Константин Иосифов - Охотники за джихами Страница 17

Пока Друг стоял, пытаясь понять, что же, собственно, произошло и куда делась птица, та отлетела в сторону и снова припала на одно крыло. Друг разозлился. Забыв про всякое чувство овчарочьего достоинства, он стал гоняться за птицей, прыгать, щёлкать зубами в воздухе.

Так продолжалось, пока птичка не решила, что отвела глупое чудовище достаточно далеко от своего гнезда. Она — вскочила на веточку, прочирикала что-то весёлое и насмешливое прямо в физиономию Друга и была такова.

Несолоно хлебавши Друг затрусил обратно к ребятам. И хотя он делал вид, что прекратил преследование только потому, что не пристало ему, чистокровной овчарке, гоняться за всякой птичьей мелюзгой, было понятно — ему не по себе. Поиски джихов он не возобновлял.

— Продажная душа твой Друг! Ищет, пока есть сахар! — мрачно сказал Адгур. — Леска у твоего спиннинга не сгнила?

— А твой нож не заржавел?

— Сколько метров в твоём спиннинге? Метров двадцать есть? — спросил деловитым топом Адгур, и в этой деловитости заключалось всё ехидство вопроса.

— А ты давно точил свой нож? — поинтересовался Миша.

— Тебе же всё равно! Ножа-то тебе не видать как своих ушей!

— Нет, видать! Смотри на Друга!

И действительно, Друг, как бы натолкнувшись на невидимую дорожку, по которой он бежал, пока его не отвлекла своими страхами птичка, резко переменил направление и затрусил к ямке Пал Палыча. Молодец, Друг! Видно, вышел-таки из тебя археолог!

— Ищи джихов, Друг! Ищи! Ищи! — закричал Миша.

Подбежав к ямке, Друг запустил в неё нос, с шумом втянул в себя воздух и, убедившись, что нужный запах есть, стал копать изо всех сил. Он то засовывал в ямку голову по самые уши, то, вытащив её, отфыркивался, прочищая нос от земли и посторонних запахов, и снова копал и копал. Из-под ног его летела земля вперемешку с камешками. Один камешек ударил Мишу по колену и упал у самых ног. Миша осмотрел его. Камешек был очень странным, совсем не похожим на обычные голыши. Миша поднял его, очистил от налипшей глины. Нет, это не камень, а черепок. Похож на кусок, отломанный от пузатого графина. Плакал твой перочинный нож, дорогой Адгур!

— Смотри, Адгур! Черепок!

— Черепок? Давай сюда черепок. Сейчас мы его обследуем, — сказал Адгур.

Он взял черепок, привычным движением сунул руку в планшетку, извлёк из неё лупу и стал рассматривать находку, приговаривая: «Ага! Угу! Ага! Угу!» Вид у него был такой же учёный и умный, как у самого Пал Палыча.

— Ну, убедился? — неторопливо спросил Миша.

Адгур не сразу ответил. Он выждал добрую минуту, потому что настоящий учёный так углубляется в своё исследование, что всякие вопросы, грохот падающих камней и всё остальное доходит до его сознания потом-потом, когда кончается научная мысль. Наконец ответил:

— Да… фрагмент что надо. Конфигурация — лучше желать нельзя. Можете поздравить спою собаку — она сделала замечательное открытие. — Адгур так вжился в роль учёного-археолога, этакого второго Пал Палыча, что, незаметно для самого себя, стал называть Мишу на «вы».

Если бы кто-нибудь в этот момент напомнил ему, что признать археологическую ценность находки — это значит согласиться, что пари проиграно, и расстаться с собственным любимым ножом, то и тогда он продолжал бы восхищаться конфигурацией фрагмента, хотя, по правде говоря, в глубине души он был больше склонен думать, что это вовсе не научный фрагмент, а самый обыкновенный черепок от цветочного горшка, выброшенного какой-нибудь хозяйкой. Что же касается конфигурации, то он не очень хорошо представлял себе, что это за штука такая — конфигурация.

— Ну что? Я же говорил… Это Друг по запаху патины нашёл!

— Пусть копает! — милостиво разрешил Адгур.

А Друг продолжал работать. Он зарылся так глубоко, что головы его уже не было видно. Стоять позади Друга было небезопасно: того и гляди, получишь какой-нибудь археологической ценностью по голове или по коленке.

— Стой, Друг! Стой! Назад! — вдруг закричал Миша и схватил Друга за загривок. — Кто тебе дал право! У тебя же нет диплома! Адгур, тащи его обратно.

— Нет диплома? А диплом на выставке в Краснодаре? И почему диплом? Разве копать могут только собаки с дипломом?

— Чудак человек! Археологический диплом, а не собачий! Даже мы с тобой не имеем права делать раскопки. А если нашёл что, то докладывай учёному. И учёный достанет открытый лист на право раскопок. Без открытого листа даже учёному с дипломом нельзя копать.

— А как же быть с тем, что уже выкопано?

— Оставим здесь! — председательским тоном сказал Миша. — Пал Палыч должен увидеть, как лежат фрагменты.

Друзья вытащили Друга из ямы, высыпали все черепки обратно, притрусили их травой, чтобы кто-нибудь из жителей не соблазнился кремневым топором или наконечником для стрелы, и побежали домой.

«Возьми свой нож обратно!»

Следующее заседание археологического общества проводили на месте, где Друг сделал своё удивительное открытие. Заявились все участники казачебродской экспедиции — даже Арсен и Зоя Николаевна. Не было, правда, прохиндеев, но они вовсе не участники экспедиции, раз они ушли в горы, как только дело дошло до настоящих исследований. А кроме того, если верить словам Линючки — в чём-чём, а в таких делах она ещё не ошибалась, — они до сих пор никак помириться друг с другом не могут. Ну, а если так, то пусть себе сидят по домам, злятся и скучают. Без злючек лучше.

Пал Палыч сел около дружковской раскопки на корточки и запустил руку в ямку. Он вытащил несколько черепков, очистил их травой от земли, от одного отколол кусочек своей археологической палкой, посмотрел на излом и пробормотал:

— Гм! Фрагмент гончарной керамики. — После чего зачем-то сунул черепки обратно в раскоп и пошёл вдоль канала.

Он то и дело останавливался, пробовал землю палкой, поднимал какие-то камешки и черепушки, но в планшетку их не прятал, а клал на прежнее место. Когда это занятие ему надоело, он вернулся к раскопу и сказал:

— Ваш пёс проявил незаурядные археологические способности. Замечательная стоянка!

— Джиховская, да? — спросил Адгур.

— Пока ничего определённого сказать нельзя. Одно ясно — интересная. Обычно культурный слой находится на большой глубине, здесь же…

— Культурный слой? Разве может быть слой земли культурным или некультурным?

Оказывается, да, может. Археологи называют культурными те слои земли, в которых сохранились остатки материальной культуры прошлого: орудия труда, черепки, кости животных. И чем дальше отстоит от нас эпоха, тем глубже залегает её культурный слой. Вот, например, археологам, проводившим раскопки в Великом Новгороде, чтобы добраться до двенадцатого века, пришлось углубиться в землю на семь метров. Двадцать пять бревенчатых настилов мостовой сняли они, прежде чем докопались до слоя десятого пока. И они доказали, что Господин Великий Новгород был одним из самых культурных и благоустроенных городов своего промели. Ведь первая мостовая, скажем, в Париже появилась в двенадцатом веко, а в Лондоне — в пятнадцатом. В Великом же Новгороде ходили и ездили по мостовым уже в десятом веке, и не только по главным улицам, где селилась знать, но даже и по Холопьей улице, где, как говорит само название, жила городская беднота — холопы.

Раньше считали, что грамотными на Руси, так же как на западе, были лишь священники да феодалы. Простому же люду, дескать, грамота была не нужна, да и писать им было не на чем, так как единственный писчий материал того времени, пергамент, был по карману лишь немногим, потому что он изготавливался из шкур ягнят и козлят и был очень дорог. А вот раскопки на Холопьей улице показали, что у простого люда был свой, дешёвый «пергамент» — береста. Археологи нашли кусочки берёзовой коры, на которых были выдавлены буквы. Эти письмена прочитали. Их писали крестьяне, горожане, ремесленники и писали по самым обыденным делам.

Историкам была известна лишь одна грамотная русская женщина прошлого — дочь Ярослава, княжна Анна, ставшая женой французского короля Генриха I. А вот в Новгороде было найдено такое послание: «Если у тебя уже готово, что ты мне ткала, то избели это и присылай». Вот и выходит, что простая ткачиха знала грамоту.

— Так не она же писала! Ей писали! — воскликнул Арсен.

— Разве неграмотный человек может прочесть письмо? — спросила Зоя Николаевна. — Неграмотным людям письма не пишут.

— А может, тот человек думал, что она попросит какого-нибудь знакомого прочесть. Разве так не бывает?

— Вот именно знакомого, — сказал Пал Палыч. — Не станет же простая ткачиха обращаться к попу или к князю с просьбой прочитать записку о каком-то полотне, которое надо избелить? Нет, заказчик знал, что ткачиха грамотна. Или же он предполагал, что у неё под рукой есть близкий человек, кто прочтёт ей письмо. Значит, человек её круга… А вот в другом грамоте новгородец Борис просит жену Наталью прислать ему забытую рубаху. Неподалёку от этого письма было найдено другое — в нём Наталья сообщает родным о смерти мужа Бориса. Самое древнее, дошедшее до нас берестяное письмо — послание новгородки Гостяты — относится к одиннадцатому веку. Гостята жалуется некоему Василию на то, что муж отнял у неё имущество и выгнал из дому на улицу.