Ян Аарри - Записки школьницы Страница 17

— Мясо, рыбу, мышей, лягушек, ягоды! — быстро ответил Васёк. — Но уже заболеют если, — тогда только яйца! Одни сырые яйца! И не кушают! Кушают люди! Едят лошади, коровы, овцы! А звери жрут!

— Интересно, шоколад они будут есть? — поинтересовалась Надя.

— Шоколадом ещё не пробовали кормить! — засмеялся Васёк, и все колхозные ребята засмеялись тоже. — Да и приучать лисиц к шоколаду не стоит. Ведь тогда каждая шкура обойдётся в тысячи рублей.

— Но, — сказала Надя, вытаскивая из кармана плитку шоколада, — для опыта интересно всё-таки… Попробуем? А?

Она отломила от плитки кусочек и просунула его сквозь сетку. Лис осторожно потянулся к шоколаду носом, понюхал и отвернулся, сморщив нос так, словно собирался чихнуть.

— Что за гадость! — пропищал за лисицу Пыжик. — Почему предлагают такой скверный шоколад?

Все засмеялись.

Я Сказала:

— Ты очень смешной, Пыжик!

— Вообще-то, — заважничал Пыжик, — по своему характеру я очень серьёзный! Но сам люблю всё весёлое и всех весёлых людей. Мои любимые книги — это весёлые книги: «Янки при дворе короля Артура», «Записки Пиквикского клуба». А ты читаешь что-нибудь? Любишь книги?

— Только серьёзные книги! О путешествиях тоже люблю читать! Про зверей, растения, о жизни в морях.

— О, тогда ты можешь брать у меня книги! У нас большая библиотека. И в ней больше всего серьёзных книг.

Пока мы разговаривали, Лийка Бегичева выкинула новый номер. Чтобы похвастаться перед колхозными ребятами, показать себя особенной, не похожей ни на кого из нас, она зажала нос и запищала:

— Ой, какой тут ужасный запах!

Вот ломака! Полчаса не замечала, что на лисоферме пахнет не лучше, чем в зоологическом саду, но вот, желая обратить на себя внимание, вдруг «заметила» запах лисиц.

Васёк повёл носом, подозрительно посмотрел на колхозных ребят:

— А что? Запах как запах! Обыкновенный! Лисий! Одеколоном мы их не брызгаем. Пахнут, как могут!

— Они ужасно грязные, не так ли? — зажеманничала Лийка.

Васёк обиделся за своих лисиц.

— Лиса, — сказал он, — чистоплотное животное. Если посадить лису в грязное помещение, она сразу начинает болеть. Хиреет, говоря научным языком. От грязи хиреет. Это и наш профессор подтвердит в любое время. А он уже два раза сюда приезжал.

Лийка вытянула губы трубочкой и засюсюкала:

— Бедняжечки! Сидят на голой проволоке! Неужели нельзя подложить им сена, чтобы помягче было?

Васёк усмехнулся:

— Ну, если лисы будут мягко сидеть, у них станет тогда сваливаться шерсть. На шкурках появятся колтуны. А вот жёсткая сетка очищает шкурку и лоснит её. Она будто смазанная салом становится.

— Но им же неудобно! — запищала Лийка.

— Зато колхозу выгодно. С колтунами шкуру и даром никто не возьмёт, а за настоящую платят сотни рублей.

Пыжик зашептал мне на ухо:

Заметь, как он всё здорово знает. Настоящий хозяин будет!

И мне понравилось, как колхозные ребята говорят о своей ферме. И как гордятся своими заработками.

Лийка между тем закатила глаза и промурлыкала (она всегда мурлыкает, когда хочет показать себя):

— Ах, как я завидую вам! У вас удивительно актуальная работа. Я бы с наслаждением поработала здесь!

— Что же, — сказал Васёк, — приезжай на лето! Работы хватит. И работой поделимся и доходами. На всю зиму заработаешь деньжат.

Тут уж я не выдержала.

— Уж она вам наработает! — захохотала я» — На трёх машинах не вывезете её работу.

Уж я-то знаю Лийку, да и все в классе знают, что она даже постели не убирает за собою. Пола не умеет подмести. Одевается и то с помощью мамы. Подумайте, какой младенец! Девчонке тринадцать лет, а без мамы шагу ступить не может. Я уж хотела спросить: кто же будет одевать её по утрам и кто раздевать возьмётся, если она приедет работать в колхоз, но Таня Жигалова шепнула мне на ухо:

— Не связывайся! Она ещё разревётся!

Но я никак не могла успокоиться. Больше всего меня возмутило то, что она сказала: «У вас актуальная работа!» Это же специально для колхозных ребят ввернула она слово «актуально», чтобы показать, какая она развитая и что говорит совсем не так, как все, а на своём особенном языке.

Я нарочно наступила ей на ногу, а когда она взвизгнула, я сделала удивлённое лицо и сказала вежливо:

— Ах, извиняюсь!

Тем временем колхозный Васёк подвёл нас к новенькому домику-клетке и остановился.

