Галина Галахова - Легкий кораблик — капустный листок Страница 18

— Ревешь? Правильно делаешь!

— А что, бить будете? — встрепенулся дядя Яша.

— А ты как думал, простим? Мы к тебе по-хорошему, доверили такое дело, а ты что вытворяешь?! Хорошо, что есть у меня верные клиенты, которые мне твои письма показали… Зачем ты писал их? Вспомни, ведь сам согласился нам помогать!

— Я согласился? — возмущенно воскликнул дядя Яша.

Чур погрозил ему.

— У нас магнитофон был. Твой разговорчик мы на пленочку для милиции записали.

Дядя Яша обмяк, как мешок.

— Даю тебе еще три дня, они могут стать последними в твоей жизни. Не вздумай брыкаться — ты у нас на прицеле!

Дядя Яша чихнул, вокруг него образовался небольшой вихрь. Вихрь подхватил Кривого и домчал до перекрестка.

Постанывая от страха, дядя Яша тащился по дороге. Он думал о своем одиночестве — ведь некому рассказать, некому!

Пять невидимых и молчанка

После уроков состоялось классное собрание на тему «Драка в раздевалке».

Любовь Ивановна присела на последнюю парту:

— Начинай, Сорокин!

Сорокин начал вяло — все силы в раздевалке остались. Он говорил, что драка — позор для отряда. Всегда можно договориться — не обязательно кулаками!

— А сам чего? — закричал Цаплин. — Всю макушку мне оттяпал! — Цаплин погладил рукой свою острую макушку. Все засмеялись, особенно девчонки: их эта драка не касалась, и смеху у них скопилось много.

— Сорвалось! — признался Сорокин и потупился.

— Подумаешь, подраться нельзя, что ли? — спросил Борька и блеснул глазами. — А я их приемчиками самбо!

— Не хвастайся! — одернул его Сорокин. — Ты, Красномак, поджигатель! Ты драку затеял!

— Я?! Да врешь ты все! Это Федоров! Он начал! Из пионеров его! Он Стародубцева излупил ни за что.

В классе сделалось тихо. Красномаку стало не по себе: при чем тут «из пионеров»? Все дрались. Он заткнул уши и сидел теперь, как немой, хотя от него требовали объяснений. Любовь Ивановна встала с федоровской парты:

— Петя, хотелось бы тебя услышать!

— Мне говорить? — удивился Петя. Он никак не ожидал, что ему говорить придется. — Я не знаю, я — новенький.

Он хотел этим ограничиться, но внезапно его прорвало:

— Да лучше нашего класса и не найти! Все у нас замечательно. И ребята, и пионерская работа, и дружба. Ребята у нас даже за руку здороваются! И никто не задается!

— А Федоров? — перебил его кто-то.

— И Федоров тоже, — сказал он, утихая. — А насчет драки — это же не специально, а так получилось. При чем тут исключение из пионеров? Все дрались и все виноваты. Мне наш класс нравится!

— И Тряпичкина? — поднял голову Борька.

— И Тряпичкина, — совсем тихо сказал Петя, не понимая, какое отношение Тряпичкина имеет к драке.

— Ребята! — включился Сорокин. — С дракой надо кончать. Кто против драки?!

Все проголосовали против драки, кроме Федорова.

— Федоров — особенный! — заметил Миша.

— Заткнись! — сказал Федоров.

Тут удивилась Любовь Ивановна.

— Саша, неужели тебе больше нечего сказать товарищам? — обратилась она к Федорову.

Федоров тяжело поднялся и встал над партой, словно неизвестной породы дерево, непонятно как сюда занесенное. Он сгорал от стыда.

— Чего говорить — и так все ясно! — буркнул он. Теперь ему действительно стало ясно, что он в классе — самый плохой.

— Садись, — сказала Любовь Ивановна. — Драка в раздевалке — безобразие! Мне стыдно, что мои ученики выясняют отношения кулаками. Ссора Федорова и Красномака внесла разлад в жизнь класса. Ни я, ни вы не можем заставить их снова стать друзьями, но мы можем потребовать от них, чтобы они уважали нас. Вы, Федоров и Красномак, не одни — в классе таких сорок человек, и своей ссорой вы мучаете их всех. Помните об этом и постарайтесь быть добрее друг к другу!

— И мне быть добрее? — нарочно прорычал Венька медведем. Класс грохнул от смеха.

— И тебе, Жбанов. Старайтесь дружить и помогать друг другу!

— Ты пиши, Петрова, пиши! — сказал Сорокин Нине, которая была секретарем.

— Это записывать не надо, — возразила Любовь Ивановна. — Этим жить надо!

— Ну не пиши, а живи! — сказал Сорокин.

Домой все шли понурые. Неинтересно стало в классе. В прошлом году все делали вместе, и бумагу, и лом собирали с песнями. А в этом — не запеть прошлогодних песен!

Тряпичкина подождала, пока Петя оденется.

— Зачем при всех-то говорить, что я тебе нравлюсь?

— Я правду сказал. Мне все в нашем классе нравятся.

— Но я же девочка. Девочка, девочка! — не слушая его, трещала Тряпичкина.

Длинная челка упала ей на лицо, и она захлебнулась ею.

— Почему я тебе нравлюсь, ну скажи? — спросила она, откинув челку назад.

— Ты — красивая! — сказал Петя, не задумываясь.

— Это кто — красивый? — подошел к ним Борька.

— Я, — неуверенно сказала Тряпичкина.

— Ты? — не поверил Борька. — Сплошная страшила! Ты его не слушай — он врет!

Петя рассердился:

— Я за свои слова отвечаю!

Борька остановился посреди улицы и закричал:

— Ха-ха! Красивая! Тогда и я — красавец! Утиль Тряпло!

Тряпичкина не выдержала насмешек и побежала. Платок у нее съехал на макушку, а волосы поднял холодный ветер. Петя хотел побежать за ней.

— Куда ты? — дернул его Борька.

— Она простудится!

— Ну и пусть, — сказал Борька. — Подумаешь!

Петя понял, что с Красномаком ему не справиться и остается одно.

— А я, Борька, к Новому году женюсь на ней! — сказал он отчужденно.

— Ты спятил! — закричал Борька. — Не делай этого! Не смей! — затряс он Петю, отбросив портфель в сторону. Портфель упал в лужу, но Борька не обратил на это внимания.

— Я слово дал, — сказал Петя.

— На слово — плюнь!

— Нельзя. Я привык слово держать.

— Я ее отлуплю! Она у меня и думать забудет! Это у них вся порода такая — Тряпичкиных! Все им замуж надо! Вот ее сестра Витьку Розова окрутила. Плакался он тут, на школьной площадке, сам слышал! Всю, говорит, душу вынула и растоптала!

Петя испугался, как про душу услышал. Он отдаленно помнил, что душа ему нужна была для какого-то важного дела.

— Понимаешь, ей главное — фамилию сменить! «Дай, — говорит, — мне твою фамилию».

— Вот ненормальная! А у меня почему не попросила? Моя фамилия лучше! Красномак! Что, мне фамилии жалко?! Давай я ей мою фамилию дам — и пусть катится! А зачем ей красивая фамилия?

— Чтобы не дразнили Тряпичницей и Утилем.

— Чем жениться, давай я лучше дразнить ее не буду. Хоть и трудно будет отвыкнуть — сколько лет привыкал! Постараюсь для тебя, Петрушка!

— Постарайся уж, пожалуйста!

Невесть откуда подошел Федоров.

— Ты, Стародубцев, извини — я неправ тогда был, на лестнице, неправ! — быстро сказал он. — И вчера тоже. Больше мы к вам не полезем. Но и вы нас не трогайте. Вы для нас будете все равно как невидимки, а мы — для вас!

— В молчанку, значит?! — спросил оторопелый Борька.

— В молчанку! — подтвердил Саша, — метнулся за угол школы и пропал.

— Вот артист! — засмеялся Борька. — Здорово на него собрание подействовало. — И добавил с грустью: — На него вообще все так здорово действует!

Борька вытащил портфель из лужи, и разошлись они, молчаливые, по домам.

«Надо ускорить наши темпы…»

— Надо ускорить наши темпы! — сказал на совете отряда Миша Сорокин. — Сколько твое звено, Стародубцев, сдало бумаги и лома?

— Лома — пятьдесят один килограмм, а бумаги — нисколько. — Петя покраснел. — Мы наверстаем!

— Наверстаем! — передразнил Миша. — Через три дня — мой отчет на совете дружины!

— Поверь, сегодня возьмемся, честное слово!

— Ладно, — подобрел Миша. — А ты чего, Петрова? На уроке трещишь, а как дело спрашивают — слова не услышишь без погонялки!

— У меня дела налаживаются, — сообщила Нина. — Федоров и компания обещали заняться ломом!

— Ну ладно! Значит, ускорим! По домам! — сказал Сорокин.

Петя вышел на школьный двор вместе с Ниной. Шел снег.

— Петрова! Ты куда? — окликнул ее Миша.

— И правда! Мне — в другую сторону. Петя! До свиданья!

Петя вздохнул и посмотрел вслед Нине. Он смотрел так долго, что у него слиплись ресницы. Он протер глаза от большого тяжелого снега и увидел Тряпичкину. За ней еле виднелся Ванька-ключник.

— Развздыхался. А сам говорил, что я красивая!

— У тебя красота — своя, а у Нины — своя.

— Не нравлюсь, значит?

— Почему? — удивился Петя и отнял у Тряпичкиной ее тяжеленный портфель. А ей смешным показалось, что Петя — такой худой и слабый — ее портфель понес. Но хорошо это было — пусть лучше ее портфель несет, чем Нинкин!

— Знаешь, я Любовь Ивановне рассказала про нашу женитьбу, а она сказала — глупости!