Константин Махров - Сердца первое волнение Страница 17

— Да, разделяю, Клара, разделяю. Как-то нехорошо получилось. Зачем ты… мы… обидели человека!

— Ну, знаешь… — Клара поднесла пальцы ко рту; губы ее дрогнули. — Ну, знаешь… Половина класса неуспевающих — тут, знаете, вину учительницы чувствительными словами не закроешь. Возмущены и родители. Я говорила с папой. Он примет самые решительные меры. И нам надо держаться вместе. Надежда! Я надеялась на тебя, ты же на уроке высказалась…

— Клара, и я, как Анатолий, думала и передумала… Да я еще и на уроке…

— Вы просто сговорились против меня, — обиженно, но не роняя достоинства, сказала Клара.

— Нисколько. И не думали. — Надя перекинула косу с груди на спину, словно сбрасывая тяжесть с души. — Удивительно, почему нас не таскали к завучу? Значит, Марго не нажаловалась. Это — благородно! А в общем — ох, и будет нам на орехи!

— Будет или не будет, — с загоревшимися глазами сказал Анчер, — а я решил, то есть дал себе слово: завтра в классе скажу: «Маргарита Михайловна! Мы порядочные свинтусы. Наговорили вам, обидели… Так это — не в счет, то есть — извините!»

— Ты? Так скажешь? Правда? — не веря тому, что слышит, воскликнула Надя. — Замечательно! Я хотела сделать это же, честное слово! Так давайте же все вместе. Клара?

— Я — с коллективом.

— «С коллективом»… — с сарказмом повторила Надя. — С каким? Возмущались и кричали только мы, недовольные… Разве это коллектив? «Множество»! Вот Степан — верно сказал!

— Он не ошибся, а мы ошиблись? — кольнула острым взглядом Клара бывшую свою союзницу. — Вот как! Никогда не видела, чтобы одна личность оказывалась умнее коллектива.

— Значит, бывает, особенно, если коллектив в тридцать человек — не очень слаженный. Вот если бы не нашлось ни одного такого, как Степан, ну тогда — пиши: плохо!

— Браво, браво! — зааплодировал Анчер, и от радости, что Надя забила Клару, он и Надю похлопал по плечу, да не рассчитав силу, разок-другой так прикоснулся, что Надя пригнулась. А затем…

Затем события понеслись с головокружительной быстротой.

Надя выпрямилась и ринулась на Анчера с поднятыми кулаками. Анчер сделал уморительно-страшную рожу; спасаясь, перемахнул через перила и по столбу устремился вниз. Надя сбросила пальто и по тому же столбу — за ним.

— Ты с ума сошла! — ужаснулась Клара.

Едва ли Надя Грудцева догнала бы Анатолия Черемисина, хорошего бегуна, но он споткнулся и растянулся на грядке. Надя подбежала и надавала ему тумаков.

— Вот, получил? Медведь! Все плечо мне своротил!

Потом подала руку и любезно предложила:

— Вставайте, несчастный. Вам бы, Анчер, как кавалеру ордена международной отметки, следовало догадаться пригласить меня пройтись по саду.

— Прошу вас, синьорина, — галантно подставил ей руку Анатолий. — Но вы должны знать, что, кроме международной, я имею и повышенные баллы.

— Молчи… И что-нибудь рассказывай.

Они шли меж деревьев, облитых светом брусничного заката; пахло сухими листьями, прелой картофельной ботвой. В воздухе плыла грустная музыка; звуки, хотя и сглаженные расстоянием, здесь были ясно различимы и поднимали в душе что-то нежное и светлое. На душе у Нади было хорошо, легко — потому что для того, утреннего, конфликта было найдено отличное решение, потому что вокруг был чудесный, тихий вечер. И оттого еще, что Анатолий сегодня был совсем другой, особенный — решительный и смелый.

— Не знаю… о чем рассказывать, — говорил он, ведя Надю под руку по усыпанной шуршащими листьями дорожке.

— Конечно, о Лайке, — улыбнулась Надя, прижимаясь к нему. — Как она там чувствует себя?

— Лучше всех! Дыхание, питание — все нормально. Значит, полеты и человека там, в космосе, — они оба взглянули на небо, где, в самом зените, плыли два розовых облачка, — вполне возможны.

Он говорил, а Надя шла, опустив глаза и слушая его и думая о чем-то своем. Темнеющий теплый вечер, мягкие тени, шуршание листьев под ногами и эта удивительная далекая, обещающая счастье музыка — все вливало в жадную до впечатлений душу Нади Грудцевой желание чего-то необычного. Ей вдруг представилось, что она большая, совсем-совсем большая, а не ученица десятого класса… что рядом с ней идет тот, который будет ее единственным, ее верным спутником на всю жизнь — сильный, мужественный. Почему — представилось? Вот он шагает рядом, вот он, придавая для солидности своему голосу басовое звучание, излагает содержание еще не написанных глав повести… Ах, как было бы хорошо, если бы он позвал ее сейчас куда-нибудь в далекие надзвездные края, в путешествия!

