Тамара Михеева - Две дороги - один путь Страница 18

Собрание жильцов должно было состояться через три дня, Бродяги ходили унылые. На дверях Хижины висел новенький амбарный замок (надо же, не поскупились!). Иногда, правда, ребята проникали на чердак через люк в Генкиной квартире, но вид разгромленного дома наводил на них ещё большую тоску. Егор пытался отвлечь ребят, ходил с ними на реку, в лес. Петьку спросил:

— Может, начнём учиться играть на горне?

Но Петька помотала головой: ей хотелось начать учиться с лёгкостью, с радостью, а сейчас это было совершенно невозможно. Егор её понял. Обнял за плечи: не грусти, мол, всё уладится. Но Петьке верилось в это всё меньше. Случайно она услышала папин разговор с управдомом дядей Севой.

— Как это я их проглядел? — озадаченно говорил дядя Сева. — Вы не подумайте, Дмитрий Сергеевич, что мне чердака жалко, но ведь это небезопасно.

Он был добрый, дядя Сева, и справедливый. Не дал гаражи строить на месте липовой аллеи, для сушки белья отвёл специальное место, чтобы не мешать ребячьим играм; регулярно доставал песок для песочницы и краску для детского городка. И на субботник всегда так зазывал, что все с радостью шли. Но сейчас он, кажется, не мог и не хотел помочь ребятам.

— Всё-таки надо было поставить меня в известность. И Сумятин тоже хорош! Всё бы ничего, но ведь чердак… А вдруг возгорание? Дети, они, знаете ли… дети. И потом, эта перегородка между подъездами, кто, когда её поставил? Ведь если пожарники придут с проверкой, это огромным штрафом пахнет! Ведь это же несоблюдение правил пожарной безопасности, и в случае эвакуации…

Петька понимала, что с правилами безопасности не поспоришь. Когда речь заходила о правилах, взрослые становились непрошибаемыми.

Был ещё один неприятный разговор, который Петька услышала. Точнее, подслушала. Сначала она не собиралась слушать, но мама с папой говорили о ней, и это дало Петьке повод навострить уши. Мама сказала:

— Нет, ты как хочешь, а я считаю, что всё как раз справедливо. Ты только подумай, что они придумали, Митя! Какую-то подлую ловушку, как на зверей, как на охоте!

— Они защищались, Лерочка. И я их понимаю и даже поддерживаю. Может быть, ловушка — не самый честный способ борьбы, но… — Петька почувствовала, что папа улыбнулся. — В детстве, когда тебя обижают, над этим не так уж задумываешься.

— Ну, знаешь ли!

— Нет, я не так сказал! Просто ими руководило даже не чувство мести, это была самооборона. Они защищали свой шалаш и были правы! Мы в детстве сделали бы то же, а то и похлеще.

— За-ме-ча-тель-но! — неприятно усмехнулась мама. — Борцы за справедливость! А пострадал невинный человек. Ну, а если бы ребёнок зашёл, а не Ван Ваныч?

— Ну… дети в такой час не гуляют. И знаешь, этот Ван Ваныч тоже хорош! Получается, что мы поощряем? Выходки этого Щеколдина и его дружков? — папа сердился всё больше. — А с их стороны разве не подлость, так издеваться над шалашом, который ребята строили с такой любовью! Ведь ты, Лера, туда даже не заходила. Это кошмар какой-то: вонь, грязь, похабщина. Вандализм! Да-да! И я счастлив, что моя дочь чувствует, как это скверно, противно, что у неё горячее сердце, и она с этим борется! — у подслушивающей Петьки затеплели уши. — И ты меня не переубедишь!

Мама вздохнула:

— Я и не буду… Но с Веткой всё-таки поговорю. Хочу объяснить ей, что даже со злейшими врагами бороться надо по-честному. Ведь всё можно было решить как-то по-другому.

— Ну-ну! — совсем как Лёшка, усмехнулся папа.

Вечером того же дня мама зашла в детскую. Поцеловала спящую Галку и присела на Петькину кровать.

— Вета… — тихо позвала она. — Я хочу с тобой поговорить.

Больше всего на свете Петька любила разговоры с мамой. Тем более вот такие, серьёзные, по душам, когда никого рядом нет (спящая Галка не мешает, а Ирина придёт ещё не скоро). В такие минуты всё самое плохое в Петьке пряталось где-то в самой глубине, и казалось, будто этого и нет вовсе — плохого. Ни в Петьке, ни вокруг. Ей хотелось в эти минуты всё-всё рассказать маме, про все свои сомнения, радости и страхи, про дурацкие Лёшенькины слова, которые терзали душу, про Денька, про то, как хочется собаку. Из бешеной непослушной Петьки она превращалась в тихую маленькую Вету, всеми силами души тянулась к соединению с маминой душой. Ей хотелось, чтобы мама погладила её, получше укрыла одеялом и подольше не уходила, а что-нибудь рассказывала…

Но сейчас Петька понимала, что этот разговор не сулит ей ничего хорошего.

— Весь двор бурлит, — сказала мама пока не строго, даже почему-то с виноватой и печальной ноткой. — Вот что вы натворили…

— Мы же не виноваты, мама! — не хотелось Петьке спорить, но что делать.

