Валентина Чаплина - Голубая ниточка на карте Страница 17

Елена Ивановна так и не сказала ни слова. Она только молча протянула к нему ладони, не заметив, как упала на асфальт с руки её вязаная тёмно-синяя кофта.

Они стояли, крепко обнявшись и уткнув лица он в её плечо, а она ему в грудь. И вокруг всё это время было тихо-тихо.

Глава 16. К Мамаеву кургану

Автобус шёл к Мамаеву кургану. На самых удобных, самых видных, самых лучших местах сидели Елена Ивановна и Юрий Юрьевич. Они всё время держались за руки. Казалось, боятся разжать ладони. А вдруг всё это неправда? Вдруг всё это окажется сном? А когда чувствуешь ладонь друга, веришь, что это наяву.

Юрий Юрьевич, не разжимая ладони, несколько раз подносил руку Елены Ивановны к губам и целовал её. Поцелует, опустит, потом опять поднимет, чтобы поцеловать. Вот сейчас сидит и рассматривает её. Рука незнакомая, старая, с сухой кожей, сквозь которую просвечивают лиловые вены. На коже коричневые пятнышки, похожие на огромные веснушки (такие часто появляются у стариков). Некрасивая в общем рука, но такая дорогая. Вот снова поцеловал.

Туристы все до одного улыбаются, видя это. Им же страшно повезло. Увидеть такое редко кому теперь удаётся. Раньше можно было, но теперь… когда прошло столько лет после войны. Это ж надо, каждый из фронтовых друзей думал, что друга нет на свете. А они оба живы.

— Ты покажи мне свою внучку. Где она? — Юрий Юрьевич внимательно посмотрел на Фанеру, потом стал всматриваться в других туристок.

— Да её нет здесь, она… осталась на теплоходе.

— Почему? Заболела?

— Да-а… нет… в общем… у неё свои дела.

Юрий Юрьевич пожал плечами, не понимая, какие могут быть дела важнее Мамаева кургана.

— А ты всю жизнь в Волгограде?

— Да.

Шур смотрел на них и думал: как странно всё в жизни. Как перепутано. То горько, то счастливо. То понятно, то непонятно. Если бы кто-то из них не поверил, что война унесла друга, искал бы, наверно, нашёл, и они поженились бы. И тогда не было бы на свете Лилии Нильской, а была бы совсем другая девчонка, а может, вовсе мальчишка, а может, никого бы не было. У него тоскливо заныло под ложечкой.

Девушка-гид рассказывала о Мамаевом кургане. Щуру опять стало грустно. Оказывается, название «Мамаев» идёт от хана Мамая. А Шуру, правда, очень смутно, но представлялось, что в этом названии присутствует «мама». Хотя он никогда не задумывался над этим.

Первое, что увидели туристы, прибыв к Мамаеву кургану, это была свадьба. Из чёрной, лакированной «Волги» с двумя золотыми кольцами на крыше вышли жених и невеста. Молодые, тоненькие, красивые. И — счастливые! Жених в строгом чёрном костюме. А невеста! У Фанеры от восторга и удивления даже открылся рот, когда она увидела бело-снежный кружевной наряд девушки. «Эх, дура Лилька, не поехала. Она бы сразу фасон запомнила, а я не могу», — мелькнуло в голове, но тут же отскочило, как мячик от стенки.

Цветы… Здесь опять цветы, как на пристани. Сколько же их здесь продавали! Сколько же их здесь покупали! Ведь букеты в руках туристов заметно поредели, пока они прибыли сюда.

Гид сказала, что Мамаев курган — это главная высота России. В войну это была «высота 102».

И вот начинается — памятник-ансамбль, посвящённый Сталинградской битве. Открыт он был в 1967 году, пятнадцатого октября.

— Вот, — сказала гид, — это монументальный рельеф «Память поколений».

Изображена группа людей. Тут и старые, и молодые.

— Ого-го, какие огромные, — удивился Ромка. — Во сколько раз больше живых!

Ребята стали рассматривать этот рельеф.

— Ой, а где наша группа?

А она уже ушла вперёд. Рядом с ними чужие люди.

— Айда, не потеряться бы! Столько народу.

Догнали своих. Стоят, слушают девушку-гида. Оказывается, это Аллея тополей, которая начинает путь к вершине кургана.

Шур оглянулся вокруг. И правда, аллея. По обеим сторонам высокие, стройные, пирамидальные. В Чебоксарах таких не видел. И почему-то вдруг… замерло сердце, будто приготовилось к чему-то. К чему? К тому главному, к чему они идут?

Девушка-гид говорит:

— Посмотрите, может, это не тополя стоят, а солдаты Сталинграда? Стоят навек. Стоят насмерть. Смотрите, как они крепко прижались плечом к плечу. Не пройти врагу через их сомкнутый строй.

И правда, так плотно стоят, даже листья перепутались. Чей листок? Этого тополя или соседа?