— Вот! — сказал Васёк. — Это тип, так тип!

И он начал рассказывать удивительную историю о самом удивительном лисе колхозного Лисебурга.

За густой тёмной сеткой сидел огромный, не похожий на других, удивительный лис, и весь он как будто светился.

Его пышная шкура блестела серебром. А эту, не виданную ещё нами окраску оттеняли его чёрные лапы. Лис походил на седого принца в чёрных перчатках. Он смотрел так гордо, что я бы не очень удивилась, если бы он сказал: «Так что же вы от меня хотите? Какие у вас просьбы? Выкладывайте, да побыстрее. Я приглашён в королевский дворец. Разве не видите, что я уже надел перчатки? Мне давно пора ехать. Что там у вас? Говорите покороче!»

Васёк сказал:

— Это — Катькин сын. Приёмный. Зовут его Малыш. Ну, как живёшь, Малыш?

Лис вздохнул, облизнулся.

— Скучает! — сказал Васёк.

— Ой, какой седой! — затрещала Лийка. — Наверное, это самый старый Рейнеке-Лис. Он предок всех, да?

— Ничего не предок, — сказал Васёк. — Это самый молодой лис.

— Ах, понимаю, — закатила Лийка глаза. — У него были сильные переживания. Бедняжка!

— Что было, то было, — кивнул Васёк. — Пережил он много. Верно! — И рассказал нам историю удивительного детства серебристого Малыша, сына Жучки Второй.

Когда Малыш родился, он почему-то не понравился своей лисице-маме. А не понравился, быть может, потому, что был белоснежным. Совсем не похожим на других лисят. Вот его мама и подумала, наверное, что Малыш и не лисёнок вовсе, а какой-нибудь другой зверушка. Может, зайчонок, а может, волчонок. Неизвестно. Она смотрела на него с удивлением, а когда Малыш запищал и пополз к ней, чтобы познакомиться, лисица- мама отшвырнула его прочь. Малыш был такой крошечный и такой ещё глупый, что никак не мог понять, почему же он не понравился своей маме. Он пищал, плакал по- своему, по-лисьему, ползал неуклюже по клетке и всё время просил, чтобы мама накормила его. А Жучка Вторая только рычала на Малыша:

— Иди прочь! Не буду кормить такого урода!

Она переходила из одного угла клетки в другой, а когда Малыш надоел ей, Жучка Вторая схватила его зубами и засновала по клетке взад — вперёд, отыскивая щёлочку, чтобы выкинуть Малыша вон. Малыш беспомощно перебирал лапками, скулил жалобно. Он же ведь не понимал, за что на него сердится лисица-мама. Ну разве виноват он, что родился беленьким?

К счастью Малыша, на лисью ферму пришли в это время колхозные ребята. И когда они увидели, как плохо обращается Жучка Вторая со своим сыном, ребята пожалели Малыша. Они вытащили его из клетки и отнесли на воспитание к ангорской кошке Катьке. А у неё и своих котят было семь штук. И серых, и жёлтых, и дымчатых. Но Катька была добрая кошка. Она понюхала беленького Малыша, лизнула его языком и стала кормить, чтобы он не плакал.

Так сын лисицы Жучки Второй вошел приёмышем в кошачью семью, а Катька с этого дня стала воспитывать его как родного.

Но ничего хорошего из этого не получилось.

Пока Малыш был маленьким, он ничем не отличался от своих молочных сестёр и братьев. Он даже играл с котятами. Но когда подрос, в кошачьей семье начались ссоры и драки, потому что характер у Малыша оказался скверным. Любил он только самого себя и думал только о себе. Когда Катьке и её семейству приносили молоко, суп, кусочки мяса или рыбы, Малыш бросался на всех, рычал, отгонял от миски и котят и приёмную маму Катьку и, жадно урча, пожирал всё один. Если же он не мог управиться с едой, залезал в миску с ногами и скалил зубы, никого не подпуская к ней.

А Катька всё терпела и терпела. Она надеялась, что Малыш исправится, поймёт, как нехорошо быть злым и жадным. Но с каждым днём он становился всё злее и злее. И наконец выгнал из ящика, в котором жил с котятами, и приёмную маму и её котят. Теперь Катька и её семейство подходить даже боялись близко к собственному дому. Они смотрели на злого приёмного брата и жалобно попискивали.

— Что мы сделали тебе? За что ты нас выгнал?

— Идите прочь! — рычал Малыш. — Никого мне не нужно. Я и без вас проживу.

Малышу не было ещё и года, а весил он уже девять килограммов. Больше, чем весят взрослые лисицы. Но особенно удивительной была у него шкура. Белая, как серебро, она светилась, словно смазанная жиром.

Гладкий серебряный Малыш скоро стал охотиться по ночам за котятами, за курами, утками, и его пришлось посадить в клетку с лисицами. Однако и тут он ни с кем не мог ужиться. Он так трепал лисиц, что из них только шерсть летела клочьями.