даже крохотные бусинки.

— Бисер? — спросила Лена и, когда Дмитрий Николаевич кивнул головой, обрадовалась. Значит, это тоже был хороший вопрос. — А это что такое? Палец от старой перчатки, что ли?

— Это не палец, а чехольчик для писала.

«Для какого писала?» — хотела спросить Лена, но не спросила. Потому что в это время Дмитрий Николаевич вытащил из коробки чёрный клубок и, немного приподняв его над головой, бросил на пол. Клубок упруго оттолкнулся от пола и подпрыгнул.

— Мячик! — закричала Лена.

Это и в самом деле был мячик. Почти такой же, каким они с ребятами играли в лапту, только не резиновый, а кожаный.

— Давненько им никто не играл, — проговорил Дмитрий Николаевич, глядя, как Лена подбрасывает и ловит кожаный мячик.

— А кто им играл, Дима? Где вы его нашли?

— В домике сапожника.

— Какого ещё сапожника?

— Ну, того самого, который шил поршни. Он жил неподалёку на улице Добрыни. Если хочешь, можем зайти к нему.

Ну конечно же, Лена хотела. И они пошли на улицу Добрыни. Ты, может быть, думаешь, что для этого Лене с Дмитрием Николаевичем пришлось подняться из котлована и выйти за дощатый забор? Нет-нет, ты путаешь. Там за забором находится Добрынинская улица.

Мы с тобой там бывали. Ты уже знаешь, на ней живёт Лена, и её брат Серёжа, и Натка, и Андрюша, и Пеночкин. Ты с ними тоже уже немного знаком. А на улице Добрыни… Но сначала о самой улице.

Лена с Дмитрием Николаевичем шли по котловану. Всё дно его было изрыто, кое-где торчали коротенькие, похожие на пни столбики, возвышались небольшие груды камней и битого кирпича. А ещё то в одном, то в другом месте виднелись маленькие красные флажки, будто кто-то хотел украсить котлован и повтыкал их в землю. Лена собиралась спросить, для чего они, но Дмитрий Николаевич сказал:

— Ну вот, мы с тобой идём по улице.

Лена только теперь заметила, что идут они с Дмитрием Николаевичем не по земле, а по брёвнам. Брёвна эти гладко обструганы и такие толстенные, что не только Ленины босоножки — даже огромные кеды Дмитрия Николаевича свободно ступают поперёк бревна. Так они и шагали. «Будто по шпалам, — подумала Лена. — Нет, не по шпалам. Шпалы лежат отдельно друг от дружки, еле допрыгнешь с одной на другую, а эти — рядышком, вплотную друг к дружке. Может, это мост? Только почему этот мост лежит на земле?»

— Это не мост, а мостовая старинной улицы Добрыни. Так она называлась когда-то в очень давние времена. Только смотри не зевай, а то, чего доброго, попадёшь под коня!

Лена хоть и не очень верила тому, что говорил Дмитрий Николаевич, но на всякий случай оглянулась:

— Вы шутите, Дима, да? Нет никаких коней!

— Сейчас — нет, — согласился Дмитрий Николаевич. — А ты представь себе, что мы идём по улице Добрыни не сейчас, не в наше время, а тогда, когда жили здесь те люди…

— Те люди?.. А… которые носили рваные тапочки — поршни?

— Но ведь они тогда не были рваные, — возразил Дмитрий Николаевич. — Мы уже с тобой про это говорили. А вот относительно людей всё совершенно верно. На улице Добрыни жили те самые люди, которые шили и носили поршни, расчёсывались деревянным гребнем и прятали свои деньги в расшитых бисером кошелёчках.

— И варили обед в разбитом горшке, — добавила Лена, — только он ещё тогда не был разбитый.

— Правильно! Улица Добрыни тоже была не такая, какой ты её видишь сейчас. В то время в Новгороде всё строили из дерева — и дома и лавки. Улицы тоже мостили брёвнами. Тротуаров не делали, прокладывали только мостовые. По мостовой и на конях скакали, и пешком ходили, как мы с тобой сейчас идём. Вот и представь себе: по обеим сторонам мостовой тянется высокий частокол. А вот здесь тесовые ворота с перекладиной наверху.

Ворот никаких Лена не увидела, но зато увидела дорожку поуже мостовой, и тоже деревянную, которая под прямым углом отходила от бревенчатой мостовой и вела к торчавшим из земли столбикам. Была она совсем коротенькая. Всего несколько шагов, и дорожка кончилась.

— Ну вот, мы и пришли, — сказал Дмитрий Николаевич.

— Куда пришли?

— В гости к одному из жителей этой улицы, очень интересному человеку — кожевенных дел мастеру, или, как говорят теперь, — сапожнику. Он живёт здесь со своей женой. Здесь же находится и его мастерская.

И правда, к столбику, врытому в землю, была прибита табличка: «Мастерская сапожника». Но никакой мастерской не было, так же как и не было ворот перед входом в этот чудно́й дом-невидимку.

Лена не знала, что и подумать. Ребята, когда играют, то очень даже часто что-нибудь возьмут да и выдумают. У Лены с Наткой, например, большой ковёр, который лежит у Натки в столовой, считался морем, а тахта — пароходом. А Андрюша с Пеночкиным как-то раз пришли к Лене во двор и на бочке для дождевой воды написали: «Восток-10». А потом воду вылили, сами залезли в бочку, и это был космический корабль. Но чтобы взрослые…

А Дмитрий Николаевич продолжал рассказывать:

— Вот эти столбики, что торчат из-под земли, — видишь их? Это остатки фундамента, на котором лежал пол. Вот здесь, где кончается дорожка, была дверь. Дорожка-то и привела нас к дому. Теперь представь себе этот небольшой домик, размером, ну примерно, с нашу лабораторию.

Домика никакого не было, так же как и ворот. Но когда Дмитрий Николаевич сказал: «Представь себе деревянный домик вроде лаборатории» — Лена будто и в самом деле его увидела. Только спросила:

— А окошек в нём тоже два, как и в лаборатории?

— Нет, — сказал Дмитрий Николаевич, — пожалуй, хватит и одного. Окошко одно, да не такое, как там, а чуть побольше форточки.

— Почему такое маленькое? Большое, широкое — лучше.

— Лучше-то лучше, — согласился Дмитрий Николаевич, — но стекло в те времена было предметом редким и стоило очень дорого. Даже слюда, которую тогда вставляли в окна, была не дёшева. Не думаю, что наш друг-сапожник мог приобрести стёкла для своей избушки. Хозяева победней затягивали окошки в своих домишках плёнкой из бычьего пузыря. Она хоть и не такая прозрачная, как стекло или слюда, но свет всё-таки пропускает. Только она не велика по размеру. Значит, и окошко должно быть небольшое.