Так вот почему замерло сердце: Шур представил, что это солдаты в зелёных одеждах.

А группа опять ушла вперёд. Догонять надо. Снова кругом чужие. Сколько людей. А вон пожилая женщина плачет. Ещё только тополя, а она уже плачет.

— Дружок, ты где пропадаешь? — беспокоится Никита Никитич. — Не отставай от группы, здесь потеряться легко.

Он теперь уже отстал от Елены Ивановны: у неё такой надёжный защитник рядом.

«Нужно идти и всё время видеть голубые босоножки впереди, — думает Шур, — вон мелькают между сандалиями, туфлями, даже тапочками. Тогда не потеряешься».

Знакомый голос хозяйки босоножек объясняет:

— Мы идём к скульптуре «Стоять насмерть!».

Шур давно заметил её. Это она не давала ему всё время следить за голубыми босоножками. Так и тянула к себе взгляд. Только спины впереди идущих загораживали. А теперь вот она, почти рядом. Их группа остановилась.

— Эта площадь зовётся Площадью стоявших насмерть.

Вон он перед глазами, этот боец, который так тянул к себе Шура. Могучий, голый до пояса, в левой руке автомат, в правой — граната. Ног у него не видно, они как бы вросли в камень, на котором выцарапано: «Ни шагу назад». Разве можно победить такого? Сколько энергии, сколько уверенности в лице. Как упрямо сведены брови, аж складка на переносице.

Это не тоненький юноша, только что взявший оружие в руки. Нет! Это опытный, отважный воин, выросший из земли-матушки. И теперь защищает её от врагов. С такими, как он, земле нашей не должно быть страшно.

А впереди, за ним, на самой высокой точке кургана, знакомая скульптура «Родина-мать». Монумент, который Шур и все туристы разглядывали ещё с теплохода после шлюзов. В ней пятьдесят два метра, да рука двадцать, да меч двадцать девять. Восемь тысяч тонн весит. Это же представить почти невозможно.

И тут девушка-гид сказала очень интересную вещь. Оказывается, эта огромная скульптура, вся целиком, вместе с взметённым мечом скрывается вот за этим воином, стоящим насмерть.

Сначала не поверили. Но… посмотрели — действительно, вот её, огромную «Родину», уже совсем не видно за широкими развёрнутыми голыми плечами.

Это так поразило Шура, что он несколько мгновений просто не мог произнести ни слова. Ромка подлетел:

— И правда, не видно. Во здорово! И меч скрылся. Я б не поверил…

— Он заслонил её. Закрыл собой Родину.

Это сказала Фанера. Дошло даже до неё. Шур улыбнулся и положил свой букет этому воину, стоявшему насмерть. И много людей именно тут положили цветы.

Пошли дальше. А дальше были стены-руины. Посередине лестница, по которой идут люди, а справа и слева… Нет, это, наверно, невозможно описать. Надо каждому обязательно поехать туда и самому посмотреть.

Ромка и Фанера вертели головами вправо-влево, от одной стены к другой. А Шур как уставился в одно место, так и стоит. Ромка толкнул Фанеру, показал на Шура, куда он смотрит?

Каменные разрушенные стены. Но это не только стены. Это — люди. Каменные люди. Сколько их! Не сосчитать. А зачем считать? Смотри и запоминай. На всю жизнь.

Шур, не отрываясь, смотрит на солдата, огромного каменного солдата. Он спиной будто сдерживает эту стену. Она наваливается на него, а он стоит! Раскинул руки и держит! Веки прикрыты. И в груди у него — дыра! Да, да, огромных размеров чёрный провал. А он стоит! Потому что упади он, и рухнет стена. Надо стоять — и стоит! Справа от него на камнях буквы «Мы клянёмся…».

Побледневший Шур не может оторвать глаз от чёрного провала в груди. Оторвал, наконец. Посмотрел на туристов, будто их не увидел, и опять на стену. Отовсюду смотрят на него со стен герои. Живые каменные герои. В касках, в пилотках, в бескозырках, в ушанках, с открыты ми головами. Парни, девушки, мужчины… Вот танк… Стоят, лежат, целятся, стреляют — побеждают!

Вот пробитый комсомольский билет в огромной каменной руке. И в том месте, где он пробит, живая алая гвоздичка. Как капля крови. Она слегка дрожит на ветру. Это кровь горячая. Течёт… вот-вот капнет на землю с каменного билета…

Шур думает: «Кто это сказал, что камни молчат? Что не умеют говорить? Ерунда. Они же кричат! Зовут! Они любят и ненавидят! Хотя они и камни. Это человек научил их».

А сколько надписей на стенах. Вот целится боец в ушанке, а над ним: «Откуда бы фашист не выглянул, непременно увижу, а если увижу, значит, убью». Это снайпер целится, понял Шур.

За спиной Шур услышал голос Юрия Юрьевича:

— Ну, Ленок, а теперь держись, не упади. Сейчас начнётся такое знакомое нам с тобой.