Что-то озорное, веселое и вместе с тем тревожно-сладкое подбиралось к ее сердцу. Надя стояла возле клумбы, на которой уже не было цветов, — прямая, стройная, с несколько закинутой назад головой. От темных волос на белый, слегка покатый лоб ее падала тень; в глубине синих — сейчас совсем темных — глаз светилось что-то лукавое, милое; Анатолий смотрел на нее во все глаза, и Надя чувствовала, что он любуется ею.

— Толя, вот мы тогда поссорились, не разговаривали… И ты тогда ни разу обо мне не вспомнил, да?

— Почему нет? Сто раз. Мне было… грустно без тебя.

— Грустно… А ни разу не подошел, не заговорил…

— Да как подойдешь? Вон ребята пишут… «Толя плюс Надя»…

— Дураки. А ты испугался?

— Не испугался, а все-таки… А главное — Клара. Постоянно около тебя. Не понимаю я ее, что за человек. Буква. А иногда она так смотрит…

— Неправда. Она хорошая девочка! — горячо заговорила Надя. — Умная, прилежная, отличница, не то, что я. Только вот почему она невзлюбила Марго? И еще я хочу сказать…

Надя посмотрела на деревья, на клумбу, потом на небо. Там, бледнея и все сближаясь и сближаясь, медленно плыли два розовых облачка.

— Я хочу спросить, — продолжала она. — Толя… Ты всегда будешь моим другом, да?

— Что за вопрос? Конечно!

— Всегда-всегда?

— Всегда.

— Клянись.

— Ну, как это… зачем? — опешил Анатолий.

— Как Демон Тамаре. Ну?

Анатолий улыбнулся, откашлялся в руку и начал:

— «Клянусь я первым днем творенья, клянусь его последним днем…»

Но Надя не дала ему закончить клятву. Она кинулась к нему, поднялась на цыпочки, пригнула его лицо и поцеловала.

— Вот тебе! А ну, догони меня! — и побежала.

Анатолий стоял — удивленный, оторопелый, счастливый, стоял и моргал глазами.

— Погоди, Надежда, — раздался сухой, требовательный голос Клары.

Когда она подошла — с Надиным пальто через руку, — они не заметили.

— Я была невольной свидетельницей… И подумала…

— Что же ты подумала, Кларочка? — подойдя к Анатолию и встав с ним рядом, несколько вызывающе спросила Надя.

— Я подумала, — поблескивая стеклами очков, точно льдинками, ответила Клара, — что ваши отношения, которые вы называете дружескими, похожи на другие… Если и дальше они будут развиваться в том же плане, то с точки зрения…

Как ни приказывала Клара себе ничем не обнаруживать внутреннего волнения, она видела, что это ей не удается. Сердце билось сильно, стало не хватать воздуха, мысли путались.

— Несколько дней назад вы были в классе одни. К вам обоим так благосклонна Маргарита Михайловна… (Зачем я это говорю. Не надо, не надо). Вы так откровенны с ней… (Надя… как она смотрит. Я проболталась). Нет, извините, я не то говорю… Во-первых… Я подумала…

— Ты следи…ва за нами? — перебил ее Анатолий (от испуга он совсем не выговаривал «л»).

— Нет, я искала вас, — передавая Наде пальто, сказала Клара, — вы долго не шли.

В сердце Нади клокотало возмущение. Она что-то хотела сказать, но мысль вылетела из головы, и она сказала то, что первым пришло на ум:

— Я знаю, Клара, у тебя все мысли правильные и расположены, как буквы в алфавите, по порядочку.

Клара насторожилась, почувствовав в этих словах обидный для себя смысл.

Надя надела пальто, неожиданно, быстро подошла к Кларе и обняла ее за талию.

— Клара, милая… — пылко заговорила она. — Я люблю тебя, ты умная… Но как ты не понимаешь… Ведь это может быть и с тобой…

— Никогда! — категорически заявила Клара.

— Толя, — обернулась Надя к Черемисину, — что ты молчишь?

Анатолий плохо понимал, что говорила Надя. Внезапное появление Клары, то, что она стала свидетелем поцелуя, который, конечно, есть не что иное, как шалость Нади, привело его в состояние полной растерянности. Ну, как это все так получилось? Пойдут теперь шуточки да разговорчики. Он-то ничего, а как Надя?

— Я думаю, — сказал он осевшим голосом, — что нам, Надя, не нужно показывать свою дружбу. Видишь, даже Клара Зондеева вообразила…

— Что вообразила? Что вообразила? — возмущенная его нерешительностью, подалась вперед Надя. — Ну, и пусть! Это же правда!

— Давай, Надя, чтобы никто не знал…