— А знаешь, что они нам наговорили? Этот Скрипун и Акимовы? А ещё взрослые…

— Не черни других, Ветка, тем более своих недругов, тем более взрослых.

— Взрослые, взрослые! — обиженно пробубнила Петька. — Только и слышишь: «Взрослые всегда правы! Не спорь со взрослыми!»

— Взрослые не всегда правы.

— Ага, смотри пункт первый.

— Какой ещё пункт? — не поняла мама.

— Шутка такая есть, — запальчиво объяснила Петька. — Пункт первый: «Взрослый всегда прав!» Пункт второй: «Если взрослый не прав, смотри пункт первый!»

— Ну, знаешь, Вета, — старательно возмутилась мама, хотя Петька почувствовала, что шутка ей понравилась. — Вы же не поняли самого главного: дело даже не Хижине вашей, а в том, что вы устроили в шалаше. Это не просто шалость, а самая настоящая подлость! Испугали старого человека! А если бы у него было больное сердце? И оно остановилось бы от вашей выходки?

— Мы же не знали, что это он. Мы думали — Щеколда! — растерянно пробормотала Петька.

Петька обиделась на маму, но сквозь обиду прорастало чувство запоздалого страха. Петьке, с её богатым воображением, нетрудно было прокрутить ещё раз сцену в шалаше, только с другим финалом. Вот выливаются на тёмный силуэт вода, краски, вот Бродяги щёлкают рогатками, а человек хватается за сердце и падает навзничь на пороге. Они подбегают и видят, что это Иван Иванович. Лёшкин сосед!

— Нет, нет, мамочка, мы же не хотели!

— Тише, тише, разбудишь Галчонка…

Мама помолчала. Потом сказала:

— Я же понимаю, что не Ивана Ивановича. Вот и папа считает, что вы правы в том, что хотели этих парней проучить, только метод борьбы выбрали неудачный. Лучше бы дрались один на один, как раньше…

Петька даже села в постели:

— Мама! Ты их видела? Они же из восьмого класса! — Петька хмыкнула:

— В прошлом году они поймали за гаражами Серёжку Огнева из нашей параллели и давай издеваться. Все деньги отобрали, учебники в грязи изваляли, в сумку насовали дождевых червей, а в волосы ему — репьёв, испинали всего. А ты говоришь, один на один. Попробуй-ка!

— О, Господи! Что за звери… Ну, а может, этот мальчик сам виноват?

— Огнев?! Ты его видела? Он и мухи-то не обидит. Они поэтому и лезут. Да и если бы виноват, что же они не один на один, а всей шоблой? — с хитринкой сказала Петька, подловив маму.

— Вета, ну что за слова! — возмутилась та, чтобы скрыть смущение. — Ты сама скоро не лучше этого Щеколдина будешь!

— Мама!

— Шучу, шучу! Ладно, спи… — вздохнула мама. — Не знаю, может быть, вы и правы. Может, и правда не было другого выхода… Но только вот невинный человек пострадал, а недруги злорадствуют.

Мама поцеловала Петьку в макушку, перекрестила лёгким движением, встала с кровати.

— Мам, а Хижину нам вернут?

— Не знаю, Веточка, завтра увидим… Спи.

Театр Капитанши Арины

— 1 —

Вечерело. Зажигались окна. Затихали улицы. У Камня стояли кони-велосипеды. Смешались их гривы, хвосты, стремена… Они ждали своих всадников, но Бродягам было не до них. Уже целый час шёл суд над Вольными Бродягами из Заколдованного леса.

Господа присяжные заседатели! Эти тёмные личности, именующие себя Бродягами, изволят утверждать, что их деятельность носит гуманный и даже благородный характер. Но мы не можем забыть избиения почтенного Дона Скрипуна в стенах Замка…

Мерно покачивались в такт словам перья на шляпах донов и веера в руках дам. Главный судья расправлял складки мантии. Не хотелось ему наказывать благородных Бродяг, но закон, знаете ли…

Петька встряхнулась.

— Это что же получается? — уже кричала в полный голос «А в кубе», — нападают на честных людей, на немощного больного старика, а потом преспокойненько устраиваются на чердаке! Чем они там только занимаются!

У Петьки от её крика и своей беспомощности зубы начинали болеть.

— Дети играют, — невозмутимо перебил её Сумятин. — Что в этом плохого?

— Играют?! Хороши игры! Куда только родители смотрят!..

И тут поднялся Петькин папа. Он был не очень высокий, но широкоплечий и красивый, а сейчас казался выше всех собравшихся. И Петьке представилось, что он в широкополой шляпе из серого фетра, с изогнутым пером, в развевающемся на ветру плаще и при шпаге. И будто какой-нибудь герцог. Очень хороший, справедливый герцог, который заступается за всех добрых и слабых. В папину речь Петька не очень вникала. Пап говорил примерно то же, что тогда маме: и про самозащиту, и про вандализм, и про справедливость. Его хорошо слушали, кивали, но когда он закончил, снова заголосила «А в кубе»: