Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу Страница 18

— Пойдемте, ребята, на улицу. А то все прозеваем.

Как будто только этих слов и не хватало ребятам. Они торопливо оделись, шумной стайкой, все вместе, вышли на улицу и чуть не задохнулись, глотнув холодного сухого воздуха.

Пулеметы, стоявшие у кремлевской стены, то и дело прошивали мокрый песок на берегу Казанки. Камешки, поднятые пулями, веером разлетались в стороны и звонко ударялись в стенки перевернутых котлов.

Оттуда, с берега, укрытые низкими поленницами, тоже били пулеметы. Это рабочие с алафузовской фабрики и с других заводов вели огонь по юнкерам. Это был бой, но еще не настоящий бой, не тот, который перевернет мир. Тот бой был еще впереди. А пока шла перестрелка. Вроде разминки, которая бывает перед началом сабантуя, когда лошади уже бегут, но еще не вкладывают в бег всей своей силы.

Абдулла лежал у пулемета за поленницей и вслушивался в звуки, доносившиеся со стороны Арского поля. Чтобы лучше слышать, он сдвинул ушанку набекрень и приподнял одно «ухо» кверху.

Абдулла — опытный боец. Он прижался к песку и спокойно лежит, следя за боем.

А его помощник первый раз в бою. Чтобы скрыть волнение, он вертится из стороны в сторону, без всякой надобности переставляет с места на место ящики с лентами. Он то ложится рядом с Абдуллой, то садится, прислонившись спиной к поленнице, и, опустив голову на поднятые колени, думает о чем-то. Наконец, не выдержав затянувшегося молчания, он начинает разговор:

— Интересно, дядя Абдулла, вот ты говоришь: возьмем власть в свои руки и сядем в кремле. А правда это?

— Не только в кремль, в губернаторский дом сядем, — нехотя отвечает Абдулла.

— Да кто же меня пустит туда в моих рваных сапогах?

— А мы и спрашивать не станем. Проходят те времена, когда мы спрашивали. Теперь и нас спрашивать будут.

Разговор мешает Абдулле слушать голоса боя. Сказать бы парню, чтобы замолчал. Да ведь как скажешь? Парень молодой, все ему хочется узнать поскорее, услышать про новую жизнь, в бой за которую они вышли. Абдулла бы рассказал. Все бы рассказал, что как будет, когда они завоюют власть. Только Абдулла и сам пока хорошенько не знает, как будет. Одно он знает наверняка: теперь уже ни его самого, ни его детей, ни его внуков никто не попрекнет бедностью или рабочим званием. Теперь он станет равным среди людей, никто не отнимет у него честно заработанный кусок хлеба, никто не посмеет распоряжаться его сердцем и его мыслями. А остальное… Рано об этом думать. Сначала нужно победить.

— Что-то ты много болтаешь, Асадулла, — говорит он, повернувшись к парню боком. — Дай-ка лучше табачку, закурим, что ли.

— Да ведь на душе неспокойно, дядя Абдулла, — отвечает парень, протягивая кисет. — Я вот все думаю: что первым делом сделаю, как власть-то возьмем…

— Ну и что ты надумал?

— А вот что: как возьмем власть, я хоть тресну, а добуду хорошую гармонь-тальянку.

— Велика забота! — смеется Абдулла, сверкнув крепкими белыми зубами из-под черных усов. — Зайдешь к любому баю в дом и возьмешь. Хватит, парень, поплясали мы под их музыку. Теперь пусть они под нашу попляшут. А ты играть-то умеешь?

— Научусь…

Асадулла не договорил. Он увидел пятерых детей, беспечно спускавшихся с насыпи. Увидел их и Абдулла. Поднявшись, он погрозил им кулаком и во всю силу легких крикнул:

— А ну чешите отсюда, чертенята! Нашли место, где гулянку устраивать. Здесь стреляют, не видите, что ли?

Ребята услышали знакомый голос, но вместо того, чтобы вернуться, обрадованные, наперегонки помчались прямо на пулемет.

Абдулла был опытным бойцом, но тут и он растерялся. Не зная, что предпринять, он стоял, поднявшись над низкой поленницей, а ребята, задыхаясь от быстрого бега, уже пересекли открытый участок берега и один за другим улеглись на песке возле пулемета.

— Бесстыдницы! — обрушился Абдулла на Лиду и Закиру. — Вам что, жить надоело, что ли? Сказано было: сидеть дома и нос никуда не высовывать. А вы? Ну, подождите…

И хоть очень грозно при этом шевелил Абдулла усами, Лида и Закира прекрасно понимали, что ничего худого от Абдуллы они не дождутся. И хоть очень старался Абдулла смотреть на них построже, за внешней суровостью ему не удалось спрятать тревогу и ласку, светившуюся в его глазах.

На всякий случай Закира все-таки схитрила:

— А мы боимся, дядя Абдулла, сидеть дома. Очень страшно одним.

— Тогда шли бы на фабрику. Ханифа там. Да, может, там и дело для вас найдется. Ступайте, только осторожно. Под насыпью пройдете вон туда, потом под мост, а там уже не страшно. Поняли?

— И что вы тут все время крутитесь? — сказал Асадулла, который тоже узнал ребят. Это ему они вчера помогали носить дрова. — Вчера весь день толкались тут, сегодня опять пришли. Что тут, гусиным салом песок смазан, что ли?

— Зачем им гусиное сало? — засмеялся Абдулла. — Это ребята рабочие, им и конопляного масла довольно. Да только сегодня и масла нет. Вон, видите, ребята, мы и котлы перевернули. Хватит, поварили катушки для бая, теперь другую кашу будем заваривать.

Пока шел разговор, к пулемету подошли какие-то люди в военной форме. Абдулла и Асадулла встали, поздоровались.

— Ну, как там дела, Муллахмет? — спросил Абдулла.

Газиза обернулась. Она же знала этого человека в длинной шинели с деревянной кобурой на боку. Это он тогда похвалил Газизу за то, что она так быстро принесла записку из казармы. Только трудно было его узнать. Он похудел, глаза ввалились, взгляд усталый. Но и за усталостью светится в его глазах добрая теплота, и потому, наверное, так хочется быть поближе к нему, послушать его голос, побыть с ним подольше… Недаром и Матали с Совенком не сводят с него глаз.

— Знаешь, кто это? — шепнула Закира. — Это тот солдат, который у вас на сеновале ночевал.

— Кто? Дядя Муллахмет?

— А ты что, его знаешь?

— Конечно, знаю. Я у него в комитете была.

— Врешь?

— А что мне врать? — сказала с обидой Газиза и, чтобы рассеять сомнения Закиры, подошла поближе к Муллахмету.

Тот заметил девочку, но, должно быть, не узнал.

— А вы что тут делаете, ребята? — сказал он. — Вам здесь совсем не место. — И, обернувшись к Абдулле, спросил строго: — Ты что, не понимаешь, что ли?

— Так ведь не звал я их, сами пришли. Я и так их гоню… — попытался оправдаться Абдулла.

Но тут к Муллахмету подбежал какой-то солдат в шинели с подоткнутыми под ремень полами. Они о чем-то быстро поговорили, солдат убежал, а Муллахмет, обернувшись к Абдулле, сказал:

— Нужно срочно послать пакет на фабрику Шабанова. Кого пошлем?

— Так пусть Асадулла идет. Человек молодой, ноги быстрые.

Асадулла стал навытяжку перед командиром, готовый выполнить поручение. Муллахмет что-то быстро написал в полевой книжке, вырвал листок и, сложив, отдал парню.

— На фабрике отыщешь Васильева. Командира шабановской рабочей дружины. Ему и отдашь прямо в руки. Понятно?

— Понятно, — сказал Асадулла и улыбнулся. — Уж кого-кого, а дядю Митяя отыщу. Мы с ним вместе в шабановской кочегарке пыль глотали.

Он повертел бумагу в руках, осмотрел ее со всех сторон, опустил в голенище сапога.

— Ну, я пошел! — сказал он весело. — Не скучай, дядя Абдулла, я мигом.

— Давай. Да, смотри, осторожно.

— Мне только бы дамбу проскочить, а там не страшно.

Это были последние слова Асадуллы. Широкими шагами он направился к дамбе. Тут и в самом деле было самое опасное место. В конце дамбы со стороны Казанского кремля, как огромный жук, ползал броневик юнкеров, держа под обстрелом дорогу.

Асадулла понимал это. Но хоть он и не знал законов войны, требующих беспрекословного исполнения приказа, он не раздумывая пошел навстречу опасности.

Вот он поднялся на насыпь. Лег… Поднялся, бежит дальше… Опять залег.

На минуту все, кто остался у пулемета, обо всем забыли. Взрослые забыли о ребятах, ребята забыли о взрослых. Все внимание было приковано к смельчаку, ползущему под пулями, все мысли были с ним…

«Эх, горячая голова, — подумал Абдулла, — чего бы тебе не спуститься в лощину? Нет, бежит на виду, торопится…»

А броневик так и жарит по дамбе, так и жарит. Иногда только повернет в сторону Казанки и пошлет несколько очередей по прибрежному песку. Вот тут Асадулла вскакивает, бежит сломя голову и снова ложится.

«Молодец, — подумал Абдулла, — соображает. А не сообразит, что в низине безопаснее. Нет, сообразил. Молодец!»

Вот Асадулла круто свернул в сторону насыпи. Увидев это, Абдулла облегченно вздохнул.

«Ну скорее, скорее», — про себя торопит он парня.

Ребята, прижавшись к земле, тоже провожают Асадуллу глазами, затаив дыхание следят за каждым его движением. И каждый из них готов отдать гонцу всю прыть своих ног и все бесстрашие своего сердца.

Ну, теперь только спуститься… Но что это? Не успел Асадулла спуститься, не успел укрыться в густых зарослях тальника… Раскинув руки, гонец будто споткнулся и упал лицом вниз на каменистую дорогу. Может быть, опять залег? Может, припал к земле, чтобы перевести дыхание?