Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо Страница 18

Он нажал кнопку звонка. Бим ответил вопросом: «Гав! (Кто там?)»

– Это я – Толик! – крикнул гость. Потом услышал, как Бим, прислонив нос к щели, фыркал и втягивал воздух. – Бим, это я – Толик.

Бим взвизгнул, залаял. Так он кричал: «Здравствуй, Толик!»

И мальчик его понял, впервые понял фразу из собачьего языка.

Степановна, услышав лай и разговор человека с собакой, вышла:

– Ты чего, мальчик?

– Я – к Биму.

Выяснилось все без труда. Они вошли вдвоем.

Толик не узнал Бима: поджарый, без живота, свалявшаяся шерсть, кособокая походка, выпирающие наружу ребра – нет, это не Бим. Но глаза, умные и полные ласки, сказали: «Я – Бим».

Толик присел на корточки и дал волю собаке. Бим, обнюхивая его, лизал пиджачок, подбородок, руки и наконец положил мордаху на носок ботинка Толика. Казалось, он успокоился. Все рассказала Степановна Толику, незнакомому мальчику, все, что знала о Биме и об Иване Иваныче, но не могла только объяснить, где и кто раздавил лапу.

– Судьба, – определила она. – И у каждой собаки – своя судьба.

Говорила она с мальчиком спокойно, хоть и с горечью, не кичась своей старостью и не подозревая своего большого жизненного опыта, на равных.

– А где табличка? – спросил Толик. – Была же. Я читал.

– Была. Тебя как звать-то?

– Толик.

– Толик – это хорошо... Была. Кто-то снял, стало быть.

Толик подумал: «Он снял, серый дядька». Но все-таки вслух не произнес, поскольку не был еще уверен в этом.

– И что я с ним буду делать, господи? – спросила Степановна, глядя на Бима. – И жалко-то, и что делать – не знаю. Витинара бы ему.

– Ветеринара, – поправил Толик, тоже не ощущая своего превосходства, и ответил на вопрос «что делать»: я буду приходить каждый день после школы, буду его водить. Можно?

Так нашелся у Бима новый маленький друг. Он ежедневно, после обеда, ехал через весь город к Биму, ходил с ним по двору, по улицам, по парку и, к удовольствию всех ребят, говорил гордо:

– Собака – лучший друг человека.

Смысл в этих словах был совсем иным, чем в сочинении, написанном от обиды.

Но твердо решил Толик: найти того серого дядьку и поговорить начистоту. В своем новом районе он стал его подкарауливать. И так-таки встретил лицом к лицу.

– Дяденька, – спросил он, приподняв козырек фуражки и заложив руки за спину, – зачем вы сняли табличку с Бима?

– Ты что, очумел, мальчик? – ответил тот вопросом на вопрос.

– Вы же его увели с табличкой. Я видел не один.

– И отпустил с табличкой. Он же меня укусил! Небось отпустишь, если кусается, как волк.

– Вы, дяденька, врете: Бим ласковый пес.

– Я? Я вру, щенок?.. Где твои родители? Где твои родители? Говори! – присучился он.

Отчасти серый был прав. Именно отчасти: он не врал, что был укушен Бимом, и имел полное право возмущаться, но он врал, что будто бы не снимал табличку с ошейника. Первопричиной происшедшего он считал укус Бима, но не снятие таблички, а перестановка местами причины и следствия всегда очень выгодный прием доказательства. Он был глубоко убежден, что говорит правду, но то, что он говорил не всю правду, – это его уже не касалось. А кто знает, где она, причина, и где следствие: собака укусила сначала или табличка снята сперва? Это так и останется тайной для всех. Но Толик был глубоко убежден в том, что Бим укусить серого не мог, потому что он – человек, а не заяц какой-нибудь или лисица. Потому он и повторил еще раз:

– Бы обманываете меня, дяденька. Это – стыдно.

– Бр-рысь! – гавкнул дядька. И ушел, прихрамывая и отставляя зад в сторону (видимо, здорово тяпнул его Бим).

Удивительно, как бывают правы обе стороны, когда один говорит полуправду, а другой не знает второй половины правды.

Серый же шел и думал: «Пойдет с теми сопляками в милицию, доложит, они придут, увидят коллекцию... Нет, юбилейный, пятисотый, не отдам. За него можно дать двадцать знаков любых». И он решил: «Лучший вид обороны – нападение».

Дома он написал заявление, а затем отнес его в ветеринарный пункт. Там прочитали:

«...Бежала собака (беспородный сеттер с черным ухом), с разлету укусила, вырвала из соответствующего места моего организма кусок мяса и убежала дальше... Бежала она как бешеная, опустивши хвост, и голову к земле, глаза были налиты кровью... Либо ее изловить и уничтожить, на что дать распоряжение бригаде ловцов бродячих собак, либо я буду жаловаться выше на ваш бюрократизм и бездушие в деятельности...» И т. д.

Ветврач заволновался:

– Куда укусила? Когда? Где? При каких обстоятельствах?

Серый врал, как заправский сочинитель, только без малейшего воображения. Для врача же все было ясно из личного документа укушенного, а именно: укушен бродячей собакой на улице! Он снял трубку телефона и вызвал дежурного пастеровского пункта.

Вскоре, буквально через несколько минут, приехала на автомобиле женщина врач, спустила брюки серого, глянула, спросила:

– Сколько дней прошло?

– Дней десять, – ответил невольный пациент.

– Через четыре дня сбеситесь, – категорически утвердила врач. Но так как пациент ничуть не заволновался от такого приговора, у нее возникли, видимо, какие-то сомнения, что ли, и она спросила: – А сколько месяцев вы не купались?

– Что же вы наделали! – воскликнула женщина, еще раз присмотревшись к ране. – На пункт, на пункт, на пункт! Немедленно уколы против бешенства...

В живот... В течение шести месяцев.

– Да вы что, очертенели! – взревел серый дядька.

– Ничего не очертенели, – спокойно обрезал его ветврач, – не подчинитесь – будем силой действовать, через милицию, дома вас возьмут, если вы такой темный человек.

– Я? Темный человек?! – вскричал серый. – Да вы знаете, где я в свое время работал?!

– Меня это не касается, – ответила врач. – На пункт! – добавила она еще строже, чем прежде.

Теперь доносчик регулярно должен был ходить на уколы в определенные дни и часы. Мало приятно, попал как кур во щи: кобель – за задницу, а доктора – в живот.

А дальше было так.

Как уж они сошлись с теткой той – неизвестно, но как-то сошлись. Может быть, они были знакомы давно (пожалуй, так оно и было), но в тот день они встретились на улице. Такие чуют друг друга так же, как рыбак рыбака, дурак дурака, а клеветник клеветника. Сошлись, значит, и разговорились. Выяснилось, что он кособочится от укуса собаки с черным ухом.

– Да я же ее знаю! Ей богу, знаю! – всхрапнула тетка. – И меня кусала.

Серый-то знал, что она врет, однако же сказал так:

– Я лично написал заявление, чтобы ее изловили и уничтожили. Так подсказывает мне совесть.

– И правильно подсказывает! – с воодушевлением поддержала тетка.

– А вы тоже напишите... Если, конечно, вы честный человек.

– Я? Я не отступлю!

И она в тот же день отнесла заявление туда же в ветеринарный пункт. В глубине души серый думал (про себя думал): «Раз соврала, то пусть ка тебя доктора – в животик». Он не любил, когда е_м_у говорили неправду, и гордился этим. Ну, тетка и попала тоже как кур во щи: вопила, ругалась, врала по мере надобности, в частности про то, что ранка была небольшая и уже зажила, тыкала пальцем в старый шрамчик на руке и еще кричала, что она, как честная советская женщина, написала для пользы дела, а ее за то наказывают в живот.

Странно, но почему-то ее отпустили, записав адрес, и сказали: мол, заедем завтра на дом для выяснения. Как бы там ни было, но тетка возненавидела Бима лютой ненавистью, серого – тоже, но несколько меньше, хотя он и подвел ее под монастырь.

В связи с такими двумя заявлениями через два дня в областной газете появилось объявление:

«Есть основание полагать: собака, беспородный сеттер, ухо черное, кусает прохожих. Знающих местопребывание таковой, а также укушенных просим сообщить по адресу... На предмет изловления для анализа и ликвидации возможных последствий. Граждане! Берегите свое здоровье и здоровье других – не молчите»... И т. п.

В ближайшие дни немедленно посыпались письма читателей. В одном из них сообщалось:

«...(Такого-то числа и месяца сего года)... Бежала собака в направлении к вокзалу (беспородный сеттер, ухо черное), она не разбирала ничего и перла напрямую, так здоровые духом собаки не бегают – напрямую или наискосок через площадь, а обходя препятствия или предметы, встречающиеся на пути следования. Хвост был опущен вниз, и морда была действительно опущена вниз. Вышеупомянутая собака (беспородный сеттер, черное ухо) вполне опасна, может укусить любого гражданина советского союза и даже иностранного туриста, каковые есть, а потому ее следует ловить и ликвидировать без никаких исследований, о каковых упомянуто в объявлении вашей уважаемой нами газете».

Под петицией стояло двенадцать подписей.

Были и другие письма (всех не упомянешь). Ну, например, такое: «...Точно такая же собака, но без черного уха, бежала тоже напрямую»... Или: «Город забит собаками, а которая из них бешеная, понять невозможно никак». Или: «И вовсе та собака не бешеная, сами вы бешеные, витинары». Или: «Если облисполком не может поставить на широкую ногу организацию планомерного, рассчитанного на год, уничтожения собак, то куда мы идем, товарищ редактор? Где план? Где действенная критика и почему вы к ней не прислушиваетесь? Хлебы-то мы умеем печь, а вот охранить здоровье трудящегося гражданина – кишка тонка. Я – честный человек и говорю всегда в глаза одну матку-правду. И не боюсь я никого, кстати. А вы подумайте над теми моими словами. Мне уже терпеть нету мочи: пишешь, пишешь, а толку ноль».