Вейкко Хаакана - Антери, сын Лапландии Страница 17

Они потащили добычу в лагерь, отец за одну лапу, сын за другую. Обычно немногословный, отец говорил и говорил, рассказывал о том, что знал, и время от времени смеялся от радости.

— По крайней мере, два заработка за одну минуту! — несколько раз повторил он.

Рипсу скакал и метался, когда ветер доносил до него волчий запах, но когда Антери подошел к нему, похлопал и успокоил его, он угомонился и взял в рот пучок лишая. Но еще долгое время он был насторожен и осматривался по сторонам.

— Ну, а теперь сварим крепкого кофе, сын! — сказал отец. — Мы это заслужили. Потом будем снимать шкуру и, когда управимся, пойдем проверять сети… А еще знаешь что: я отправлюсь на лыжах за волком-самцом. Он ранен и, очень может быть, остался где-нибудь оправляться от ран. Если его раны серьезны и особенно если он ранен в живот, его должно лихорадить. И может статься так, что его удастся захватить врасплох на лежке. Собственно говоря, хорошо, что мы не погнались за ним сразу. По такому насту ни один лыжник не догнал бы его, если бы он наддал ходу. А теперь он лежит где-нибудь тут, поблизости, и время работает на меня… Если б только он направился на Койтелайнен! Очень может быть, эта волчья пара рассчитывала устроить там логово…

Кофе был черен, как деготь. Для Антери, который не очень привык к этому напитку, он был слишком крепок. Он сказал об этом отцу, но тот только рассмеялся в ответ:

— Хо-хо, сын! Тебе непременно надо привыкать к крепкому кофе, если ты рассчитываешь стать оленеводом. Лучшие оленеводы варят такой кофе, что в нем стоит ложка… Ну, шутки в сторону. Положи в него немного снегу, так он заодно и остынет.

У них были приготовленные матерью бутерброды и булка, которая, правда, замерзла. Острым ножом все же можно было отрезать от нее куски, и, когда кусок натыкали на щепку и отогревали у костра, хлеб был как только что вынутый из печи.

Когда они наелись и вычистили куксы, отец сказал:

— Ну что ж… Остер ли нож? Если нет, дай мне, я сперва поточу. У хорошо снаряженного таежника, сын, есть при себе точильный камень.

И чуть погодя:

— Подержи-ка здесь, чтобы сподручней было снять шкуру, вот так… Хо-хо, это денежная работа, сын.

Глава пятнадцатая

Прошло два часа — возможно, довольно долгое время, если учесть проворство отца в других таежных делах, но шкура волка была снята по всем правилам искусства. На шкуре был сохранен каждый коготь, оба уха, а из хвоста вынуты все кости. Голову волка отрезали, как условились. Антери все время помогал при снятии шкуры и запоминал все тонкости и приемы этой работы. Таким образом от этого зверя, возможно, было больше пользы, чем от денег, который принес удачный выстрел в утренних сумерках.

Они оттерли руки от крови мягким снегом, находившимся под коркой наста. Это было холодное, но единственно возможное умывание, и потом руки можно было отогреть у костра. Внезапное тепло доставляло одновременно и боль, и удовольствие. Еще недавно мерзшие руки стали приятно согреваться, начали краснеть, и казалось, что никаких рукавиц больше не надо, какой бы ни был мороз…

Рукавицы, конечно, были нужны. Они понадобились, когда отец и сын отправились на реку проверять сети. Рипсу тоже взяли с собой. Отдохнувший за ночь, он был настроен бодро, проносился мимо лыжников по искрящемуся на утреннем солнце насту и поднимал на бегу такие вихри, что на глаза навертывались слезы. Отец тоже рискнул прокатиться, прицепившись за Рипсу. По пути к Виувалойоки их ехал целый поезд: сперва Рипсу с раздутыми ноздрями, за ним трехметровая тяговая веревка, за конец которой держался Антери, затем опять веревка в несколько метров, потом отец, вытирающий слезы с глаз, а за ним легкие лопарские сани, раскачивающиеся и подскакивающие на неровностях наста.

— Вот это да! — сказал отец, когда они доехали до того места, где были поставлены сети. — Никогда бы не поверил, что он такой сильный. Ведь на таком насте Рипсу может поспорить с хорошими мотосанями… Оленеводы рассказывают, что на хорошем олене и на хорошем насте можно проехать за день и сто, и двести километров, но я считал такие истории плодом воображения. Возможно, следует пересмотреть свою точку зрения…

Накануне днем они прикрыли оба крайних отверстия во льду пластиковой пленкой. На пленку набросали снега, чтобы вода в проруби не замерзла. Теперь им оставалось только сдвинуть пленку в сторону вместе со снегом — и перед ними были незамерзшие проруби. Антери стал у одного конца, взялся за шест и приготовился травить веревку. Отец подошел к другому отверстию, потянул за кол, на который наматывают сеть, и взялся за верхнюю веревку сети.

Это был напряженный момент. Есть ли в сети рыба?

Отец стоял на коленях на краю проруби. По обычаю всех рыбаков он медлил в решающую минуту и с секунду держал сеть чуткими пальцами, чтобы узнать, бьется ли в ней рыба. Затем поднял голову и крикнул сыну:

— Есть, есть! И если не обманывают приметы, то большие. Слушай-ка, уложи веревку на льду так, чтобы она могла разматываться сама по себе, а сам иди сюда! Мне сейчас понадобится помощник, чтобы выпутывать рыб… Привяжи конец веревки к поперечной жерди, чтобы он не ускользнул в воду.

Антери сделал, как ему было велено, и поспешил к первой проруби. Там уже билась на снегу выпутанная из сети щука килограмма на два.

— Здоровенная, что и говорить, — сказал отец. — А там идет еще. Ну и большущая же рыбина!

Это была тоже щука, и в самом деле очень большая.

— Килограмма на четыре, я думаю, — сказал отец, когда рыбу отпутали от сети. — На первых пяти метрах сети шесть килограммов. Если и дальше так пойдет, нам будет трудно доставить их домой.

Рыба продолжала идти. Улов был равномерный и обильный по всей длине сети. Попадались по большей части щуки, но также жирные сиги, большие форели, налимы. Груда вначале бьющихся, но скоро цепенеющих на утреннем морозе рыб у края проруби была чудовищно велика.

— Двадцать пять килограммов, — сказал отец. — Это по самой малой мере. И это только начало… Собственно говоря, такая куча рыбы немного смущает меня, но что поделаешь. Это грабеж, а не разумное использование рыбных богатств, вот разве только эти разбойницы щуки заслужили такую участь. Но я оправдываю себя тем, что наука грабежа пришла в нашу тайгу из других мест. Нечего и сомневаться, что если не я, так кто-нибудь еще взял бы этих рыб.

Отец сегодня был чрезвычайно говорлив. Антери подумал про себя, слышал ли он за всю свою жизнь столько слов от отца, сколько за нынешнее утро. А отец продолжал:

— Так неправильно рассуждать, сын, и прежде так не рассуждали. Но когда леса вырубают подчистую ради выгоды и эта выгода уплывает в другие места, то надо и у нас вырабатывать новый способ отношения к присвоению. Как же так? Огромные площади земли затопляют ради денег, в стремлении к наживе, переселяют людей и целые их группы, не спрашивая мнения у несогласных, по крайней мере тогда, когда несогласный находится в уязвимом положении! Когда это делают постоянно, из десятилетия в десятилетие, просто чудо, что даже самые глупые головы ничему не научаются… В старину говорили: «За труды и счастье дается». Эта истина верна и теперь, это точно. Но тогда было бы справедливым, чтобы счастье давалось одновременно всем, кто живет на нашей земле. Ну да хватит об этом, давай-ка снова поставим сеть. Иди к другой проруби и начинай тянуть.

Немного погодя, когда сеть была опять подо льдом и они собирались отправиться к следующей, отец сказал:

— Забудь все, что я сейчас говорил, сын. Твой отец лишь излил то, что накипело у него на душе, и пытался разрешить сомнения, которые и люди более мудрые не могут разрешить, хотя и пытаются. Ты молод и должен видеть будущее светлым, чтобы идти к нему… Мы сидим в одной лодке, и никто не хочет, чтобы она перевернулась. Если иногда бывают неумелые гребцы и они сидят на веслах, их сменяют. И еще несомненно то, что и плохой гребец учится, когда приспеет нужда… И наш улов все-таки не грабеж, хотя и большой. Мы добыли его не с целью обогащения, это просто хлеб наш насущный. Мы сами съедим эту рыбу, мать, ты и я. А еще поделимся с Матти-Оленем. Если улов во второй сети будет хорош и если новые проверки сетей завтра дадут нам еще, мы будем с рыбой на все лето.

Они подошли ко второй сети и проверили ее. В ней было примерно столько же рыбы, как и в первой, и тех же пород. Маленькие сани отца наполнились рыбой почти до краев. Они протащили их на какое-то расстояние вниз по реке, пробили прорубь и разделали рыбу. Было бы глупо везти домой головы и внутренности, негодную в пищу часть добычи, составлявшую треть того, что они подняли из-подо льда.

Работать было холодно, руки закоченели. Рыбы частью уже застыли, на них намерз снег. Когда Антери пожаловался, что у него замерзли руки, отец сказал:

— Согрей их!